(Главы о любви прп. Максима Исповедника, вторая сотица:)

15. Ум, обращаясь к зримым вещам, естественным образом мыслит их посредством чувств. Ни ум, ни естественное мышление, ни вещи и ни чувства не суть зло, ибо они – создания Божии. Что же тогда зло? Ясно, что оно есть страсть естественного мышления, которая не может существовать при [правильном] пользовании умозрениями, когда ум бодрствует.

16. Страсть есть противоестественное движение души по направлению либо к неразумной любви, либо к неразборчивой ненависти, питаемой к кому-либо из-за чего-нибудь чувственного. Например, [движение] к неразумной любви либо к явствам, либо к женщине, либо к богатству, либо к преходящей славе, либо к чему-нибудь чувственному или ради них. А [движение] к неразборчивой ненависти – также по отношению к чему-нибудь из названного или ради них

17. Или еще: порочность есть неправильное использование мыслей, за которым следует злоупотребление вещами. Например, если это касается женщины, то правильное использование брака имеет целью деторождение. Но кто имеет в виду при этом [одно] сладострастие, тот ошибается относительно пользы [брака], считая за благо то, что не является таковым. И вступая в брак, он злоупотребляет женщиной. Подобным же образом дело обстоит и с другими вещами и мыслями.

* * *

Ум, обращаясь к видимому, естественно понимает вещи посредством чувств. Ни ум, ни естественное мышление, ни вещи, ни чувства – не суть зло, ибо они – Божии создания. Что же тогда зло? Очевидно, что оно есть страсть естественного мышления. И она могла бы не иметь места в употреблении умозрений, если бы ум бодрствовал.^[1] (2.15)

Преподобный снова говорит про ум, потому что там и проходит вся игра нашей жизни. Когда ум, – говорит он, занимает себя зримыми вещами, то это как ангел, который смешивается с плотью, – разве такое возможно! Ум сотворен чтобы обращаться к Богу, это его природное свойство. Когда же он занимается видимыми, материальными вещами, то мыслит посредством чувств, коль скоро умные (духовные) чувства у него атрофируются, и остаются для употребления только естественные, природные, плотские. То есть ум мыслит тогда посредством зрения, вкуса, обоняния, слуха, осязания; это как если кому-то вытащили сердце, потому что оно плохо работает, и вставили бы вместо него пластмассовое, или пластиковый желудок, или искусственные глаза.

Ум имеет свои собственные чувства, посредством которых он зрит Бога, осязает Бога. Но когда царь превращается в бродягу и скитается по весям, то вполне естественно, что он начинает мыслить посредством физических, а не умных чувств. Чтобы увидеть звезды нужен глаз для макромира, то есть телескоп. Если ты будешь пытаться увидеть их обычными глазами, которыми мы смотрим на физические предметы вокруг нас, то у тебя ничего не выйдет, ничего не увидишь. Таким же образом ты ничего не добьешься, если хочешь увидеть и растолковать вещи умом, который занят физическими предметами.

Но где же находится зло? В уме? Но ум не зло. Мыслить естественно — тоже не грех, у нас есть такое право, мыслить естественно.^[2]Также и вещи, и чувства — не суть зло. Почему же ты, святый отче, тогда ругаешь меня, что я мыслю моими плотскими очами?

Приведем пример. Я вижу как кто-то сплетничает, а потом к нему присоединяется другой, и тоже начинает сплетничать. Тогда я говорю себе: он же его совращает, надо их разделить, так он только навредит второму, ведь «худые сообщества развращают добрые нравы».^[3]Ты сразу приходишь к некоему выводу, мысли, но эта мысль естественного чувства, (простого) природного опыта. И что, разе она тем самым неверна? Кажется, будто верна, но если изучить дело в духе Божьем, то окажется, что ничего такого нет. Мы, люди, в большинстве своем думаем, что мыслим наиболее совершенным и правильным образом. Да, это всё (может быть) правильно в высшей степени, но в плане естественного, чувственного мышления. Если взглянуть на это с точки зрения Бога, дело меняется.

Все вещи могут быть рассмотрены исходя из двух способов зрения и толкования — чувственного и духовного. Последнее означает некое духовное понимание и видение вещей. Эти два способа могут совпадать, как, например, могут совпасть физический и духовный закон; но они также могут быть страшно далеки друг от друга, измерение истины может быть настолько таинственным (мистическим), настолько глубоким, что (при поверхностном взгляде) ничего не поймешь. Отсюда тот, кто мыслит некими моральными категориями, исходит из общепринятого поведения людей; но тот, кто действует по наитию, кому открывается и светит (истина) благодаря его подвижничеству, может на тот же вопрос дать противоположный ответ. А ты будешь только теряться и недоумевать: «Как, разве у нас есть две морали, две догматики, два Бога и два евангелия?» Нет, – есть только одно, но каждый видит его по-своему.

Они – суть Божии создания. Ни чувства, ни вещи, ни ум, мыслящий естественно — не являются злом. Они не греховны, так как устроены Богом. Разве плохо, если, например, я увижу что ты уже носишь очки и скажу: «поделом тебе, нечего было читать в детстве с близкого расстояния». Нет, сама мысль согласно природе (вещей) — не зло. Что же тогда зло? Очевидно, что оно есть страсть естественного мышления. И она могла бы не иметь места в употреблении умозрений, если бы ум бодрствовал.

Духовные, или умные чувства касаясь Бога, воспринимая божественную благодать, и становясь причастниками божественной энергии, дают нам духовное видение (вещей). И наоборот, чувственное знание и опыт — суть нечто внешнее, плотское, и в то же время душевное. Поэтому оно так эмоционально, так сильно и трогательно, так ощутимо.

Приведем такой пример. Некий святой выходя из своей кельи видит проходящую мимо грешную женщину. Видя ее красоту, он говорит: «Полюбуйтесь, какой красотой Бог наделил человека! Подумать только, насколько тогда прекрасен сам Бог!» Он смотрит на эту женщину не плотским, точнее, не чувственным взглядом.

Я же могу смотреть на нее, какая она красивая, и чувствовать как эта красота на меня давит. Это нечто, что потрясает мое существо, потому что мой глаз смотрит плотским чувством, а не духовным зрением. В этом случае ум не видел своими умными очами. Конечно, как говорится, «ум видит, и ум слышит»,^[4]но ум может смотреть либо своими собственными очами, либо телесными. Телесное зрение слишком чувственно, слишком восприимчиво, оно пленяет, поглощает тебя, это некая страсть, которой и поддается главным образом ум.

Итак, зло есть страсть естественного мышления, то есть тенденция, привычка ума мыслить согласно физической природе вещей. Как малое дитя привыкает ходить на четвереньках, так и ум привыкает смотреть не своими (чужими) глазами, то есть физическими, плотскими глазами, отчего он склонен видеть лишь естественные смыслы, а значит склонен вообще все время что-то мыслить.

Что, например, он мыслит? Ну, скажем, что мой посох испортился, треснул, его надо заменить, так как опираться на него опасно. Или я вижу кого-то, и думаю, что хотел сказать ему, говоря себе, что надо не забыть об этом. – Это и значит, что ум занят мыслью, склоняется к чувственным вещам.

И она (страсть) могла бы не иметь места в употреблении умозрений, если бы ум бодрствовал. Если бы ум не занимался поверхностными вещами, но постоянно бы бдел и мыслил Бога, то не имел бы вообще умозрений для употребления , то есть не полнился бы мыслями, был бы пуст, взыскуя единого только Господа Бога. Тогда Бог мог бы стать для него видимым чувствами духовного умозрения.

Следовательно, зла как такового нет. Единственное зло для нас — это когда ум привыкает мыслить по-плотски, согласно человеческой логике. Наш ум постоянно полон мыслей, одна мысль следует за другой, нас занимают проблемы и идеи, мнения и желания. Когда же человек постоянно обращен умом к Богу, то будучи ничем (другим) не заполнен, он может наполниться Богом. Так и живут святые люди.

Святой имеет Бога, и знает, что принадлежит к единой Церкви, Церкви святых. Он также знает, что грешен, что он чадо Адама, и что заново рожден от второго Адама, Христа. Мы же, напротив, заблуждаемся, когда смотрим только на одну из наших составляющих, на благодать Божию, и думаем что мы святые, не видя всего нашего остального (греховного) бремени. Святые имеют целостное видение: они видят как свою греховность, так и святость, благодать и любовь Божию, к которой они причастны.

Святые знают что они святы в том смысле, что причастны жизни святого Бога, переживают в себе полноту святого Бога и Его присутствие; но знают также, что они грешники. В этом как раз и заключается святость — не жить во грехе, зная, что грех кроется в твоих членах. Поэтому они отрицаются самих себя^[5] и становятся душистыми сосудами Св. Духа, тогда как Святой Дух, будучи Святым освящает их, и таким образом они имеют дерзновение у Господа.

Мы впадаем в самолюбие, эгоизм в том случае, когда зная о своей добродетели, мы, во-первых, забываем о своем грехе, кто мы есть, и во-вторых, приписывая самим себе то, что от Св. Духа. Мы думаем: я свят, у меня нет того или другого греха, а есть такая и другая добродетель… Эгоизм и есть ошибка в суждении мысли. Тот, кто думает, что он святой, – судит и делает выводы по-человечески, по-плотски. Но настоящий святой мыслит и судит не по-человечески, но согласно священному наитию и просвещению, поэтому и не ошибается. Отсюда святой имеет дерзновение перед Господом и говорит: «во имя Господа Иисуса Христа, востани» – и мертвый востает. В то же время он молит о своей греховности, так как знает о двойственности природы человека, что человек одновременно перстен и духовен, что он рожден от Адама и Евы, но что в него также воплотился сам Господь Христос.

Святой, конечно, может пасть, и первое его падение заключается в том, что он возвращается к самому себе, к любви к себе, к своему Я; а второе падение, более существенное, в том, чтобы ошибаться в суждении, потому что это завершение падения. То есть падение, начиная с одного, завершается другим.^[6] Когда святой возвращается к самому себе, он уже пал, орел превращается в развалину, а потом, согрешив вторым падением, подыхает. Впрочем, он может и покаяться, но тут понадобятся годы слез, стенаний и воззваний ко Господу. Великое это зло, очень великое.^[7] А то, что древние каялись единожды — было немалым делом, имело глубочайший смысл.^[8]

***

Прп. Максим сказал про человека, который захотел идти путем святости, что, во-первых, сатана начинает его искушать через ум, однако эти испытания делают его только взрослее и тверже. Во-вторых, что слабый человек мыслит зрительными чувствами, обращен к видимым вещам, а это самое худшее, поскольку ум, привыкший мыслить (только) рационально, не способен воспринимать божественные вещи. Это всеобщее повреждение человечества, не исключая и монахов. Мы наблюдаем его и в монастырях, в логике (мышления) монахов, в советах, которые они дают, это касается и Старцев и епископов, заседающих в Синоде, и всего прочего. Тем более мы мыслим по-человечески в нашей повседневной бытовой жизни. Разве это грех? – скажете вы. Само по себе не грех, но грех в том смысле, что мешает нам принять Бога, попасть в Рай. А потом мы в свою очередь мешаем и другим «войти»,^[9] делаем их неспособными войти в царствие небесное, в чем Господь обличал фарисеев и книжников. Страшная вещь! Мыслить рационально могут и очень простые люди, но в основном это свойственно мыслителям, людям с головой, с мозгами, мудрецам, владеющим многоразличной премудростью и успешным по жизни. Они могут казаться духовными людьми, но «осуетились в умствованиях своих»,^[10] промахиваются и теряются (на духовном пути) из-за своих помыслов.

Один Старец дал послушнику некое послушание, а тот не хотел делать и воспротивился. Сделай это (хотя бы) потому, – говорит ему Старец, что поручил тебе это твой Старец. Но послушник уперся, несмотря на то, что Старец указал ему на его эгоизм и на то, что таким образом он нарушает обеты данные Богу.

Когда через несколько дней к ним пришел Великий Пахомий, то Старец сказал ему:

– Отче святый, мой послушник не слушает меня, что мне с ним делать? Я поручил ему одно дело, а он не хочет делать.

– И что же ты сделал?

– Ничего не могу поделать.

– Дай ему то, что он хочет, может он тогда изменит мнение и станет лучше. Ведь часто плохой человек, если ему оказать добро, делается хорошим.

Между тем, Великий Пахомий встречает того послушника и говорит ему: «Какое послушание ты выпрашиваешь у своего Старца? Получи теперь то, что ты хочешь». – Послушник умилился, пал в ноги Старцу и ударил головой о землю.^[11]

По сути Старец (послушника) был прав. Представьте, что будет, если каждому давать то, что он хочет. Так вырастишь змею за пазухой. Такой послушник всегда будет своевольным эгоистом, и ничего не добьется в жизни. Но какую огромную разницу мы видим (в этом случае) между чувственным мышлением и духовным разсуждением.

В следующем параграфе прп. Максим анализирует, что такое страсть.

Страсть есть неестественное движение души, или по несмысленной любви, или по безразсудной ненависти к чему-нибудь или за что-нибудь чувственное: по несмысленной любви – или к яствам, или к женам, или к имению, или к преходящей славе, или к иному чему-нибудь чувственному, или ради сего: – по ненависти же, когда ненавидят, как выше сказано, без разсуждения что-либо из вышесказанного, или кого-нибудь по причине того. (2.16)

Можно ненавидеть какого-то человека, и эта ненависть может быть безразсудна, но если кто «возненавидит отца своего и матерь (ради Меня)»^[12] – такая ненависть разсудительна. Безразсудная ненависть направлена на некую вещь, или на нечто из чувственного, несмысленная же любовь может быть к явствам. Кто-нибудь, например, любит поесть, и к тому же, повкуснее. Это страсть чревоугодия. Кто-то обращает к женщине неестественную любовь, тогда как другой любит одну женщину, жену, и это не есть страсть.

Или к имению, или к преходящей славе — третий любит деньги и славу. Славу любят все, потому и дал нам Бог, чтобы нас обезопасить, такие обещания, приготовил для нас царствие небесное.^[13] Или к иному чему-нибудь чувственному — такая любовь есть страсть, поскольку она суетна и преходяща. Когда, значит, ты без разсуждения любишь нечто из чувственных вещей, то есть употребляя их (даже) при надобности, то это некое страстное движение, страсть. По ненависти же, когда ненавидят, как выше сказано, без разсуждения что-либо из вышесказанного, или кого-нибудь по причине того. То же самое касается ненависти, страстью является ненависть без разсуждения.

Следовательно, страстью может быть как ненависть, так и любовь, как нечто положительное, так и отрицательное, или просто некое движение симпатии или неприятия, это всё не имеет значения. То есть я могу тебя любить или ненавидеть, поддерживать или завидовать, – оба этих действия могут быть в равной мере страстными. Первое может быть даже хуже, поскольку этим (любовью) мы легче обманываемся. Всё должно делать разумно, но не от ума, и не суетно. Всё суетное есть страсть. Только то, что обращено к (истинно) настоящему, к Царствию Небесному, не есть страсть. А всё приходящее — страсть.

Чем отличается страсть от зла, и что есть зло?

Или еще – зло есть ошибочное использование^[14] мыслей. (2.17)

Зло — это когда ты делаешь противоположное тому, что должен. Зло есть немощь души в выборе правильной мысли. Например: что лучше — позволить своему послушнику делать, что он захочет, или мне самому назначать ему послушание? Зло в том, чтобы ошибаться в мысленном суждении. Эта ошибка может не являться грехом в нравственном плане, перед Богом, но может быть злом, и в любом случае приведет ко злу.

Поскольку же все (раз)мышления по-определению наши, суть последствия наших знаний и нашей логики, и поскольку мы не осознаем и не желаем принять ошибки собственного ума, то не осознаем и нашу порочность. Так, порочный/злой человек может думать, что он добр, совершенен, свят, и что может учить и руководить. Страшное дело, но так бывает. Кто понимает, или соглашается, что ошибается в своем мышлении или суждении? Вот с чем связано зло.

...За которым следует злоупотребление вещами, например, если это касается женщины. (там же)

Когда мы ошибаемся в мысленных суждениях, тогда злоупотребляем и вещами. Пищу, к примеру, Бог дал нам для подкрепления. Но я думаю — тем самым ошибаясь и впадая во зло — что Он дал мне ее, чтобы я ел когда голоден. Почему у меня зудит живот? Да потому, что он пуст, значит надо поесть — так мы люди обычно разсуждаем. Но куда приводит такое разсуждение? – К злоупотреблению пищей. То есть то зло, которое было поначалу умственным, теперь обернулось злоупотреблением вещей^[15].

Для лучшего понимания св. Максим приводит пример о женах. Слово о плотских вещах нами особенно четко и ясно воспринимается, сразу ясен смысл, поэтому Отцы так часто и использовали эту тему.

Правильное суждение о брачной связи целью ее поставляет деторождение. Но кто имеет при этом в виду одну сласть похотную, тот погрешает в суждении, недоброе почитая добрым. И таковой, значит, злоупотребляет женщиной, совокупляясь с ней. Подобным образом должно рассуждать о понимании и употреблении других вещей. (там же)

Какова, – спрашивает прп. Максим, цель супружеской связи? – Деторождение. Но когда кто-либо женится ради похоти, то погрешает в суждении, делает ошибку, так как брак не для этого, но для деторождения. То есть вступая в брак ради (услаждения) похоти, ты ошибаешься в суждении, принимаешь за добро то, что им не является, и стало быть злоупотребляешь женщиной.

Кто-то может иметь на этот счет другое мнение, тем более что и Отцы смотрели на это по-разному. Отцы вообще больше думали о Царствии Небесном, и богословствовали из личного духовного мистического опыта, они смотрели на мір как на образ, предуказание, предвестие и прихожую в Царствие Небесное. Поэтому они старались возвести человека от земли на небо. Это Западная Церковь много занималась земными вещами.

Отцы не богословствовали на темы міра сего. Это касается и брака — они не столько богословствовали, сколько поучали об этом, да и поучали только затем, чтобы возвести ум человека от брака к тому, что он символизирует. Ап. Павел, например, описывает брак как великую тайну отношений Христа и Церкви.^[16]Он говорит не о браке, а отталкиваясь от брака ведет речь о великом благе и страшной тайне единения Христа с Церковью. Как брачный союз нерасторжим, так и связь Христа и Церкви, Христа и человека неослабна, нераздельна, неотъемлема. В другом месте он по поводу брака говорит о воздержании, полагая брак за надежнейшее средство женатых людей, наряду с постом и молитвой, как подспорье в духовной жизни^[17]. Таким образом он снова возвышает их мысль.

Итак, мірские вещи — лишь (указательные) знаки. И брак, как нечто мірское есть знак, нечто мимолетное и преходящее, случайное, оно случилось, потому что человек согрешил, а не потому, что Бог этого захотел. Этого захотел человек, он пал, и брак был дан ему Богом по милости. Поэтому Отцы не занимались этой темой. Даже когда читаешь свт. Иоанна Златоуста, который написал замечательнейшие слова о браке, потом все равно говоришь себе: «Боже мой, а лучше ведь не жениться и проводить девственную жизнь».^[18]А когда Отцы сравнивают девство и брак, то один говорит, что они отстоят друг от друга как небо от земли, другой, что как Бог от человека, но в целом, используют брак как подобие любви человека к Богу.

Так говорит Песнь Песней, прп. Симеон Новый Богослов, все Отцы Церкви, и даже исихасты. Все они используют для образа Царствия Небесного брак, так как это всеобщее и всем известное событие и таинство. Поскольку о браке особо не богословствовали, то вполне нормально, что иной раз говорили что он (только) для деторождения, а в других случаях использовали изречение ап. Павла, что брак нужен не для деторождения, а «во избежание блуда»^[19], то есть ради избежания похоти вне закона, – тезис, по сути противоположный тому, что высказывает здесь прп. Максим.

Впрочем, нас не интересует, какое из этих двух (мнений) более основательно, раз мы живем в монастыре и не женаты. Пусть этим занимаются женатые люди.^[20] Нас же интересует существо дела. А суть в том, что когда ты ошибаешься в мысли, в мысленном суждении,^[21] то это приводит тебя к злоупотреблению (вещами), а от этого зла ты переходишь ко греху. Именно поэтому прп. Максим наказывает следить за помыслами, чтобы не погрешать в суждении, чтобы оно не было следствием порока, чтобы происходило не от доводов знания, и это — чувственным образом, а от божественного наития.

Но продолжим и закончим эту часть второй сотницы прп. Максима про помыслы и суждения.

– архимандрит Эмилиан (Вафидиc)

– Перевод с греческого – схимон. В.

---

1. В переводе Сидорова: «И она может не иметь места при (правильном) употреблении умозрений, если ум бодрствует». Добавление в скобках слова «правильном» является уже толкованием сказанного. То есть уточняется, что речь идет о правильном или неправильном употреблении умозрений. Ст. Эмилиан в своем комментарии обходится без этого уточнения, которое как-бы само напрашивается исходя из здравого смысла. Против последнего-то и направлен его комментарий: зло (в аспекте умного делания) – не в правильном или неправильном употреблении мыслей, а в самом употреблении, в праздномыслии. ↩︎

2. Букв.- «мыслить согласно природе / по природе». По-русски мы бы вместо мыслить согласно природе (вещей) – сказали бы мыслить согласно здравому смыслу. ↩︎

3. Изречение Менандра, приведенное ап. Павлом, 1Кор.15.33 ↩︎

4. Эпихарм, философ 5в. до Р.Х. ↩︎

5. Букв. – отстраняют от должности / лишают сана / лишают звания / разжалуют. ↩︎

6. То есть грех делом переходит в греховность мысли, ошибочность самого мышления. ↩︎

7. Говорится, по-видимому, о греховности, достигшей ошибочности суждения как такового. ↩︎

8. В первохристианские времена люди каялись (в крещении) раз и навсегда, радикально меняя жизнь на святую и непорочную, тем самым сразу достигая высокого духовного состояния, которое позволяло им творить чудеса, претерпевать мучения и т.д. ↩︎

9. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете» – Мф.23.13. ↩︎

10. Римл.1.21 ↩︎

11. Из жития прп. Пахомия Вел. ↩︎

12. Лк.14.26 ↩︎

13. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» – Мф.5.3. ↩︎

14. Или — употребление. ↩︎

15. Есть свидетельства, что сам ст. Эмилиан относительно еды поступал по всей строгости, нисколько не жалея себя, именно так, как он тут об этом говорит. Ел столь мало, чтобы едва хватало на поддержание жизни. Зачастую обходился одним крепким кофе, или кофе с сухарем, что по мнению врачей сильно усугубило начинавшуюся в то время болезнь; иногда во время беседы он почти терял сознание и на несколько секунд прерывался, чтобы придти в себя. За чрезмерно строгий пост ему делали строгий выговор даже знакомые духовные друзья, сотаинники, ныне преподобные Паисий и Ефрем Катунакский (у последнего ст. Эмилиан исповедовался). В свое «оправдание» Старец отвечал, что требует этого только сам от себя, и что в монастыре есть нормальная трапеза. ↩︎

16. «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть.Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» – Еф.5.31-32. ↩︎

17. «Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а [потом] опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим» – 1Кор.7.5. ↩︎

18. См. Слово о девстве, PG 48, 550. ↩︎

19. «Но, [во избежание] блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа» – 1Кор.7.2. ↩︎

20. Старец говорит это в 1975г. В это время в церковных кругах Греции довольно живо обсуждается данная тема, с подачи яркого молодого философа и богослова Х. Яннараса. Он активно выступает в разных философско-религиозных кружках, и успел уже к тому времени выпустить застрельную (на эту тему) книгу «Метафизика тела» (1972), а главная его работа выйдет через год – «Личность и Эрос» (1976). Эрос в ней разсматривается сугубо положительно, как дар Божий человеку: только через различие полов и через эротическое общение мы получаем возможность осуществить свое природное (животное) бытие как личностную экзистенцию (выход, забвение, преодоление самого себя). Соитие же мужа и жены есть продолжение таинства венчания, и в свете Любви Христовой является образом божественной любви. Официальная церковь подвергла идеи Х.Я. жесткой критике, даже (несправедливо) обвиняя его в проповеди вне/добрачных любовных связей. Замечательно, как аккуратно и по-монашески Старец касается этой темы и дает самое простое разрешение спорам на эту тему — позволить иметь место разным мнениям на этот счет даже внутри Церкви. ↩︎

21. По русски мы бы сказали – в раз-суждении, размышлении. ↩︎