У святых отцов говорится о слезах плача, преображающих существо человека. В одном из стихотворений святой Симеон Новый Богослов ведет речь об умилении и слезах, которые, как вода, очищают человека:

Когда человек придет в умиление и прослезится, Тогда и сие называется водою, ибо очищает, Соединяясь со слезами, омывает всякую скверну. Этот плач угашает гнев. Затем приходит кротость: Когда же плач угасит раздражительность сердца, При его содействии, он именуется кротостью.

В другом месте святой Симеон пишет: «О слезы, льющиеся от божественного озарения, и само небо отверзающие, и дающие мне божественное утешение!» И заканчивает описание своего опыта словами: «Где много слез, братья, вместе с истинным познанием, там и Божественного света сияние».

Обычно старец говорил не о слезах, а о плаче и рыдании. Рыдание в аскетической традиции есть слезы со стенаниями, болью, страданием и ненавистью к себе. Старец в своих книгах говорит о «глубоком плаче», охватившем его. Он чувствовал, что душа его «как маленькое беспомощное существо повисала над пропастью в великом страхе». Он видел себя самого пораженным язвами и до конца неспособным к Царству Божию. Но все же осознавал, что «он в руках своего Создателя».

Этот неудержимый плач родился через видение нетвар- ного света из ощущения состояния своего падения и затем падения всего мира. Когда через божественное откровение подвижник стяжавает сознание своего единства со «всем Адамом», тогда молитва становится подобной молитве Христа в Гефсимании. Именно это произошло в пустыне Святой Горы во время Второй мировой войны, когда старец «горько рыдал за мир в целом».

Сам старец пишет, что до некоторой степени понимает падение апостола Петра, который отрекся от Христа и затем предался плачу. Падением же старца было увлечение трансцендентальной медитацией, и для него это было повторением Адамова грехопадения. Однако с явлением ему Бога он «ужаснулся», и молитва его характеризовалась неприязнью уже к самому себе, его охватил «великий трепет», он почувствовал, что «стоял как бы на Страшном суде высочайшего трибунала», и он «молился не оформленными словом воздыханиями сердца». Во время такой молитвы он «терял ощущение своего тела», и его «дух входил в некую умную сферу, границ которой невозможно достигнуть; быть может, потому, что их и нет». В этой «духовной бездне» его душа искала только Бога. И тогда Бог благоволил приити к нему. Таково сделанное старцем Софронием описание «чистой молитвы», о которой так много писали отцы Церкви.

Истинное покаяние по благодати выражается не только в слезах, но и в глубоком ощущении своего недостоинства. Речь идет о некой атмосфере покаяния, рожденной как духовный факт, а не психологическое, чувственное состояние. Старец после созерцания живого Бога осознал себя «подлым преступником»: он оставил живого Бога и устремился к надличностному абсолютному бытию. Он рассматривал это «как самоубийство», т. е. «как отпадение в вечности от своего Творца». И, как он пишет, «я ненавидел себя, и десятилетия проливал слезы от горя моего и стыда моего» странным образом возрастало отчаяние. Старец пишет: «Даже когда Он был со мною и во мне, я не мог прекратить плача о моем грехе, который предстал во мне в своей метафизической сущности превосходящим все видимые преступления. Сильное желание порвать со всем прежним принимало форму ненависти к себе в моем прошлом. Положительная сторона отталкивания от моих страстей была в том, что оно являлось в то же время актом становления моего в открывшемся мне Боге». Все его существо заполнило ощущение, что он — преступник, и это породило в нем «священный ужас». Он «молился как безумный», и ему «были даны длительные часы такой молитвы»

— Из книги «Знаю человека во Христе»