Три главы старца Иосифа из его книги, о просвещении отнятии и возвращении благодати. Весьма согласуется с тем что и арх. Софрония говориться. Но тут более подробно все описано.

О просвещении Божественной благодатью

Поскольку наше слово, дорогой [читатель,] идет своим чередом, побуждая нас говорить и увлекая к лучшему, то я, поставив, как Иаков, столп и помазав слезами вместо елея новую главу своего слова, начинаю беседу о ви́дении Бога.

Итак, теперь мы, насколько могли, привели в порядок тело и ум и к тому же с Божественной благодатью мужественно побороли самомнение, подобно воину, который, обучившись деланию и созерцанию, затем выходит на брань, как божественный Давид против Голиафа, и, вернувшись с победою, в награду, как дочь царскую, получает луч света от Царя Христа. Подобное совершили и мы. И поскольку наше слово к тому призвало и делание наше к тому постепенно привело, надобно побеседовать и о пришествии просвещения Божественной благодатью, а также и о том, как отличить это от прелести. Мы знаем, что вкусивший вина и испытавший его сладость, если дадут ему уксус, тотчас же распознает его и от него отвращается. То же разумей и о Божественной благодати: кто познал и вкусил произошедший от нее плод, так что благодатью просвещены его ум и мысль, тот светлым умом распознаёт по-воровски приходящего и плод прелести приносящего.

Ты же, внимая [моим] словам, тщательно распознавай образ действия прелести. А если ты поверишь, что [ее действие] – это истина, то по заслугам погрузишься во мрак, ибо ум, даже немного задержав свое внимание на прелести, тотчас же рассеивается. Будучи питателем сердца, ум передает увиденное в прелести ему, и оно сразу наполняется смятением. Тогда раздувается человек, словно бурдюк, от воздуха темного и нечистого, так что даже волосы его встают дыбом, и он переживает смятение, и всё у него приходит в разлад.

А Божественная благодать, постигаемая, по моему опыту, духовным чувством и засвидетельствованная знающими ее, есть сияние Божественного света. Она воспринимается в созерцании ясным умом и является как тонкая мысль, благоуханное и сладчайшее дуновение, нерассеянная молитва, избавление от помыслов, жизнь чистейшая. А еще [благодать] совершенно мирна, а также смиренна, тиха; она очищает, просвещает, радует и лишена всякого мечтания. В благословенный миг пришествия благодати не остается места никакому сомнению, что это [поистине] Божественная благодать, ибо она не вызывает у принимающего ее никакого страха или недоверия.

Ты же, мой слушатель, отвлеки свой ум от видимого и вещественного и с ревностью внимай моим словам, чтобы твоя душа насладилась постижением смысла того, что здесь написано.

Итак, начнем и, приступив к подножию, ступень за ступенью будем восходить к вершине божественной цитадели, чтобы оттуда мы смогли увидеть, как и когда приходит Божественный Жених в наше низкое жилище. Все призванные Богом монахи (ведь есть и приходящие к монашеству из-за жизненных обстоятельств) испытали воздействие Божественного луча, который и зовется Божественной благодатью.

Житие же монахов таково. Когда благодать, как было сказано, сама просветит человека, тот уходит из мира, оставляет его, приходит в общежительный монастырь или же поселяется с другими отцами и братьями и оказывает всем послушание, умиротворяя желания своей души. Когда совесть его успокоится, он старается, насколько возможно, соблюдать заповеди Божии, подражая делам своего наставника и исполняя предписанные отцами [монашеские] обязанности , и с благими надеждами ожидает милости человеколюбца Бога. Таков общий путь, которым шествуют очень многие добродетельные отцы.

Однако существует и другой путь, хотя наше время и нехватка путников сделали его труднопроходимым и тернистым. А ведь в старое время все богоносные отцы шли этой дорогой. Потому и я, наималейший, с душой, горящей божественной ревностью, ради пользы моих братьев предпринял этот малый труд, повинуясь Божию повелению, говорящему: кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так желающего послушать его, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется. Эту заповедь любви и я премного возлюбил и, не удовольствовавшись писаниями боговдохновенных отцов, вознамерился явить мое косноязычие, ибо если я удостоюсь того, что окажется это полезным хотя бы одному брату, то будет мне от Господа награда за труд. Если же я окажусь недостойным принести пользу другому, то и в таком случае не лишусь своей мзды, но, обдумывая и прилежно изучая то, о чем пишу, разбужу хотя бы собственную убогую душу от великого бесчувствия.

До́лжно тебе постичь, что путь сей, о коем мы сказали, – это не человеческой науки изобретение, но Самого Владыки нашего вдохновение. И Он наставляет [на этом пути] каждого, как Сам пожелает и как Ему угодно, к исполнению Своей святой воли. Итак, если Господь, любящий человека и его душу, пошлет луч Своей Божественной благодати, так что войдет он в душу согрешающего пред Ним, тот сразу восстает и ищет духовников для исповеди.

Он прикасается к Писанию и с волнением объявляет о дурных делах, какие содеял. Он ищет убежища в пустынях и пещерах, чтобы найти хоть некоторый покой и начать борьбу со страстями, чтобы загладить свои прежние грехи суровым во всех отношениях житием, то есть [терпя] голод, жажду, холод, зной и [неся] иные подвиги, о которых говорят примеры [из жизни] святых.

Сладчайший же Господь еще больше умножает в нем пыл, который, словно огненная печь, объемлет его сердце, побуждая его к любви и пылкому божественному рачению, а еще и к безграничной ревности в исполнении Божиих заповедей, равно как и к великой ненависти ко грехам и страстям. Тогда он начинает с великой готовностью раздавать нуждающимся всё, что имеет, много ли, мало ли, поскольку возлюбил нестяжание и разделил свою участь с алчущими Иисуса.

Поскольку же он посильно соблюдает божественные заповеди Христовы и перед ним раскидывается оная сеть божественного призвания, то, словно рыба, пойманная на крючок благодати, где приманкой служит любовь Распятого, он более не в силах выносить волны моря Христова, бьющие в его сердце, и потому бежит он в преизобильном свете божественной любви, как олень, стремясь к источникам, из которых бьют эти воды благодати.

И оставляет он родителей, братьев, друзей и прочих близких. По Одному лишь жаждой томится, к Нему единственному, взыскуя, стремится, и изо всех сил следует за Тем, Кто Иисусом зовется.

И, как следопыт, [в поисках] зверей обходящий пустыни, ищет он, где бы ему найти желанного проводника и наставника души, под чьим руководством он бы достиг цели, которая подвигла его на эти поиски, и тем самым познал способ, которым мог бы он восходить в духовном житии.

Однако, к сожалению, нелегко в наши дни найти такого духовного наставника и очень немного тех, кто идет по этому пути. И поэтому он начинает плакать и рыдать, ибо не находит того, что было в старые времена, того, о чем он читал и чего горячо желал. Что же делать человеку, если пыл его души толкает его к любезному ему и вожделенному безмолвию? Поэтому он, исследуя, ищет и Бога просит, да найдет ему желанного деятельного руководителя и души исцелителя, Богом избранного, который спас бы его от множества зол и предал его матери-послушанию.

Итак, с молитвой и благословением своего наставника начинает он свои духовные подвиги. Как показывают жития преподобных отцов, многие из них в те времена, имея этот пыл, пройдя испытание и облачившись в ангельский образ, удалялись в уединение ради безмолвия, неся с собой молитвы и благословение Старца как оружие, необоримое для врага. И время от времени они приходили за духовными наставлениями и утоляли голод своей души.

А другие оставались жить вместе и имели позволение [от своих наставников] в определенное время предаваться безмолвию и исполнять всяческие добродетели: плакать и скорбеть, поститься и совершать бдение, непрестанно молиться и читать умилительные жития святых, творить поклоны, сколько в силах, и вообще заботиться о чистоте и воевать со страстями. И так они, тем или иным образом, безмолвствовали.

Впрочем прошу тебя, дорогой мой, приложи еще немного внимания и уразумей сказанное нами, и, слыша слово «безмолвие» , не думай, что каждому легко безмолвствовать, не подвергаясь никакой душепагубной опасности. Ведь и в древности и теперь многие не потому отделились от старцев, что горели божественной любовью к благоугождению воле Божией, желая подвигов и скорбей ради Христа, но потому, что полюбили покой для служения страстям, не вынеся послушания в Господе, которое требует терпеть ради Него обличения и оскорбления. Таким образом предпочтя свою собственную волю, они по невежеству своему отвергают пребывшего послушным даже до Креста и смерти Иисуса, Господа нашего. Такие, становясь рабами страстей – гнева и вожделения, подчиняются им, как своим владыкам, и с готовностью творят угодное им. Поскольку же привычка укореняется и становится законом, они совершенно сбиваются с пути и впадают в прелесть.

Тот же, кто поистине пребывает в безмолвии по велению воли Божией, постоянно оплакивает свои грехи, искренне болезнуя о своей душе. И, раскаиваясь в своем дурном прошлом, он заботится о всякой благой добродетели и, всей душой доверяя словам наставника, предает подвигам свое тело как жертву, приносимую любви Иисусовой, если бы было возможно – даже до смерти.

Он старается собрать свой ум в сердце, как учат отцы-подвижники, и при вдохе и выдохе творить в уме молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!»

И как дыхание дает жизнь плоти, так и ум, соединившись с молитвой, воскрешает свою умерщвленную душу, и [человек,] делая это, словно усердный работник, прилежно взыскующий милости, понемногу начинает ощущать умом просвещение божественного утешения.

В этом первая ступень заключается для монаха, который по следам устремляется и, желая узреть Бога, вступает, как новоначальный, на блаженную дорогу. Вот извещение достоверное, что он идет дорогой верною.

Вначале был луч призвания Божия, который один помогал нашему очищению. Однако ум еще не чувствовал, не различал его, ибо оное Божественное действие ни для кого не видимо. Лишь иногда оно ощущается при некоторых состояниях тела, и тогда оно сообщает ему легкость, и духовные понятия, и плач, и слезы, а также приносит памятование и ощущение содеянных согрешений. А к тому же – стремление к подвигам и естественное и богоугодное созерцание творения, весьма сильно услаждающее нашу душу, но не умное зрение, [услаждаемое] ощущением чистейшего света, который оное треблаженное действие являет нам, приходя, словно в тонком дуновении.

Оно, омывая ум, как божественная купель, очищает его и производит совершенное изменение всего тела, умягчая, так сказать, сердце, и значительно усиливает присущие телу по природе благие достоинства, и подает теплейшую ревность, слезы и невыразимую любовь ко Господу.

А как только действие Богодвижимой силы прекратится, когда она того пожелает, тогда снова уходит к себе тот чистейший свет и ты остаешься один, как бы помазанный благоуханным елеем.

Благодать, словно мать, носит на руках приносящего [себя в] жертву, воспитывая его, как младенца. И когда мать наша, благодать, приходит, он трепещет и ликует от радости. Когда же она вновь удаляется, он плачет и рыдает, ибо не знает премудрости Святого Бога и Его замысла о нас, с которым Он, окрадывая нас, приобретает для нас спасение.

И тот, кто не опытен в этом, всякий раз, как благодать отойдет от него, считает, что она навсегда удалилась, и потому понуждает себя к посту, бдению, молитвам и прошениям, разыскивая способ удержать ее, поскольку думает, что божественное утешение можно привлечь своими делами. А враги наши, бесы, разными способами досаждают монаху, чтобы тот еще усерднее, со слезами просил Божественной помощи. И это происходит по домостроительству Божественного Промысла для его обучения.

Когда же мать снова возвратится и подаст ему сосец безграничной радости и любви, он еще настойчивее ищет, каким бы способом навсегда соединиться и более никогда не разлучаться с этой небесной радостью. И, как плачущий младенец, кричит: «Увы мне! Увы! О сладчайшая Любовь, почему Ты меня оставила и удалилась от меня, так что меня едва не задушили свирепые бесы? Увы! Увы мне, несчастному! Что могу я сделать, чтобы удержать Тебя и непрестанно наслаждаться Тобою? Ей, Спасителю мой, пощади меня и не оставь впредь, но пребывай со мной в этой моей жизни. А когда покину я сей мир, с Тобою да пройду через мытарства! Увы мне в день тот!»

Хотя он и говорит всё это, и больше этого, Бог, однако, ничуть не внемлет его молитве, и, после того как божественное утешение усладит подвижника медом, к нему опять приходит горечь полыни. Но поскольку сосуд благодаря частому смазыванию [благодатью] становится более чистым и более пригодным для принятия Божественного осияния, то оно начинает и приходить чаще, и задерживаться дольше, и поэтому делается привычным, так что младенец по уму и ведению начинает становиться самонадеянным, считая, что это осияние дано ему как плата за его делание.

Такое состояние продолжается три или четыре года (иногда больше, иногда меньше), постоянно обучая и умудряя человека. При этом страсти его успокаиваются и бесы убегают прочь, не в силах более вредить ему, потому что с ним всегда пребывает и его ограждает стража.

Однако, когда какое-либо утешение находится в большом изобилии, тогда естеству нашему свойственно вскоре извещать нас о насыщении. Поскольку мы носим тело плотское и тяжелое, постольку и насыщаемся быстро, и поэтому оставаться в одном и том же состоянии для нас совершенно невозможно, если только мы еще не достигли бесстрастия, о котором скажем после.

Если же мы находимся в каком-то одном состоянии и не возрастаем постоянно, то, поскольку мы носим тленное тело, лишь только насытимся высоким, сразу обращаемся вспять и приходим в нерадение, подобно тому как истинное Слово говорит о пище.

Ведь, когда человек насытится определенной пищей, его аппетит обращается к другой, а если насытится и ею, то сразу устремляется к еще лучшей. Если же человек вдоволь наестся даже самой манны, которая причастна всякого наслаждения и сладости (ибо она превосходит всякое желание, почему и названа пищей ангелов), то и ею вскоре пресытившись, он, не имея лучшего предмета желаний, обращается назад и, желая лука и чеснока, уничижает пищу, посланную от Бога.

Но поскольку подвижник еще неискусен и не обладает подобающим ведением, которым мог бы распознать промысл человеколюбивого Бога, ибо на этой ступени еще слабы его мысленные очи и он равняет свет с тьмою, а добродетели смешаны в нем со страстями, то и мыслит он не должным образом, начиная принимать помыслы высокоумия. Он их [только] недавно отверг, а теперь снова в них погружается.

Но и здесь есть домостроительство Создателя для обучения труждающегося. Мы же в песнях достодолжно почтим Спасителя, пользу нашей души многообразно устрояющего и приводящего нас к жизни присно сущей и во веки веков не престающей. Аминь!

Об отнятие благодати

И снова, дорогой читатель, слово побуждает нас говорить. А речь, опять же, ищет слушателя, и явление требует разума, смиренно мудрствующего.

И таким образом мы оба приобретем пользу, ибо постижение написанного будет и воздаянием за труд написавшему.

Ведь тот, кто желает состязаться в беге, и препятствия встречает, и спотыкается о камни, и разбивает себе ноги. Точно так же и всезлобный враг угрожает нашему спасению, ниспровергая в мгновение ока все наши труды, стоит только прислушаться к его словам.

Мы ведь несколько порадовались, обучаясь, и немного повеселились, Божественными действиями мысленно укрепляясь, ибо в третьей главе пришла радостная победа, а в четвертой мы удостоились посещения просвещения. Теперь же раздается известие страшное, скорбное и всегубительное, горечью иссопа возвещающее обратное [прежнему]. Скажем же о вещах, печалью преисполненных.

Рука цепенеет, прикасаясь к тому, о чем мы скажем, а ум не решается помыслить об этом. Уста и язык медлят произнести то, о чем пойдет речь.

Что же столь печалит меня и приводит в немалое смущение труждающегося? Я готов сказать тебе, а ты, слушая меня, отвори свое помышление, подари мне свое внимание и уразумей то, что будет сказано. Ведь этот этап, ступень, о которой мы говорим, существует для отнятия благодати по домостроительству Божию. Господь устроил это так, чтобы показать человеку, что тот не сам по себе существует , дабы он непрестанно питался самоукорением и сделался причастником смиренномудрия. Итак, стоит удалиться благодати, как тотчас делается явной несамодостаточность [человека,] так что вместо сияния, света и несказанной радости немедленно приходят страдания, которые и становятся матерями смирения.

Началом же сокрушительного падения является уже упомянутая и побежденная мать всех зол – немилосердное самомнение, которое начинает, как некогда и перед праматерью нашею Евой, рассеивать свой бесовский яд, прикрываясь видом сострадания, [в действительности] ведущего в бездну преисподнюю.

Оно говорит, как духовник, а лобызает, как Иуда-ученик. Оно с кротостью рассуждает, против нашего спасения злоумышляет. Слух наш тщательно проверяет и безумие бесовское в него влагает, хочет, чтобы мы возжелали падения, и сразу делает ядовитое внушение. Оно соизволения нашего требует, прочих бесов на подмогу призывает, чтобы все они возле нас пребывали и своей прелести подкрепление подавали.

«Итак, – говорит [самомнение] монаху, – видишь нынешних бездельников, утверждающих, что [в наше время] Господь не дает благодати? Они сами не хотят подвизаться, а поэтому и другим препятствуют, ссылаются на опасность прелести и кричат, что ты впадешь в нее, как и все. Так отступись же от их поучений и внимай моим словам! Что же? Разве Бог, как прежде, так и ныне, не дает нам силы и не прибавляет нам крепости?»

Так коварный и трусливый бес ссылается на Божественное Писание, чтобы забросить свой крючок, подобно гадалкам, которые хотя и крестятся, и поминают Бога, на самом же деле занимаются колдовством.

Он богословом себя выставляет и спасение наше, как волк, похищает, ради цели своей не тому нас обучает, и так заботы о спасении нас лишает. А оный младенец, ни сети этой не зная, ни того, что советчик сей есть древнее зло, не постигая, его прелести радуется, ложь за истину принимает, всех кругом порицать начинает и отцов в надменности своей осуждает. А по сути враг на душу его так нападает.

Меч же, который даровал ему Христос для защиты, он обращает против себя и душу свою закалает из-за своего невежества. И начинает он говорить так: «Человек может стать сосудом благодати, если захочет и если приложит усилие». И яростно сражаясь с теми, кто ему противоречит, он понемногу начинает впадать в прелесть и становится игрушкой бесов, думая и полагая, что все пойдут в ад за свое нерадение и неведение. Поэтому всё, что ему говорят, его ничуть не убеждает, и он, отвергнув всех, затворяется один-одинёшенек и творит то, что подсказывает его сообщник-бес. Посему мы оставляем этого человека на милость Божию. Ибо знаем, что бес многих повесил и задушил, внушая им, что они станут мучениками. Другие же впали в безразличие и нерадение, совершенно забросив свои [монашеские] обязанности 386 . А самое главное, они полагают, что это и есть подлинная истина и путь Божий.

Такие недуги наводит и таким образом ослепляет диавол несчастного человека, чтобы тот, даже если захочет, не смог подняться и искать исцеления. А человеколюбивый Господь, опечаленный, ждет, не осознает ли человек свое падение и не взыщет ли врачевания.

Итак, брат мой, многие прельстились из-за этого темного изменения.

Средство же для исцеления такого человека – это увидеть причину своего падения и найти соответствующего врача-духовника, чтобы тот подходящими лекарствами вылечил и спас его. Мы же, дойдя до высшей точки нашего слова, вновь обратимся к предыдущему и скажем вот что. Если бы подвижник, о котором шла речь, не сбился со своего пути, то не думал бы в неведении своем, что собственными силами стяжал благодать, и не доказывал бы, что для всех возможно получить ее, коль скоро понудят себя. Но если бы он имел страх и естественную рассудительность, он бы поразмыслил и сказал: «Кто я такой, чтобы осуждать других, думая, будто все они коснеют в неведении и только я один, несчастный, получил просвещение?» И, отвергая слова змия, сказал бы ему: «Оставь, враг лукавнейший, свое диавольское превозношение!» И так, сопротивляясь волнам губителя, он с нетерпением ожидал бы часа, когда сможет увидеть избавление, которое бы скоро пришло, если только испытание было бы выдержано должным образом.

Божественное же утешение ради нашей пользы понемногу отступает, а его место соответственно тьма занимает. Тогда попускается человеку постепенно впадать в искушения, чтобы научиться прекраснейшему смирению. Не выдерживая же внезапности и необычности вражьих помыслов и боясь, как бы не впасть в прелесть, он плачет, с болью и страхом разыскивая опытного врача, чтобы тот его исцелил.

И хотя все отцы хорошие и добродетельные и каждый из них высказывает ему свое мнение, тот нисколько не исцеляется, ибо не настал еще час, когда Бог ему явит врача и лекарства. Ведь ему нужно слово, подкрепленное величайшей силой дела. Ведь он не принимает данного в простоте, когда подвернется случай, совета, что ему нужно смириться и отбросить свое превозношение. И посему он не находит того, что ищет, ибо нет у него терпения ждать, когда Господь захочет подать ему это, а также потому, что нуждается в испытании, дабы открылись подвиги, на которые он способен собственными силами, и чтобы было сокрушено надмение, усиливающееся особенно у того, кто совершает некие сокровенные [подвиги,] которых нет у других. Потому-то подвижнику и попускается познать немощь человеческого естества.

Когда совершенно удалится благодать, тело слабеет и изнемогает, будучи не в силах, как прежде, выполнять свои обязанности. И тогда овладевают человеком нерадение и сопутствующее ему уныние, то есть тяжесть тела, неумеренный сон, расслабление членов, помрачение ума, безутешная печаль, помыслы неверия, страх прелести. И тогда он, неспособный более терпеть безмолвие, бродит туда-сюда по дорогам в поисках помощи.

И кто-то говорит ему: «Ешь сыр, молоко, яйца, масло, чтобы набраться сил!» Другой говорит: «Ты впадешь в прелесть!» Третий же: «Ты уже прельстился, как и многие!» И он, не зная, что делать, поскольку потерял терпение, а ревность и горячность веры остыли, становится как бы безумным, ибо слушает многих людей, каждый из которых ради его пользы и от любви дает ему советы по своему разумению.

Итак, он начинает есть, сколько может, чтобы окрепнуть. Но, к несчастью, когда благодать ушла, а тело обессилело, ему нелегко поправиться, поскольку организм не имеет сил для переваривания пищи. Ведь когда ты сильно перегрузишь свой желудок, тогда заболевает всё тело, поскольку оно, не успевая передавать чистую кровь по всем своим артериям, передает ее мутной и нечистой, в результате чего тело еще более помрачается и тяжелеет, вместо того чтобы получить пользу.

И таким образом тот, кто прежде был подвижником трезвения, становится теперь садовником и земледельцем, добывая хлеб свой в поте лица от трудов своих.

И в результате предателем является, поскольку терпения лишается и малодушию покоряется. Для врагов же своих в друга превращается, против своей души вооружается, самолюбия отродьем он оказывается, от прямого же пути удаляется. Так что прежней ловушки он избежал, а в эту попал.

Ты же, путниче добрый, идущий божественным этим путем, снова воздвигни столп своего внимания, возливая на него елей размышления, и упроси Бога многомилостивого, чтобы избежать тебе и этой ступени, где расставлена вторая сеть, в которую и в древности, и в наши дни попались многие, и совершенно отвергли ангельский образ, и вернулись в мир. Если же таковой здесь и останется, то рабом всех страстей окажется, и станет врагом всех подвижников, и будет страстно нападать на них.

И как только услышит, что кто-то постится, пребывает в бдении или молится, тотчас же весь возмущается и с гневом откликается, словно всё знает заранее: «Это всё прелесть, и в наше время Бог не хочет подобного, поскольку так поступал и такой-то, и его едва не пришлось посадить на цепь!»

Так думая и говоря, сей подвижник не только вовсе отвергает монашеские обязанности, но к тому же становится камнем преткновения и для других употребляющих усилие 387 , стремясь вовлечь в свое отпадение всех, чтобы не ему одному оказаться обличенным пред Богом. Такой человек сошел, брат мой, с прямого пути. Врачевание же и лекарство для него в том, чтобы смирить свое сердце, снова вернуться туда, где сбился с дороги, и ждать милости Господней. И если придет к нему Божия помощь, пусть возблагодарит милосердного Бога. Если же нет, то, чтобы смирить надменное мудрование, пусть идет в послушание к другому, шествуя путем наших отцов.

Мы же снова вернемся к тому, что оставили было, и, связав разорвавшуюся нить слова, скажем вот что. Если наш подвижник не падет, но мужественно выдержит [тяготу] этого поприща, ожидая, когда же он избавится от врага-искусителя, и если испытает всё то, о чем говорили [святые] отцы, и при этом увидит, что не исцеляется, поскольку не подходят ему все эти снадобья, то, безусловно, для него есть какое-то другое [средство помощи,] которым уверенно владеет кто-то, имеющий опыт богообщения 388 . Нужно лишь усердно, со многими слезами и смирением, искать этого у Бога и людей.

Христос же, Господь наш, не дает ему до поры Своей благодати, но оставляет его бороться с искусителем. Впрочем надлежит тебе знать, дорогой читатель, что и диавол, со своей стороны, как и в случае с Иовом, просит дозволения на брань против подвижников 389 . Поскольку же он – опытный воин, который воюет уже тысячи лет и многих [за это время] вплоть до наших дней низринул в погибель, приобретя великий опыт и силу для борьбы с нами, постольку и удаляется не скоро, и победу уступает не без труда, но проникает до самых костей, покоряя себе несчастного человека 390 .

Святой же Бог наш, будучи сколь праведным, столь и милосердным, сострадает и милосердствует о заблудшем Своем создании, но всё же не прекращает самовластно эту брань, чтобы не показать Себя несправедливым по отношению к требующему брани змию, врагу нашему, чтобы тот не обвинял Его в том, что Он самовластно дарует победу. Впрочем и это Он делает часто, спасая блудников и разбойников, однако же святые отцы не считают такой порядок общим для всех. Ибо общий порядок, который мы приняли от всех святых, состоит в добровольном подвиге даже до крови, согласно речению святого: «Отдай кровь и прими Дух» .

А когда подвижник смиряется, он научается посредством многообразной брани правильно мыслить о себе – что он от родителей в наследство получил превозношение, был с ним, как и с прочими страстями, зачат и рожден в крови и слизи. Потому-то, по мере преуспеяния, он и встречает еще более тяжкие и великие брани. И вот сейчас у него самый большой подвиг, в котором, словно золото в горниле, испытывается, насколько чисто произволение подвижника. Ибо предается он в руки малодушия, уныния, гнева, хулы и [иной] всевозможной злобы врага. И вкушает он в каждый миг душевное удушье, и пьет от вод ада.

При этом все его разнообразные страсти непрестанно, днем и ночью, приводятся в действие лукавейшими бесами. Иисус же, Господь наш, стоя поодаль, нисколько не укрепляет его, но довольствуется тем, что смотрит на Своего подвижника, как на сражающегося на арене. И то́т будет истинным подвижником, кто среди всех этих опасностей не ослабевает и не оставляет своего места, но, обороняясь, стоит, стягивая сокрушенные в сражении части своего корабля, [хотя] и плачет и стенает о своих ранах. И старается залечить свои увечья, изо всех сил ожидая или уже избавления от искушений, или совершенной своей погибели.

И это мое свидетельство истинно, дорогой мой брат. И тот, кто испытал горечь этой желчи, знает, о чем идет речь. Ведь не многие испытываются подобным образом, но один из тысяч или ещё реже – кого изберет благой Кормчий. И такой человек, имея [пусть и] малую надежду, говорит: «Лучше я умру в борьбе, чем оставлю ее, и тем будет поруган путь Божий. Ведь я имею столько свидетельств, что этим путем прошли все святые!» А более всех других [святых] отцов ободряет нас авва Исаак, похвала безмолвия и утешение подвижников .

Утешая себя таким образом, подвижник проявляет терпение и понемногу исцеляется от уныния. И подкрепляет свое тело скудной, самой простой пищей, чтобы вынести и вытерпеть скорби подвигов, совершаемых посредством тела. Все же остальные свои силы он целиком посвящает тому, чтобы ум был внимателен, дабы от смятения из-за бесов и собственных страстей не подверглось хуле пресвятое Имя Господне.

Таким образом, мой дорогой, эта великая борьба продолжается немалое время, хотя и соответственно терпению каждого и пославшей испытание Божественной воле, пока совершенно не очистит его от различных страстей и не приведет его к совершенному ве́дению, когда он хорошо познает, что происходит от Бога, а что бывает от его собственных сил. И, получив должные и подобающие ему раны, он начинает правильно мыслить и говорить себе: «О ничтожный и всеокаянный, куда делись твои слова, что если ты захочешь, то можешь подвизаться и стяжать благодать? И разве не ты говорил, что все остальные не понуждают себя и потому не преуспевают? Горе тебе, окаянный, ибо Аще не Господь созиждет дом души, всуе труждаемся!»

Об этом и еще о многом он размышляет и понемногу вразумляться начинает. Проклятые же бесы, когда видят, что человек начинает мыслить хорошо и с пользой [для себя,] еще сильнее натягивают свои луки, ибо, глядя на наше поведение, они предчувствуют, что скоро потеряют над нами власть. Когда же человек погружен в глубину душевной боли, тогда некий тончайший голос призывает его быть внимательным и не двигаться со своего места, ибо, в противном случае, он падет и сотрет навсегда память о себе из книги блаженной будущей жизни. Столь живо ощущает он своих супостатов, что многие, возможно, и не поверят этому. И во время молитвы, когда подвижник бодрствует, он чувствует бешеное волнение своих страстей, [каждое] их движение. А по ночам часто слышит он голоса и смех бесов, которые издеваются и смеются над несчастным своим противником. Если же угодно тебе знать, то видит он во сне, как целые полчища бесов являются ему в естественном своем виде и нападают на него тысячами способов. Поистине таково неистовство наших врагов и такова награда, доставляемая ими тем, кто послушался их внушений, такими дарами наделяют они внимающих им. Однако сие испытание приносит нам и пользу и попускается по воле Господней, чтобы мы стали причастниками смирения и с благоразумием и ве́дением непрестанно пребывали со Христом.

Итак, мой дорогой, ты узнал об отнятии благодати, увидел и властительство диавола, и мужество подвижника. Посему и немногие из ступивших на это поприще благополучно проходят его до конца. Ведь все Богом призванные монахи пришли к монашеству под действием первого луча благодати, многие же насладились и светом второго ее луча. Когда же пришло сие испытание и благодать удалилась, а опытного учителя рядом не было, тогда они, не удостаиваясь больше просвещения благодати и посему не понимая причину этого искушения, начинают думать, что благодать больше не вернется. Такие люди, отчаявшись вновь обрести этот дар, живут в глубокой скорби, тем более что и вообще человеческие силы истощаются, когда нет опытного наставника.

Итак, слава Сотворившему всех нас, могущему нас от этих бесов избавить, а затем и на правый путь нас наставить, чтобы мы, недостойные, боголепно Его прославляли и со святыми отцами во веки веков пребывали, предстательством Богородицы. Аминь.

Возвращение Божественной благодати

Каждой вещи назначено свое время, дорогой мой и любящий безмолвие брат. Минует треволнение, и приходит вслед за ним желанная тишина, в которой ум-дельфин плывет, вкушая тихий мир благодати, и призывает струны чувств пробудиться и приносить пение Создателю, славословие Избавителю и благодарение Просветителю, то есть Единой в Трех Лицах и Нераздельной Пресвятой Троице, Которая, наказующи, хорошо наказала нас, любящи, смерти же не предаде нас . Ибо поистине терпя потерпех Господа , и Он не презрел моего моления, но внят ми, и услыша смиренный глас мой, и возведе мя , яко Благ, от рова страстей .

Войди же и ты в радость мою, дорогой читатель, и исполнишься, подобно мне, неизреченной радости о вновь обретенной благодати. Ибо, когда ты ради надежды обрести Жемчужину уже перестанешь желать чего-то другого и думать о чем-то другом и при этом уже дойдешь до отчаяния в исполнении этой надежды, внезапно, сверх ожидания, вот оно, Жемчужины сияние, глубины твоей души просвещающее и скорби искушений изгоняющее. Как же начать Жемчужину обретать? Я готов тебе это сказать.

Ты же, выслушав сказанное, надежно заключи в сокровищнице ведения уразумеваемое. А когда по Божественной благодати ты достигнешь того, о чем сказано, тогда помолись и за меня, ведь я сам заблудился во всём этом.

Когда добрый золотых дел Мастер как до́лжно испытает золото и, после того как оно пройдет огонь искушений и избавится от всякой жесткости и ржавчины, найдет его годным для Своей работы, тогда возглашает добрый Кормчий: «Довольно испытаний. Терпящий скорби ради Моей любви получил достаточный опыт. Хватит уже опасностей с него, сражающегося с бурями. Предоставим ему немного покоя, ведь уже и противник ничего от него не хочет, но отступил, побежденный, поскольку тот умело его проучил и безумие его обличил. Исцелим же израненного и совершенно поверженного во тьму».

Тогда одного-единственного взгляда Господа уже достаточно человеку, чтобы после скорбей вздохнуть свободно. Довольно ему одного луча благодати, чтобы забыть о всех них. Так обращается наш Спаситель к душе вытерпевшего всё, и тот, слыша сладкий голос Говорящего и спасением Наделяющего, обретает благую надежду. Будь же внимателен, дабы познать премудрость Художника и то, как Он справляется с нашей немощью. Ибо Он не дает, как прежде, благодать [подвижнику,] сколько бы тот сам ни старался, чтобы вновь не сказал [человек,] что получил ее в воздаяние за свое терпение, и не посылает Своих ангелов, ибо не вынесет этого наше лукавое и тщеславное естество. Но как мудрый Кормчий, Который устрояет всё к нашей пользе, Который возводит на Небеса и низводит в ад, мертвит и живит 397 , не хочет смерти грешника, но творит так, что тот возвращается к жизни 398 , Он, хоть и посылает ему скорби для очищения и исправления, но, когда придет пора прекратить скорби, тогда вновь искусно и мудро избавляет от них. Ведь, будучи всесильным, Господь может обновлять расположение души человека и пробуждать во всём его духовном устроении желание слышать слово Божие.

А кроме этого, Бог посылает подвижнику и искусного речью и единодушного с ним человека, которого знает промыслительная и спасительная Его премудрость. И, словно в двугласной лире, встречаются их голоса. Бог же радуется этому, услаждаясь слушанием собственных Своих глаголов, как это было и в случае с оным божественным Валаамом , принявшим Божественный глагол и непрестанно благословлявшим Израиль .

Так угодно Благому Кормчему и Его богоугодному домостроительству. Ибо для Него нет ничего невозможного, но Он может всё. Если отверз Он уста ослицы, то разве сложно Ему умудрить и кого-нибудь из малейших людей ради великой пользы – чтобы спасти брата! Ибо Он источил воду из челюсти ослицы руками оного исполина Самсона и иссушил море через Моисея, Своего служителя . И нет никаких препятствий для всевластной и непобедимой силы Всевышнего.

Итак, в этой встрече, ниспосланной Богом, и речи, обращенной к страждущему, слышны для него раскаты божественного грома. [И он восклицает:] «О, какова благость Твоя, Господи! Сколько раз я слышал те же слова и еще чаще изучал их, читая Твое Божественное Писание. Отчего же теперь они обладают такой силой и причастны толикому наслаждению?» Ясно, что ни по какой иной причине, но только потому, что разверзлись источники бездны и открылись давно сокрывшиеся божественные дарования, которые даже язык оленя подвигают говорить вещи полезные и спасительные для человека!

И вот свыше [посланный старец] вещает, и слова его, словно молнии, в сердце проникают, и Божественным светом сопровождаются, и бесы сразу в бегство обращаются, и благодать является, и, словно в огне неопалимой купины, сердце его воспламеняется.

Возвещаемое же кажется человеку вышеестественным, и текут из очей сладчайшие слезы, и воссылаются слова благодарения, из глубины души являющие искреннюю любовь к Богу.

Итак, еще немного поупражняемся в слове и с рассуждением разберем, что случается с оным путником, дабы ты понял, что когда тело обладает крепостью сил, то теплота крови в перикарде 403 , если, конечно, помогает благодать, вызывает горячую ревность. И тогда человек творит всё, что захочет и сможет, поскольку и тело этому содействует. Он устремляется вперед, подобно льву, не считаясь с опасностями и [даже] смертью. Посему такой человек и [похвалу] « благоже» 404 слушает с удовольствием и не может от этого отказаться. Ведь он думает, что подвизается благодаря собственной ревности, а также своему телесному и душевному мужеству. А поскольку он не может всё приписать всевластной силе Всевышнего, ибо получает явные свидетельства от дел своего тела, то далеко он обретается от истинного смирения.

Когда же тело обессилело, да еще и благодать его оставила, таким образом наказав человека ударом небесного бича, тогда, поскольку телесное мужество ему не содействует, а благодать после наказания возвращается, он уже все свои подвиги полностью приписывает Богу, о справедливости чего на деле свидетельствует и открывшаяся ему истина. Тогда же становится человек и причастником смиренномудрия, так что, к примеру, даже если все языки мира соберутся для его восхваления, он нисколько не примет этого и даже на волос не превознесется. Он удаляется от этих похвал, как от богохульства, ибо всем своим душевным и телесным составом познал, как совершается всяческое божественное движение и действие, что оно от Бога к нам приходит и от нас к Богу переходит. Бог дает от Своих Своим, и Ему всегда приносится «Твоя от Твоих». И такой человек истинно поклоняется Богу и становится выше всякого смиреннословия и ложного самоуничижения. И поэтому причащается богатству любви и воссылает чистые благодарственные хвалы.

Но я возвращаюсь к своему предмету. Когда свыше [посланный старец] возвестит божественные глаголы и даст подвижнику добрые наставления, они разлучаются друг с другом. И этот прежде младенец, ставший ныне, благодаря своему испытанию, человеком опытным, возвращаясь к себе, от преизбытка радости из души исходящим гласом призывает всю природу и всё, что в ней обретается: «Приидите, все Богом сотворенные создания, и со мною разделите невыразимую радость, ибо еще немного – и вселилась бы во ад жалкая моя душа, если бы Создавший меня не захотел мне помочь. Приидите же, и всякое дыхание со мною да хвалит Господа! Равно же и не имеющие чувств создания да славословят со мною Творца шумом своих листьев и звучным гласом своего дыхания. И вы, божественные и благоуханные небесные ангелы, радующиеся великою радостью моему спасительному обращению, укрепите мою силу, и вместе да возблагодарим Господа за обретение погибшей драхмы моей души!»

Итак, возвратившись в каливу и применив на деле наставления, он уже совершенно исцеляется от всего, что прежде им обладало. И, сверх того, в нем расцветает умиротворение помыслов и умножается, благодаря созерцанию, сила веры, становясь выше всякого колебания и младенческого сомнения. Ибо он, созерцая всё умными очами, видит истину, и это созерцание орошает его веру. Когда же она зачинает во чреве (я говорю о вере), тогда рождает дочь – непостыдную надежду. А эта божественная двоица, обретя мысленные крылья, связывается воедино с любовью, и втроем они воспринимают обетования и возвещают нам: «Примите это 405 уже как дар и божественную милость нашего Господа!»

Если же человек обращает свой ум к молитве, то не может сказать: «Дай мне то-то или то-то», поскольку Господь подает ему более того, что он сам бы попросил. Но молитва его только об одном: да будет святая воля Господня. И время от времени в час молитвы он соединяется с Богом, и тогда прерывается молитва, а человек становится пленником любви Иисусовой и видит Того, Кого любит, и постоянно удивляется сладкому дуновению оного мысленного ветра, веющего свыше от росоносного облака и нисходящего к нам как тончайший глас, мысленно свидетельствующий о явлении Владычнего присутствия. Тогда подвижник бывает поглощен силою благодати и царствует сладчайший Иисус. Когда же закончится созерцание, он оказывается как бы не имеющим тяжкого и неудобоподвижного тела и с изумлением восклицает, и с удивлением взывает: « О глубина богатства, и премудрости, и разума Божия! Яко неиспытани чудеса Твоя, Господи! 406 Кто в силах исследовать безмерное богатство Твоея благости? Или кий язык может истолковать непостижимые Твои таинства? О Господи, Господи, Аще не удержиши во́ды Твоея источающей сладость благодати, то человек истает яко воск!»

Говоря так, он признает себя хуже всего нечистого и на земле обретающегося и желает, если бы это было возможно, всех поместить в свое сердце, чтобы они увидели оную благодать, хотя бы ему самому ее и не досталось. Но поскольку в наши дни, как научил нас опыт, очень трудно принести пользу другому человеку, по причине множества немощей и отсутствия смирения и послушания, то, как испытано было на деле, надежнее безмолвствовать вместе с немногими единомышленниками и молиться за всех. Бог же может наставить и спасти каждого многими способами.

Итак, вот каково возвращение Божественной благодати, следующее за испытанием. Теперь тебе известно, почему всё это приключилось с путником. И, как мы сказали, это Богом установлено, чтобы ради нашей пользы уходила благодать и приходило испытание. И еще ты узнал, что существует великая и непременная нужда в наставнике, который, как опытный учитель, на деле изучил бы путь и [знал, где] ловушки злого губителя. И который бы прекрасно владел рассуждением, чтобы, когда отойдет благодать, оказывалась бы рядом рука наставника и поддерживала путника, словно иное утешение 407 , пока не минует буря треволнений.

Такова поистине и главная цель учения [святых] отцов, которые наставляют нас пребывать в подлинно блаженном и богоподражательном послушании, получившем благословение от Самого Начальника нашего спасения 408 , Который стал для нас начатком, быв послушен даже до смерти, смерти же крестной 409 . И вот так, посредством послушания, наказуемые и наставляемые, мы очистимся от различных страстей мудрования и от угождения своей воле.

Питаемые же двумя [источниками] – и благодатью [Божией,] и благодатью нашего наставника, – духовно возмужав, достигнем состояния мужa совершенна 410 . И тогда, приправленные Божественным Духом, будем достойны доверия [Божия,] чтобы принять божественные сокровища нашего Спасителя и небесное богатство божественного сыноположения по благодати, как подлинные сыновья и истинные наследники, ставшие причастными божественным [благам,] которые обетованы людям.

Но такие учителя, которые обладали деланием и опытом, исчезли, поэтому-то и происходят прельщения, падения и вообще всяческие опасные затруднения, из которых путник сможет выбраться лишь с великим трудом, с помощью настойчивости и пролития крови, получив многие смертоносные раны. Поэтому по причине невежества путь [святых] отцов оказался вменен ни во что и из-за недостатка рассуждения стал называться путем прелести, так как на нем происходят многие падения, из-за того что нет [у путника] поддержки. Любители же всех обзывать называют прельщенными тех, кто идет по нему.

Ты же, дорогой мой брат, относясь к таким вещам с рассуждением, ни в коем случае не принимай этого, ибо велико неведение и непонимание говорящих такое. И если они пожелают узнать истину из сказанного нами, то, когда их вновь будут спрашивать об этом, пусть отвечают так: «Я, брат мой, будучи немощным душою, не смог узреть сей отеческой истины. Ты же, обладающий такою ревностью и Божественной помощью, постарайся найти себе такого учителя, который бы наставил тебя на этот превосходный путь. А если не найдешь, то верно следуй путем отцов нынешнего века. Тогда у тебя будет и много спутников и не будет опасности прельститься».

Таковы, полагаю, подлинная истина и смирение, как считают и святые отцы, умудренные в божественных предметах. И тот, кто говорит так, избавляется от великих и многочисленных искушений. Если же кто утверждается в своем произвольно составленном мнении, ограничивая свой ум оковами своеволия (то есть не позволяя ему свободно исследовать все предметы, согласовывая слова и деяния святых отцов в их совокупности, и таким образом приходить к некоему заключению), – тот, полагаю, терпит ущерб и величайший вред, ибо это разновидность добровольной слепоты и свидетельство душевной немощи или, пожалуй, хранилище неведения.

Ведь тот, кто хочет совершать путь в безопасности и обрести духовное делание, должен держать свой ум по отношению ко всему свободным и способным удобно вместить в себя [всё, подаваемое от Бога,] – насколько [вообще ум] способен вместить или воспринять. И во всём, что он думает, или делает, или уже сделал, пусть оставляет место сомнению и никогда не лишает себя полноты своей свободы. Если же вдруг случится какое-либо изменение в душе или теле, пусть он сразу отвергнет его, если оно, опытно изведанное им самим или другим, более совершенным, подвижником, окажется ложным. Тогда он не будет с позором и склоненной головой уведен в плен в золотых цепях убежденности в своем мнении.

Если ты, дорогой, хорошенько изучишь всё, что я говорю, и измеришь [это] мысленным циркулем, то приобретешь немалую пользу. И тогда не забывай в молитвах и меня, нерадивого, чтобы мы оба исполнили заповедь Господню, заботясь о ближнем. Мы же ныне во славу Создателя нашего и присно сущего со Иисусом нашим и во веки веков с Возделывателем нашим да пребудем неразлучны с Богом, Единым в Троице нашим Творцом. Аминь!

— преподобный Иосиф Исихаст, «Десятигласная духодвижная труба»