О том, что, чистота, бесстраситие не достигается вне безмолвия. И о том, что Божественное утешение не приходит, когда доступно утешение человеческое. И о том, что постоянно находиться в безмолвии доступно лишь достигшим совершенства, кто может полностью храненит свои чувства...

***

Всякая добродетель, какую бы ты ни назвал, и всякое служение праведности, исполняемое в ней, может совершаться, и приобретаться, и доводиться до полноты вне безмолвия, но у бесстрастия и чистоты вне безмолвия нет возможности быть приобретенными.

***

Как скоро имеет кто человеческое утешение или утешение чем-либо видимым, то не бывает ему подобных утешений, разве по некоему домостроительству, ради общей пользы. У нас же слово об отшельниках; и свидетель сказанному один из отцов, который молился об утешении и услышал: «Достаточно для тебя утешения человеческого и беседы с людьми».

***

И другой некто, подобно сему, когда был в отшельничестве и вел жизнь отшельническую, ежечасно услаждался благодатным утешением; а когда сблизился с миром, взыскал по обычаю утешения — и не обрел, и молил Бога открыть ему причину, говоря: «Не ради епископства, Господи, отступила от меня благодать?» И ему было сказано: «Нет,— но потому, что Бог промышляет о живущих в пустыне, и их удостаивает таких утешений». Ибо невозможно, чтобы кто-либо из людей имел видимое утешение, а вместе приял и невидимое от благодати, Божественное и таинственное, разве по какому-нибудь, упомянутому выше сокровенному домостроительству, которое известно в подобных случаях одному Домостроительствующему.

***

...Ум, поглощенный изумлением, утихшие чувства, немощный человек, поверженный на лицо свое в молитве, ибо нет у него языка, чтобы говорить, и, опять, [ему] недостаточно сердца, чтобы молиться, но от изумления происходящим даже сама молитва упразднилась: это то упразднение, которое лучше делания [и которое бывает,] только когда человек умиряется во всех своих чувствах и движениях и непрестанно повергается на лицо свое пред своим Господом – вплоть до того, что и кости его возносят хваление Бога в тишине своей в этом известном упразднении, как сказал пророк: «Все кости мои скажут: Господи, кто подобен Тебе?»

Из всех страстей оный бес гордости в первую очередь окажется у тебя в это время связанным и поверженным под ноги души. По этому дару, как говорят, человек сподобляется любви Божией и совершенного смирения. Сей самый дар прежде всего вкушается в безмолвии, и невозможно, чтобы те, кто в труде и хранении [чувств] пребывали в совершенном безмолвии, не знали его. Когда же человек выходит из безмолвия и разрешается [от него], [этот дар] удерживается от него. Когда же он снова входит [в безмолвие], и проявляет попечение о душе своей, и с решительностью привлекает [ее] к обычному труду , [этот дар] снова простирается к ней и показывает свою силу душе. Наконец, когда кто достигает полного совершенства, эта сила пребывает с ним и внутри и вовне [состояния безмолвия]. И ни на час не прекращает он стенаний и слез и прочего [подобного сему], даже если он еще не исполнил в точности чинопоследования своего служения. Даже сейчас есть люди, которые сподобились этого [состояния безмолвия] по частям, [и] из этого доступного им частного они познают его собственные [свойства]. Ибо когда кто-нибудь попробовал чашу вина из большого меха, отсюда он познаёт его весь: [а именно,] каково это, когда и другие будут пить [вино из него], частично или целиком. Тот же, кто в полноте обладает [этой силой], не сразу отыщется, разве что с трудом. Поскольку этой силой является дар хранения безмолвия и поскольку нет того, кто обладал бы в этом нашем изувеченном поколении совершенным безмолвием и полным хранением [чувств], то и от даров его мы оскудели.

— прп. Исаак Сирин