Любовь... всему верит. Апостол Павел (1 Кор. XIII, 4, 7)

Весь смысл нашей жизни в том, чтобы теплом своего дыхания бороться с холодом мира. Потому-то так и страшно подходить к концу своей жизни: дело не только в том, что все меньше близких, которые это дыхание имели, — и небо без них все стуже, и осень холодней, — но и в том, что те, кто остались, ждут от тебя такой же любви, и чувствуешь на себе их глаза, в которых — ожидание и укор.

"Печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания... Мучимые в геенне поражаются бичем любви" (преп. Исаак Сирин. ЖМП, 1956, №5).

Ведь на Суде Божием с нас не спросят — постились ли мы, молились ли мы, но только: любили ли мы? Так как этот вопрос все спрашивает, и это будет Страшный Суд любви, "егда поставятся престолы и отверзутся книги и Бог на суде сядет".

Любовь к людям для нас труднее всего. В молитве или посте — если искусственно изолировать их от любви — человеку весьма легко удастся слукавить и вложить ложку дегтя в их мед: что-то о себе, их совершающих возомнить и замкнуться в добродетельном футляре. Любовь же к людям в том и есть, чтобы в забвении о себе и в просторе от себя искать в людях Бога и в Боге спасаемых Им людей. Тут надо идти на жертвенный путь креста. Вот почему Отцы так настойчиво говорят именно о триедином образе совершенства: любовь к людям доказывает любовь к Богу, а потому только присутствие ее в этом триединстве (воздержание, любовь и молитва) является духовной гарантией того, что это триединство есть действительно путь к Богу. Именно она делает этот сплав драгоценным.

В Патерике есть такой рассказ: "Спросил некто старца — почему имеющиеся ныне между монахами подвижники не получают благодатных даров подобно древним? Старец отвечал: потому что тогда была любовь и каждый подымал ближнего своего вверх; ныне любовь охладела и каждый влечет ближнего своего вниз. По этой причине мы не удостаиваемся получить благодати" (От. 496). "Бог и великие грехи прощает человеку против Него Самого; но согрешения против ближнего не прощает, если (человек) с ним не умиротворится" (преп. Амвросий Оптинский, АМ, 119).

Вот почему, как сказала авва Евагрий: "лучше быть среди тысячи с любовью, чем одному скрываться в пещерах с ненавистью" (ДI, 609).

"Чада мои! Нет нечестия, которое было бы выше того нечестия, когда человек наносит скорбь ближнему и возносится над ближним" (преп. Антоний Великий, От, 16).

"Святая любовь, проникая всех от первых до последних, от головы до ног, всех с собою сочетавает, сцепляет, связывает и единит, и делает их крепкими и непоколебимыми. Будучи познаваема, она открывается каждому из них одною и тою же. Она есть Бог, с Коим и последние бывают первыми и первые, как последние" (преп. Симеон Новый Богослов Д V, 51).

"Нет ни одного вида добродетели, человека с Богом содворяющей и сочетавающей, которая не была бы связана с любовью и от нее не исходила, неизреченно как-то ею бывая объемлема и охраняема" (св. Феодор Эдесский, Д III, 339).

"Что пользы, если имеет кто все, но не имеет любви спасающей... Приобрел ли кто девство, постился ли, совершает ли бдения, молится ли, дает ли приют бедным.., строит ли церкви, другое ли что делает, — без любви все это ни во что не вменится у Бога" (преп. Ефрем Сирин, Д II, 463).

Даже сама любовь к Богу поверяется любовью к людям: Не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит (1 Ин. IV, 20).

Но и любовь к людям, в свою очередь, поверяется в христианстве любовью к Богу: Что мы любим детей Божиих, узнаем из того, когда любим Бога и соблюдаем заповеди Его (1 Ин. V, 2).

Все духовные действия в христианстве поверяются безошибочным показателем любви. Тот, кто говорит, что любит Бога, но не любит людей, есть, по Апостолу, "лжец" (1 Ин. II, 4). Тот, кто не любит Бога и тем самым не исполняет Его заповеди, — не может иметь истинной любви к людям. Такова двуединая апостольская формула любви.

Ее, как известно, графически изобразил в VI веке св. авва Дорофей (Д II, 617). Если центр круга — Бог, а люди — радиусы, идущие к Нему от окружности, то их движение к Центру есть одновременно сближение друг с другом. Стремление к Центру есть неизбежность взаимного сближения. И наоборот: если нет движения к Центру, то радиусы не приближаются друг к другу. Сближение людей в любви обусловлено их приближением к Богу. Если представить себе обратное движение, то чем дальше будут уходить радиусы людей от Центра, тем все шире будут расходиться их пути, теряясь в пустынях одиночества.

О том же писал преп. Ефрем Сирин: "Каждый прежде всего всеми мерами да старается иметь с сердцем своим священную любовь и страх Божий; непрестанно да просит их себе у Бога, и частым, лучше сказать, непрестанным памятованием о Господе и его небесной любви всячески да ревнует возвращать их в себе ежедневно, при помощи благодати. В любви же к ближнему (после сего) легко уже можем преуспеть. Поставь первое (любовь к Богу) на первом месте, тогда второе, следуя за первым, совершится по порядку. А если кто вознерадит о первой великой заповеди о любви к Богу... вознамерится же иметь попечение о второй, подобной ей, то отсюда проистечет одно только внешнее служение братиям и никогда не будет он в состоянии исполнить сие служение чисто и здраво... Когда человек далек от памятования о Боге и от страха Божия, тогда необходимо ищет он славы и домогается похвалы... А когда ум и душевное расположение всегда заняты помышлением о Боге и стремлением к Нему, тогда, в сообразность любви Божией, человек, все делая во славу Божию.., получает совершенный успех в своем труде" (Д II, 363-364).

"Мы должны любить ближнего не менее, как самих себя... Но не так, чтобы любовь к ближним... отвлекала нас от исполнения первой и главной заповеди, т. е. любви Божией, как о сем поучает Господь наш Иисус Христос: иже любит отца и матерь паче Мене, несть мене достоин и иже любит сына или дчерь паче Мене, несть мене достоин (Мф. X, 37) (преп. Серафим Саровский, ДС, 294).

"Когда кто начнет богато ощущать любовь к Богу, тогда в чувстве духовном начинает он и ближнего любить, и начавши, не престает. Любовь плотская, не будучи связана духовным чувством, как только представится какой-нибудь даже незначительный повод, очень легко испаряется. Любовь же духовная не такова: но хотя случится потерпеть какое огорчение, в душе боголюбивой, состоящей под воздействием Божиим, союз любви не пресекается: ибо возгревши себя теплотою любви к Богу, она тотчас возвращается к благому настроению и с великою радостью восприемлет любовь к ближнему, хотя бы и немалое от него было получено оскорбление или понесен большой вред; потому что тогда сладостью Божиею совершенно поглощается горечь разлада" (блаж. Диадох ДIII, 14-15).

Любящих Меня, — говорит Господь, — заповеди Мои соблюдает (Ин. XIV, 15). Заповедь же Моя сия есть, да любите друг друга (Ин. XV, 12). Итак, не любящий ближнего не соблюдает заповеди, а не соблюдающий заповеди не может любить и Господа" (св. Максим Исповедник, Д III, 165-166). Закон двуединства любви пронизывает все учение Отцов.

Авва Иоанн-пророк свои беседы с учениками часто начинал все одними и теми же словами: "Бог да сохранит любовь". Мы наверное никогда не додумались бы свои встречи и разговоры начать мысленно таким воздыханием о любви. Наши радиусы не стремятся к Центру, и мы слишком торопимся, чтобы еще задерживать себя на любви. Мы или больны, или заняты. В одном письме о. Амвросий Оптинский говорит: "никто не должен оправдывать свою раздражительность какою-нибудь болезнью, это происходит от гордости. Чтобы не предаваться раздражительности и гневу, не должно торопиться" (От.-100).

Заповедь о любви к человеку принимается святыми как величайшая и безусловная, н допускающая никаких кривотолков. "Авва Иоанн Колов сказал: невозможно выстроить здание, начиная строить с крыши; но должно строить, начиная с основания и подымаясь кверху. Его спросили: что должно разуметь под основанием? Он отвечал: основание — ближний, когда пользуем и приобретаем его, потому что на нем основаны все заповеди Христовы" (От. 352). "Хотящемуся спастись должно помнить и не забывать апостольскую заповедь: друг друга тяготы носите и тако исполните Закон Христов (Гал. VI, 2). Много других заповедей, но не при одной такого добавления нет, то есть: "так исполните закон Христов". Великое значение имеет заповедь эта, и прежде других должно заботиться об исполнении оной" (преп. Амвросий Оптинский АМ-50).

"Брат! Заповедаю тебе: на весах твоего рассуждения да препобеждает постоянно милостыня все прочие виды добра, доколе ты не ощутишь в себе той милостыни, которую имеет Бог к миру. Милосердие да будет для нас зеркалом и да возможем мы увидеть в себе (при посредстве милосердия) подобие и истинный образ совершенства, находящегося в естестве и существе Божием... Жестокое и немилостивое сердце никогда не возможен очиститься. Милосердный человек есть врач души своей: он как бы сильным движением ветра изгоняет омрачение страстей из внутренности своей" (св. Исаак Сирин От.-343).

"Последуй милостыне. Когда она вселится в тебя, тогда образуется в теле святая красота, которую человек уподобляется Богу" (он же. От.-341). Это то, о чем поется в стихирах (на Господи воззвах) Вторника Страстной недели: "раздавай нищим и стяжи друга Господа".

В Патерике рассказывается: "Старцы рассуждали между собою, что каждый из нас должен соединиться духом воедино с ближним своим, с его плотью, со всем человеком, во всем сострадать ему, во всем сорадоваться, все скорбное для ближнего оплакивать, быть в отношении к нему как была бы у него с ближним одна общая плоть, одна общая душа. И Писание свидетельствует, что мы едино тело о Христе; также оно говорит, что у множества веровавших в Господа было одно сердце и одна душа (Деян. IV, 32).

"Если кто и одного (нищего) презрит — повинным делается огню вечному" (преп. Симеон Нов. Бог). "Так как имеющий ближнего своего как самого себя не может дозволить себе иметь что-нибудь больше ближнего, то если кто, имея, не раздает независтно, пока и сам не сделается бедным и не уподобится ближним своим, тот не оказывается точным исполнителем заповеди Владычней" (ДV — 45, 46, 47). (он же).

Самое ценное для характеристики древних подвижников — это то, что предвидя возмущенное возражение на такой явно утопический для возражателей совет, великий авва тут же отвечает на него так, как могут отвечать одни святые: приводит только шесть слов Апостола Павла — любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так(2 Кор. V, 14).

Исполнение заповедей, — пишет св. Максим Исповедник, — есть подражание Господу шаг за шагом" (ДIII — 150).

Когда читаешь Отцов, живших где-то в этой темной дали средневековья, то иногда делается страшно слышать, как они действительно "шаг за шагом" идут по Галилее за Христом. Если подвиг воздержания совершался ими не из расчета получения каких-то духовных наград, а потому что его неизбежно рождала их твердая память о желчи, смешанной с уксусом, которой вкусил Господь наш, Владыка и Бог" — (Лествичник ДII — 514), если в молитву они устремлялись для того, чтобы слиться с дыханием Божиим, то и здесь, в любви к людям, они находили ее в себе именно потому, что их любовь к своему богу открыла для них в человеке его древнее богоподобие. Как на иконе иногда обнажаются первоначальные краски, так и Христос отрыл им в человеке его божественную красоту.

"(Надо) видеть в брате своем — Бога своего" (преп. Симеон Нов. Бог. ДV — 45).

"Блажен инок, который всякого человека почитает как бы богом, после Бога" (преп. Нил Синайский ДII — 222).

"Авва Аполлос говорил своей братии, что должно кланяться в и странным инокам, приходящим в монастырь их. Поклоняясь братьям, мы поклоняемся не человекам, но Богу. Видел ли ты брата твоего? — ты видел Господа Бога твоего" (От. 78_79).

Но если любовь к Богу доказуется и осуществляется в мироотреченности, то без этой мироотреченности невозможна и истинная любовь к человеку: и для этой любви надо сначала забыть о себе и отречься от мира греха в самоочищении. "Не могут приобрести любви к человекам те, которые любят мир сей" (Исаак Сирин ДII — 679).

"Надлежит всему видимому, пишет св. Максим Исповедник, — и даже самому телу (своему) предпочитать любовь ко всякому человеку, которая служит и признаком любви к Богу". "Но кто не отрешится от всякого пристрастия к вещественному, тот не может настоящим образом любить ни Бога, ни ближнего". "Совершенный в любви, — пишет он же, — выше тиранства страстей, и, взирая на одно естество человеческое, на всех равно смотрит и ко всем расположен бывает... не знает разности между своим и чужим, между верным и неверным, между рабом и свободным, даже между мужским полом и женским" (ДIII — 152, 199, 198).

В том и есть весь смысл отречения от мира, чтобы, сбросив с себя "тиранство страстей", устремиться любовью не только к Богу, но и к человеку, или тем самым к человеку.

"Всех заповедей объемнейшая есть любовь к Богу и ближнему, которая рождается по отрешении от всего вещественного и безмолвии помыслов" (св. Марк-подвижник ДI — 561).

"Отрешение от вещественного совершается в борьбе с грехом. А это значит, что истинная любовь к людям, по общему закону христианства, тогда только силою берется и только употребляющие усилие достигают ее (Мф. XI, 12). Любовь есть Царство Божие, путь к которому проложен через самопринуждение. "Дух Святый в самом начале преуспеяния, — говорит блаж. Диадох, — если (человек) горячо возлюбит добродетель Божию, даст душе полным чувством и удостоверительно вкусить сладости Божией, чтобы ум точно и определительно познал, сколь велик плод боголюбивых трудов; но потом надолго скрывает богатство сего животворного дана, чтобы мы, хотя во всех преуспеем добродетелях, думали о себе, что мы ничто, — потому что не видим в себе, чтоб святая любовь обратилась у нас в постоянный нрав. Ибо в ту пору бывает, что бес нелюбия иногда с такой силой налегает на души подвизающихся, что они неприязненно относятся даже к тем, кои любя их, и даже во время приветствия и целования держат это тлетворное действо неприязни. От сего душа сильно скорбит и болезнует, что, тогда как в памяти носит любовь духовную (сознает обязательство любви), не может возиметь ее в чувстве, по причине, как ей кажется, недостаточности совершеннейших трудов. Почему необходимо нам пока нуждением насильственным заставлять себя совершать дела любви, чтобы таким образом достигнуть ее полным чувством" (блаж. Диадох ДIII — 66, 67).

Достигайте любви (1 Кор. 14).

Говоря о делах любви к людям, Отцы указывают и на особые трудности ее в области духовной. Заповедь Апостола: будьте мертвы для греха, живые же для Бога (Рим. VI, 11), — Отцы переносят и на отношения человека к людям.

"Брат! Пока есть у нас время, будем внимать себе и обучаться молчанию, так как все пришло в смятение. И если хочешь быть спокойным по всему, будь мертв в отношении ко всякому человеку, и успокоишься. Разумей, что я говорю это касательно помыслов, касательно всяких дел обращения с людьми и забот; безмолвствуй с миром" (преп. Варсонофий Великий В-42).

Любовь к человеку спасает и спасаемого и спасающего. Но для того, чтобы духовно спасать других, надо сначала спасти себя. Если человек сам утопает, он не может спасать духовно утопающих. Ему самому сначала надо быть на твердом береге любящей веры. Отсюда это постоянное слово — точно дыхание — святых: "внимай себе!" — "Спасайся!" "Безмолвствуй с миром!"

"Себя спасай", пишет еп. Игнатий Брянчанинов, — Блажен, если найдешь одного верного сотрудника в деле спасения: это великий и редкий в наше время дар Божий. Остерегись, желая спасти ближнего, чтоб он не увлек тебя в погибельную пропасть. Отступление попущено Богом: не покусись остановить его немощною рукою твоею... Охранись от него сам: и этого с тебя достаточно... "Ныне почти нет истинного благочестия", — говорит уже святитель Тихон, — за сто лет перед сим — ныне одно лицемерство"...

Преследуй лицемерство в себе, уклонись от зараженных им масс, прикрывающих служение миру служением Богу, личиною святости порочную жизнь и душу, всецело преданную страстям... Необходимо жительство, растворенное смирением, необходимо точнейшее жительство по Евангельским заповедям, необходимо соединение молитвы с плачем о себе и всем человечестве... Спасаяй, да спасет свою душу, сказано остатку христиан, сказано Духом Божиим" (От. 532).

"Смотри, не разори своего дома, желая построить дом ближнего. Трудное это дело и неудобь исполнимое" (преп. Симеон Нов. Бог. ДV — 22).

Но не только в духовном учительстве Отцы советуют соблюдать осторожность: они требуют внимания и ко всем тем душевно-телесным явлениям, которые воспринимаются нами как любовь к людям. Поскольку вне "отрешения от вещественного", т. е. от греха, не может быть истинной любви к человеку, Отцы проявляют сдержанность в преподании этого учения любви новоначальным и юным ученикам, чтобы на них не исполнилось Апостольское слово, — начавши духом, — плотию оканчиваете (Гал. III, 3). Грань между истинной любовью и волей греховной плоти иногда трудно уловима и слишком велико приобретаемое во Христе сокровище, чтобы не быть осторожным. Но в то же время- "широка заповедь Твоя зело", а поэтому, давая часто советы о том, что первейшее наше дело — это личное спасение — раскрытие в себе самом любви Божией — Отцы одновременно никогда об этой "широте" не забывали.

"Особенной любви ни с каким лицом не заводи, особенно из новоначальных, потому что из духовной такая любовь очень часто прелагается в страстную и бывает причиной многих бесполезных скорбей. Впрочем, смирение и частая молитва научает, как тут поступать; подробно же говорить о сем здесь не нахожу уместным; разумеяй, да разумеет" (преп. Симеон Благоговейный ДV — 67). Для Отцов характерно это "впрочем".

"Слова Отцов, — говорит авва Иоанн-пророк — "никто не должен, оставя своего мертвеца (дело своего подвига), идти оплакивать другого", относятся к юным; ибо совершенным свойственно сострадать ближнему". (В-254).

Совершенная любовь все может, потому что через человека видит Бога.

"Пока мы состоим под стихиями телесного обучения, дотоле бываем как младенцы, стрегомы, чтобы не касались брашен не должных, не давали воли осязанию, не засматривались на красоту, не смущали песней сладких, не услаждали обоняния ароматами, хотя мы наследники и господа всего отцовского достояния. Когда же кончится это время обучения и завершится бесстрастием, тогда, освободясь от закона мудрования плотского, пребываем мы под законом Духом и всыновление приемлем" (преп. Никита Стифат ДV — 164).

"Некто, — пишет св. Иоанн Лествичник, — увидев необыкновенно красивую женщину, прославил о ней Творца. От воззрения на нее возгорелась в нем любовь к Богу и из очей исторгся источник слез. И дивно было видеть, как то, что для другого послужило бы в погибель, для него паче естества стало венцом победы".

"Таким же правилом, — добавляет великий начертатель аскетической Лествицы — должно нам руководствоваться и в отношении к сладкопению и песням. Боголюбивые и мирскими и духовными песнями возбуждаются обыкновенно к святому радованию, Божией любви и слезам, а сластолюбцы к противному" (ДII — 524).

Для чистых — все чисто, — сказал Апостол (Тит. I, 15).

"Как солнце светозарными лучами улыбается всей земле, так любовь светозарными деяниями приветствует всякую душу. Если приобретем ее, то угасим страсти и просияем до небес. А когда нет ее, ни в чем нет успеха" (преп. Нил Синайский ДII — 293).

"Отчего мы осуждаем? — спрашивает св. авва Дорофей, — оттого, что нет в нас любви, ибо любовь покрывает множество грехов (1 Пет. IV, 8) (ДII — 616).

Но о том, как страшен грех осуждения, поскольку он есть нарушение закона любви открывается в одном рассказе Патерика: "В некотором общежитии были два брата высокой жизни, удостоившиеся видеть каждый друг над другом благодать Божию. Случилось, что один из них вышел однажды в субботу из монастыря и увидел человека, которые ел рано. Он сказала ему: в этот час ты уже ешь! В следующий день отправлялась по обычаю Божественная Литургия. Другой брат взглянул на этого брата, и увидел, что данная ему благодать отступила от него, и опечалился. Когда они пришли в келию, первый брат сказал второму: отчего я не видел над тобой благодати, как прежде? Что сделал ты? — второй отвечал: не знаю за собой никакого греха, ни в деле, ни в помышлении. На это первый: не произнес ли ты какого небогоугодного слова? Второй, припомнив случившееся в субботу, сказала: да! Вчера я увидел кого-то, употреблявшего пищу рано, и сказала: с этого часу ты уже ешь в субботу. В этом грех мой. Но потрудись со мной две недели, и будем просить Бога, чтобы Он простил меня. Они сделали так. И по прошествии двух недель увидел первый брат благодать Божию, возвратившуюся на брата своего. Они были утешены Богом, единым благим, и вознесли Ему благодарение" (От.-621).

"Всякое доброе слово о ближнем и радость о нем суть в тебе плод и действие Святого Духа, как напротив всякое о нем худое слово и презрительное его осуждение происходят от твоего злонравия и диавольского тебе внушения" (преп. Никодим. Святогорец Н-186). "Приучи мало помалу сердце твое говорить о каждом брате: поистине он лучше меня. Таким образом мало помалу приучишься себя считать грешнейшим всех человеков. Тогда Святой Дух, вселившись в тебя, начнет жить с тобою. Если же укоришь человека, то отойдет от тебя благодать Божия и дастся тебе дух в осквернение плоти, ожесточится сердце твое, удалится умиление, и ни одному из духовных благ не будет места в тебе" (От. 346).

"Пришли некоторые старцы к авве Пимену (Великому) и сказали ему: "если мы увидим брата, дремлющим в церкви, то велишь ли возбудить его, чтобы он не дремал? Он сказал им: что касается до меня, то я, — если увижу брата моего дремлющим, — положу голову его на колени мои и успокою его" (От. 306).

Неосуждение ближнего, основанное на любви и смирении, есть путь к непрестанной молитве.

"Очень верное средство, — говорит еп. Игнатий Брянчанинов, — к сохранению сердечного мира и безмолвия и неразлучной с ними умной молитвы преподает святой Апостол: Друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов (Гал. VI, 2). Люди наиболее устремляются в противное этому состояние: они ищут от ближних неупустительства и совершенств в добродетели, несвойственных и невозможных человеку, притом, имея о добродетели самое недостаточное, даже превратное понятие. Такое безрассудное стремление не допускает сердцу погрузиться в самовоззрение и истинное смирение, из которых истекают умная молитва и сердечное безмолвие; такое безрассудное стремление содержит сердце в непрестанном возмущении и приносит уму множество чуждых смысла помыслов и мечтаний" (От. 296).

"Ум, движимый любовью к ближнему, — говорит авва Фалласий, — непрестанно доброе о нем помышляет" (1 Кор. XIII, 5)(ДIII — 331).

"Святому Петру Апостолу показал Бог, что не должно ни одного человека почитать скверным, или нечистым. Поелику освятилось сердце его, что свят стал перед ним всякий человек. А у кого сердце в страстях, пред тем никто не свят, но по страстям, кои в сердце его, думает он, что и всякий человек таков же" (преп. авва Исаия ДI — 332).

"Отнюдь никого и ни в чем не обвиняй, но во всем старайся угодить ближнему. И ни о ком не помышляй зла; ибо чрез это сам делаешься злым, так как всякое злое помышляет злой, а доброе добрый. Когда приходит к тебе мысль: "они про меня говорят", — знай, что это враг нашептывает тебе. Не имей никогда таких подозрений. Терпи же все, радуясь и веселясь, ибо велика награда за терпение" (преп. Варсонофий Великий ДII — 571).

Но "помышлять доброе" о человеке, конечно, не означало для Отцов не видеть в нем уродства греха. Это означало только, чтобы, видя это уродство, прозревать за ним божественную первооснову человека. Это не наивность, а дерзновение.

"Тот любит всех человеков, кто не любит ничего человеческого" (св. Максим Исповедник), т. е. ту маску греховности, которая закрыла образ Божий. "Любящий Бога, — говорит он же, — не может не любить и всякого человека, хотя не благоволит к страстям тех, кои еще не очистились. Почему, когда видит их обращение и справление, радуется радостью безмерною и неизреченною" (ДIII — 180, 219).

На просьбу своих учеников молиться о них, Варсонофий Великий так ответил: "Я и прежде прошения вашего, ради горящей во мне, подобно сильнейшему огненному пламени, любви Христа, не престаю в горении и теплоте Духа, день и ночь молиться Богу, чтобы Он соделал вас Богоносными, чтобы вселился в вас и походил (2 Кор. 6) и ниспослал вам Духа Святого, Духа Истины, Который егда приидет, научит вас всему и наставит вас на истину (Ин. XIV, 26, XVI, 13), дабы удостоиться вам наследия вечных благ, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1 Кор. II, 9). Я был для вас как отец, который старается включить детей своих в светлые воинства царские, тогда как они сами не заботятся о сем. Да даст же Бог и вам пламень любви сей". "Поверь мне, брат, — говорил он же, — что дух мой усердствует сказать моему Владыке, Который радуется о прошении рабов Своих: Владыка! Или вместе со мною веди и чад моих в царство Свое, или изгладь и меня из книги Твоей. Но немощь моя и нерадение препятствуют мне иметь такое дерзновение; впрочем милосердие Его велико" (В-83, 84, 85).

В свете этой совершенно непостижимой для нас любви, осуществляющей себя в молитве, тем более удивительно, что у Отцов есть указания о том, что даже молитву надо оставлять, если требуется совершить какое-то дело благотворения, какое-то простейшее, но неотложное движение любви.

"Бывает, что когда стоим на молитве, встречается дело благотворения, не допускающее промедления. В таком случае надо предпочесть дело любви. Ибо любовь больше молитвы, так как молитва есть добродетель честная, а любовь объемлет все добродетели" (св. Иоанна Лествичник ДII — 506).

Возможно, что это уазание относится к обычной молитве, а не к такой, о которой говорит преп. Варсонофий Великий и которая тоже, конечное, "объемлет все добродетели", но независимо от этого слова Лествичника характерны для истинного монашества.

"От ближнего жизнь и смерть. Ибо если мы приобретаем брата, то приобретаем Бога" (преп. Антоний Великий ДI — 137).

"Дела любви должно предпочитать посту, — говорит св. Иоанн Кассиан. — Этому научились мы у Египетских Отцов. Ибо когда мы пришли из Сирии в Египет, то нас принимали там с изумительно живым радушием сердечным, и куда бы мы ни приходили, нигде для успокоения нас не стеснялись соблюдением определенного устава часа для принятия пищи, как мы обвыкли видеть в монастырях Палестинских, — но везде разрешали на пищу прежде того, кроме только среды и пятницы. Один из старцев, когда мы спросили его, почему у них так свободно мимоходится правило каждодневного поста, ответил нам: "пост всегда со мною, вас же я не могу удержать с собою навсегда". Притом, хотя пост многополезен и всегда нужен, но он составляет жертву произвольную; исполнение же дела любви есть неотложимое требование заповеди... Принимая в вас Христа6 я должен напитать Его. Когда же провожу вас, тогда сделанное ради Его снисхождение могу вознаградить строжайшим постом. Ибо не могут сыны брачнии поститься, дондеже жених с ними есть. Приидут же дни, егда отымется от них Жених, и тогда постятся (Лк. V, 34—35) (ДII — 30).

У святых их любовь ширилась за пределы человеческие, чтобы обнять всю тварь.

"Что есть чистота? — сердце милосердующее о всяком созданном естестве... Сердце милосердующее есть горение сердца о всякой твари, — и о людях, и о птицах, и от животных" (св. Исаак Сирин ДV — 395).

То, чему в VI веке дал словесное выражение этот епископ и подвижник, было и до него и после него в практике жизни святых. Патерики и жития имеют много примеров "горения сердца о всякой твари".

Про авву Феона есть такой рассказ: "выходя по ночам в пустыню, он был окружаем толпами зверей. Черпая воду из своего колодца, он поил их. Очевидным свидетельством тому было то, что вокруг его келии виднелось много следов буйволов, антилоп и диких ослов" (Р-36). Это была, конечно "вечеря любви" для зверей, когда "ночь тиха и пустыня внемлет Богу".

Сила любви обнаруживается не только в делах и словах, но и в самом внешнем облике любящего. Заповедь Апостола всегда радуйтесь (1 Фес. V, 16) только потому и стала возможна, что человеку стало наконец возможно всегда любить. Гадость любви не могла не озарять и лица святых".

"Возделыватель благих и бессмертных произрастаний в сердце радующееся и улыбающееся имеет лицо" (преп. Никит Стифан ДV — 99).

Под руководством аввы Аполлоса, — читаем мы в Патерике, — находилось иноческое общежитие в верхнем Египте, состоящее из пяти тысяч братий. Из них пятьсот мужей достигли христианского совершенства и могли совершать знамения. Чудное представлялось зрелище в этом братстве. Пребывая в дикой пустыни, они пребывали в таком веселии, какого никогда не увидишь между прочими жителями земли. Этого веселия нельзя сравнить ни с каким земным веселением. Никто между ними не был печален. Авва Аполлос, когда примечал кого-либо смущенным, немедленно вопрошал его о причине смущения и каждому обличал его сердечные тайны. Он говорил: не должно быть печальным тому, кто предназначен к получению Небесного Царства... Апостол повелевает нам: всегда радуйтесь (1 Фес. V, 16) (От. 77).

"На стяжавших это царство (Божие внутри себя) низошел Святый Божий Дух; исполнилось над ним сказанное Евангелистом Иоанном: даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его, не от крове, ни от похоти плотские, ни от похоти мужеские, но от Бога родишася (Ин. I, 12—13). Они освободились от горестей, постигших Еву, вследствие поразившего ее определения: в болезнех родиши чада (Быт. III, 16). Они освободились от тяжких последствий приговора, произнесенного над Адамом: проклята земля в делах твоих Быт. III, 17). В них вселилась та радость, которая вселилась в благодатную Марию, когда дух Святый низошел на нее и сила Вышнего осенила ее. Состояние скорбное соделалось жребием Евы и потомства ее. Состояние радостное соделалось достоянием Марии и ее потомства-христиан" (преп. авва Исаия От. 291, 292).

"Будем лицом светлы, радуясь о дарах Господних, о Духе Святом. Плакать же и сетовать станем мысленно, умоляя Бога, чтоб простил нам все грехи наши" (преп. Ефрем Сирин ДII — 449).

"Кто победил страсти, тот победил и печаль... Кто любит мир, тому невозможно не печалиться. А презревший мир всегда весел" (преп. Серафим ДС-327).

Конечно, монашеское средневековье имело по временам и много темного лика, но я не историю монашества пишу, а только слежу с удивлением за тем ослепительным и единым потоком света, который идет от Апостолов до преп. Серафима или Оптинских старцев и пребудет до конца веков. Это и есть Церковь Невидимого Града — сокровенная в Боге христианская жизнь.

У нас может возникнуть один вопрос: почему же при такой любви святые шли в пустыни и в монастыри, а не в больницы и приюты для бедных, для служения людям? Св. Исаак Сирин так отвечает на этот вопрос: "Господь наш, для нашего уподобления величию Отца

Посему будем непрестанно понуждать себя на время внутренно быть милосердными... И надобно не только это внутренне наше милосердие хранить, но, когда призывают настоятельства, не вознерадеть и о том, чтобы доказать свою ... А где нет возможности — любовь к ближнему совершать в делах видимых телесно, там достаточно перед Богом любви нашей к ближним, совершаемой только душою" (ДII — 691, 692).

Что это за любовь? — спросим мы еще — "совершаемая только душою?" Один рассказ из жизни Арсения Великого приоткрывает нам тайну это любви святых.

"Однажды некоторые Отцы пришли из Александрии к авве Арсению для свидания с ним. Авва Арсений отказался от свидания, опасаясь, чтоб и другие не начали приходить и беспокоить его; в то время он находился на горе Тройской. Отцы возвратились, огорченные. За этим последовал набег варваров; старец оставил горы и перешел для жительства в Нижний Египет. Услышав это, отцы опять пришли для свидания с ним. Старец принял их радушно. Известно ли тебе, сказали они, авва, что мы приходили к тебе в Тройскую гору? Старец отвечал: вы, после того как я не принял вас, ели хлеб и пили воду, а я — поверь мне, сын мой, не вкусил ни хлеба, ни воды, даже не присел, но пребыл в молитвенном подвиге о вас, доколе мне не было открыто, что вы возвратились к себе благополучно. Посетители пошли от него, утешенные" (От.-52).

Об этом святом еп. Игнатий Брянчанинов пишет так: "он совместил в любви к Богу любовь ближнему и возвел вторую на высоту таинственного подвига, превысшего дел, совершаемых при посредстве тела" (От.-52).

В этих словах точная характеристика "любви, совершаемой только душою", в которой жили Отцы.

А вот рассказ Патерика о любви, в которой участвовало и тело.

"Авва Агафон!1 шел в город для продаж рукоделия и на дороге увидел лежащего прокаженного: Прокаженный спросил его: куда идешь? Иду в город, отвечал авва Агафон. Прокаженный сказала: "окажи любовь, снеси и меня туда". Старец поднял его, на плечах своих отнес в город. Прокаженный сказал ему: положи меня там, где будешь продавать рукоделие твое. Старец сделал так. Когда он продал одну вещь из рукоделия, прокаженный спросил его: за сколько продал ты это? За столько-то, отвечал старец. Прокаженный сказал: купи мне хлеб. Когда старец продал другую вещь, прокаженный спросил его: это за сколько продал? За столько-то, отвечал старец. Купи мне еще хлеб, сказал прокаженный. Старец купил. Когда авва распродал все рукоделие и хотел уйти, прокаженный сказал: окажи любовь, отнеси меня туда, где взял. Старец исполнил это. Тогда прокаженный сказала: благословен ты, Агафон, от Господа на небеси и на земли. Авва оглянулся на прокаженного и не увидел никого: это был Ангел Господень, пришедший испытать старца" (От.-60).

В другом своем Слове св. Исаак Сирин еще раз возвращается к этому вопросу: "Исполнение долга любви телесными услугами принадлежит к деятельности мирян или иноков, но недостаточных, не пребывающих в безмолвии (т. е. в полном затворе) или и безмолвствующих, но коих безмолвие соединено с сожительством с единомысленными братиями, а потому и с постоянными выходами из келии и принятием братий в келию. Для таких хорошо и достохвально (являть любовь к братии телесными делами)"... "Ясно, в чем должна заключаться помощь, пребывающих в безмолвии (в полном затворе): в вспоможении словом и принесении за нас молитвы" (он же). "Немоществующих и опечаленных сердцем утверди словом и всеми средствами, находящимися в твоей власти, и та десница, которая носит все, будет поддерживать тебя. Прими участие трудом молитвы и скорбью твоего сердца в огорченных сердцем, и отверзется источник милости пред прошениями твоими" (он же — От. 310, 313, 342).

Таким образом, по учению одного из величайших Отцов-аскетов, только те, кто находятся в полном монашеском затворе, освобождаются от обязанности исполнения долга любви телесными или материальными услугами. Это те, которых, например, в прежних русских монастырях было, может быть, всего несколько человек. Таким оставлялось величайшее и нужнейшее для всех дело: служение любви "трудом молитвы и скорбью сердца".

"Служение безмолвника — плач пред Богом и ходатайство о своих грехах и немощах, о грехах и немощах всего человечества" (еп. Игнатий Брянчанинов От. 423).

Святые удалялись от страстей не только своих, но и всего мира, чтобы взойти за этот мир на крест молитвы. Бегая заразы общечеловеческого тления, они имели власть и право уходить в свое безмолвие, чтобы в нем отстаивать действительность и непрекращаемость совершенной любви.

"Мы бегаем не людей, которые с нами одного естества, а пороков, ими творимых" (преп. Серафим Д.). "Никого не обличай, не поноси даже и крайне худых, по жизни своей. Распростри одежду свою над падающим и покрой его. Знай, что для этого нам и надобно не выходить из келии, чтобы не знать худых дел человеческих, и тогда, в неведении ума своего, во всех видеть людей святых и добрых" (св. Исаак Сирин ДII — 755).

"Совершенная любовь не разделяет единого естества человеков по различным их нравам, но всегда смотря на оное всех человеков равно любит: добрых любит, как друзей, а недобрых, как врагов, благодетельствуя им, долготерпя, перенося ими применяемое, отнюдь не отплачивая им зла, но даже страдая за них, когда случай востребует, дабы, если возможно, соделать и их себе друзьями; но если и невозможно, она все же отступает от своего расположения к ним, всегда равно являя плоды любви всем человекам. Так и Господь наш и Бог Иисус Христос, являя Свою к нам любовь, пострадал за все человечество" (св. Максим Исповедник ДIII — 187).

"Состояние и закон душ совершенных — непленяемое сердце, совершенная любовь, источник смиренномудрия... Христово волнение... молитвенник о мире как бы насильно преклоняющий Бога на милость... спасатель человеков... подражатель Владыки" (св. Иоанн Лествичник ДII — 501).

"Монах тот, кто от всех отделясь, со всеми состоит в единении"... "Монах тот, кто почитает себя сущим со всеми, и в каждом видит себя самого"... "Блажен инок, который на содевание спасения и преспеяние всех взирает как на свое собственное" (преп. Нил Синайский ДII — 222).

"Святые понуждают себя приносить (покаяние) и о ближних, не могли быть совершенными без действенной любви... Весь мир держится покаянием, когда один от другого промыслительно бывает вспомоществуем (св. Марк-подвижник ДI — 500).

"Возсылаем молитвы за других о тех, кого любим, или о мире всего мира" (св. Иоанн-Кассиан ДII — 134).

"Содержи всегда в уме тягчайшие скорби скорбящих и озлобленных... Признаки достигших совершенства таков: если десятикратно в день проданы они будут на сожжение за любовь к ближним, то не удовлетворятся сим" (св. Исаак Сирин ДII — 648, 679).

"Великий Моисей вопиял к Богу: и ныне, аще убо оставиши им грех, остави; аще же ни, изглади мя из книги твоея (Исх. XXXII, 32). И каждый из святых, таким же объят будучи состраданием, на забывал молиться о людях. Так и мы, если хотим вслед им шествовать, не о себе каждый заботься, но каждый и о других (Флп. II, 4); но и о мире молиться, жалея и сердцем болея о живущих развратной жизнью, об одержимых ересью, об омраченных язычеством, и кратко: творити молитвы и моления за вся человеки (1 Тим. II, 1), как повелено нам от Апостола" (св. Федор Студит Д4_528).

Монах, по завету "отца русского монашества" преп. Феодосия Петерского, это "труждающиеся в бдении и молитвах, молящиеся за весь мир без престани" (ЖМП. 1957, № 2).

"Мир бедствует, и мы все умоляем тебя — сказали ученики Варсонофию Великому, — помолись благости Божией. Усильно молимся и просим тебя: помилуй мир погибающий; покажи и в настоящем (времени) милосердие твое и чудеса от Бога, ибо Ему слава во веки, аминь". Великий старец отвечал: "я нахожусь в плаче и рыдании, видя грядущий на нас гнев, потому что мы делаем все противное Богу... Многие молят человеколюбца Бога о том, чтобы прекратился сей гнев Его на мир, и не никого человеколюбивее Бога, но (при всем том) Он не хочет помиловать нас, ибо сопротивляется сему множество грехов, совершающихся в мире. Есть же три мужа, совершенных пред Богом, которые превзошли меру человечества и получили власть решить и вязать, отпускать грехи и удерживать их. Они-то стоят между губительством и миром, чтобы Господь не вдруг истребил весь мир и, по молитвам их, Он растворяет наказание милостью; им сказано, что гнев сей пребудет на мало время. Итак, молитесь с ними. Молитвы сих трех мужей сливаются во входе горнего жертвенника Отца светов и они сорадуются и свеселятся друг другу на небесах. Когда же взирают на землю, то вместе плачут и проливают слезы и рыдают (ради) (из-за) совершающихся на ней зол, которые воздвигают гнев Божий. Мужи эти суть: Иоанн в Риме, Илия в Коринфе и еще некто в епархии Иерусалимской, и я верую, что они оказывают (миру) великую милость, — по истине оказывают. Аминь. Бог мой да укрепит вас услышать и вместить сие, что для неразумевающих непостижимо" (В ответ 566).

"Сподобившиеся стать чадами Божиими и родиться свыше от Духа Святого... плачут и сетуют о роде человеческом, и молясь за целого Адама, проливают слезы и плачут, воспламеняемые духовной любовью к человечеству" (преп. Макарий Великий ДI — 255, 256).

Вот что делали святые в своем безмолвии. В "Христовом волнении" они над падающим миром "простирали одежду свою и покрывали его", "как бы насильно преклоняя Бога на милость". Мир ограждался любовью святых.

Но не только древние Отцы жили, каждый в своей мере, в этой молитве за мир, которая, как сказал Варсонофий Великий, "восходит к Богу как блистающая молния и как солнечные лучи" (В-86). И в последующих веках, в частности в 18 и 19 веке, еще были их ученики, имена которых иногда совершенно неизвестны. Вот случайный рассказ о русском архимандрите Агапите Нило-Столбенском: "Встревоженные сильной скорбью его при молитве, некоторые с участи просили его открыть им причину таких слез. "Отец ваш, — отвечал он, — или всегда так плачет, или ему еще тяжелее бывает". — О чем же, батюшка? — "О грехах ваших и моих, и всего вверенного мне братства и всего человечества"... "Распаляясь любовью Божией, я желал бы слить весь род человеческий в одной целое, дабы прижать это целое к груди моей и умереть за спасение его" (ПБ 355-356, 352).

"Схимничество — есть посвятить себя на молитву за весь мир" (св. Парфений Киево-Печерский ПБ). "Когда старцу Силуану говорили, что молиться за людей трудно, старец отвечал: "конечно трудно... молиться за людей — это кровь проливать. Но надо молиться... Блаженна душа, любящая брата: в ней ощутимо живет Дух Господень и дает ей мир и радость, и она плачет за весь мир. Вспомнила душа моя любовь Господню, и согрелось сердце и предалась душа моя глубокому плачу, что я столь много оскорбил Господа, любимого Творца моего; но Он грехов моих не помянул; и тогда предалась душа моя глубочайшему и печальному плачу, чтобы помиловал Господь всякую душу и взял в Свое Небесное Царство. И плачет душа моя за весь мир" (ЖМП. 1956, № 1, 2, 3). Мы должны знать, что этот авва — русских монах на Афоне, — умер в 1938 году. В службе утрени Великой субботы есть такая молитва: "О, Троице Боже мой! Отче, Сыне и Душе! — помилуй мир!"

— Фудель С.И. «Путь отцев»