Преследования Феофана ненавистниками приводят его в отчаяние, он решается спалить судно Дионисия и уйти с Афона. Благодать св. мощей св. Нила возбраняет Феофану сие осуществить. Последовавшее исступление Феофана и видение им Покрова Матери Божией над св. Горой и спасение св. Горы от погубления, ради молитв преподобных Афонских её заступничеством

Как мы сказали выше, Феофан передал определенные Святым Нилом части дикею Кавсокаливского скита Леонтию. Тот принял их с великим благоговением, обделав в серебро и положив в ковчеге с прочими мощами, почивающими в соборе скитском ради поклонения им. (Прим, переводчика: эти две части и поныне находятся в том ковчеге; толкователь и последний списчик сей книги сподобился лично их видеть и поклониться им, как и челюсти Святого, хранящейся в келлии Спанон).

Свою же часть, (т. е. позвонок), Феофан взял с собой для положения в своей каливе; так повелел ему Святой, обещая, что она будет промыслителем и хранителем души и тела его, что вскоре оправдалось на самом деле.

После последних чудес Феофан подвизался некоторое время успешно, безмолвствуя в своей пустыне, отражая лукавые помыслы, терпением побеждая нападки завистников и сопротивников, помня, что Святой предсказал ему неизбежность сего преследования людьми и востания страстей, и поступая во всем так, как научил его Святой. Со стороны врагов особенно преследовали Феофана два человека, один из них был Дионисий, владелец келлии Спанон, которого, как мы видели выше, Святой обличал, повелевая ему через Феофана продать свое судно и пчел, разведенных им на острове Тассо и угрожая, в противном, случае большими убытками. Другое лицо, преследовавшее особенно яростно Феофана, не названо по имени в книге сей, но, повидимому, это был Мефодий, названный Святым «богобородым», от которого Святой предостерегал Феофана, предсказывая, что Феофану много придется претерпеть чрез него. Как мы видели, Дионисий не исполнил повеления Святого. За это, незадолго до описываемого времени сильная буря оторвала судно его оть пристани и разбила его. Дионисий не вразумился сим знамением, не покаялся в своем преслушании Святому и не внял его обличениям, но, ожесточившись сердцем, всю злобу свою сосредоточил на Феофане,- выставляя его виновником сфго злоключения и клевеща на него, что он нарочно разрезал канат и погубил его судно, чтобы оправдать свои лживые пророчества. Феофан, вспоминая заповедь Святого — «чти отца твоего и мать твою» и толкование её, сначала переносил кротко все нападки Дионисия и прочих, злословивших его, но, так как ненависть Дионисия и другого скитянина (Мефодия) не умалялись, но все возрастали, то он, наконец, подвигся сердцем и, поддавшись гневу, был охвачен им, утратил мир душевный, впал в ненависть к врагам, безвинно преследовавшим его, и, поддавшись злопамятству, дошел до того, что, наконец, решился на отчаянный и погибельный для себя самого шаг: отмстить Дионисию так, спалить его новое судно и бежать в Царьград, где оклеветать Мефодия перед турками. Так, нарушение заповеди о безгневии привело Феофана на край погибельной пропасти, и, если бы не чудесная помощь Святого немощному в борьбе со страстями Феофану, то Феофан стал-бы несомненно жертвой диавола.

В ночь на 20-е августа 1816 г. Феофан, вознамерившись осуществить злой гибельный умысел, вышел из своей каливы и направился к пристани у Каравостаса, где стояло судно Дионисия, чтобы спалить его. Пройдя некоторое расстояние, вспомнил, что забыл захватить огниво; и, посему вернулся за ним в келлию, но не доходя до келлии, оступился в темноте, упал с высоты 2-х сажень вниз, потерял на некоторое время сознание и весьма был испуган, но, оправившись, возвратился к прежнему намерению и не отказался от своего греховного предприятия. Прийдя в келлию, он стал разыскивать огниво. Когда отыскал, вышел из келлии, стал запирать дверь, но оказалось, что ключ он оставил в келлии. Вернулся за ключем и, войдя, услыхал какой-то странный стук, исходящий из того места, где стоял ковчег со святыми мощами Преподобного Нила. Феофан высек огонь и засветил свечку, чтобы посмотреть, что такое стучит, но, когда подошел к ковчегу, откуда раздавался стук, то застучало как будто на дворе; когда же он отошел от ковчега, то стук снова стал раздаваться из него. Так повторилось несколько раз. Наконец, Феофан, занятый мыслью об исполнении своего умысла, не обратив внимания на сие знамение, которое являл Святой, чтобы Феофан опомнился и вспомнил-бы заповеди его и слова его, затушил свечку, вышел и замкнул дверь, но, отойдя немного, вспомнил, что оставил и на сей раз огниво в келлии, вернулся снова за огнивом. Открыв дверь, он увидал, что вся келлия освещается сиянием, исходящим с крышки ковчега, стекло-же этой крышки все пламенело, и на нем ясно сияли огненные буквы какой-то надписи, блестя как золото на светлом пламенном фоне. Изумленный сим чудом, Феофан первоначально решил бежать в скит и оповестить о сем братию, чтобы они пришли-бы и убедились в сем. Захлопнув дверь, побежал в скит, но, выскочив за ворота, переменил решение и вернулся, чтобы сначала описать надпись блиставшую на стекле. Когда на сей раз вошел в келлию, то прежнего света уже не было, сияли лишь буквы золотой надписи, Феофан зажег свечку и, взяв карандаш, хотел писать, но, взглянув на надпись, не увидал её больше на стекле и был этим огорчен, думая, что она совсем исчезла. Скорбя о сем сел на скамейку. В это время свеча догорела и потухла. Тогда в темноте надпись опять сделалась видимой, и Феофан понял, что причина исчезновения её был яркий свет свечи; потом он поставил свечу за дверью, чтобы она освещала бумагу, а надпись оставалась бы в тени; тогда он ее начал списывать. Надпись была в три яруса, между рогами трех крестов, расположенных один над другим, причем верхний и нижний-маленькие, а средний большой. Вокруг первого малого креста значились четыре заглавные буквы слов: «Жив Господь Бог мой», (т. е. безумие мстить за себя, когда жив Господь Бог, отмститель всякой неправды).

Над левым рогом второго креста было написано: «Умыслил сотворить нечто втайне. Твори себе, что хочешь сотворить, твори себе, но, если сотворишь — плачем восплачешь, помраченную голову свою оплачешь и будущей жизни не обрящешь».

Под левым рогом второго креста была следующая надпись: «Тайно сам за себя отмстить хочешь оклеветавшим тебя огненною клеветой, но небратолюбно злословящим и ненавистно клевещущим — огненный меч» — (т. е. их и без того ждет страшная кара).

Над правым рогом второго креста: «Если хочешь отмщение сотворить всуе злословящим тебя, — сотвори, но тогда не будешь иметь части со мною, (т. е. меня помощником тебе). Если же за дело злословят, то зачем оскорбляешься? Исправь соделанные беззакония. — Под правым рогом креста: «Если же поносят безвинно, — зачем оскорбляешься сим? Благодари Бога, что сподобился понести такую клевету, ибо сия скорбь есть блаженство, которого жаждут другие» — Под серединой второго креста, — та же надпись, что и сверху, но не одними заглавными буквами, а полностию — «Жив Господь Бог Мой».

Вокруг нижнего, третьего креста: над левым рогом — «Заушен»; под левым рогом — «Бичеван»: над правым рогом: «Поруган»; под правым рогом: «Кого ради?» На поле слева и справа против середины нижнего креста — «Отпустите — и отпустится вам». Под нижним крестом — «Распят».

Когда Феофан дописал до слов будущей жизни, (вторая надпись слева на среднем кресте), то заметил, что те слова, которые он записал, исчезли со стекла. Феофан стал торопиться, чтобы списать поскорее остальное. По мере того, как он это списывал, буквы исчезали, так что когда он окончил списывать, то вся надпись исчезла. Это чудо было прообразом того чуда, которое совершил святой Нил с памятью Феофана, ибо действием его благодати все слова, которые произнес Святой в беседе с Феофаном, запечатлелись в его памяти так, как будто кто их там напечатал, Когда-же Святой явившись на яву 18 часов говорил с Феофаном о предметах высоких, духовных и таинственных, превосходящих ум Феофана, и повелел записать все это, то все эти слова, составившия рукопись в несколько сот страниц, так живо помнились Феофаном, как будто сейчас он их слышал, и он в течение года диктовал их Герасиму. Тогда с памятью Феофана совершалось тоже, что со стеклом сей крышки ковчега, — как только он что записывал, оно изглаждалось из памяти, и он не мог связно пересказать даже малого из того, что только-что так отчетливо продиктовал).

Когда Феофан кончил списывать, он сел на скамейку, с написанной бумажкой в руках и задумался, размышляя о том, что должна означать сия надпись. Просидев так некоторое время, он был выведен из своего раздумья шумом и свистом поднявшагося сильного ветра, от которого затряслась вся калива; это впечатление заставило его забыть о только, что происшедшем чудесном явлении и возвратило его мысль к прежнему намерению, для исполнения которого этот ветер был как нельзя более благоприятен; Феофан промолвил: «О, вот какой подходящий ветер, чтобы спалить судно» — Встав с места, он собрался опять идти к морю, вышел из келлии, продолжая все еще держать в руке листок, замкнул дверь каливы и, стоя у дверей, взглянул на небо. Увидал к своему удивлению, что над самой его головой расстилается что-то белое, как будто густой туман; вглядевшись ближе, убедился, что это не туман, а полотно как будто растянутого паруса, плывущее так низко над землей, что почти-что можно-бы достать рукой; это Феофан и попытался было сделать, но немного не достал. Желая узнать до куда простирается этот покров, покрывает ли он также и лежащий под горою Кавсокаливский скит, Феофан вышел за ворота, чтобы взглянуть на скит, но, выйдя, пришел в исступление, увидав под собою не Кавсокаливский скит, а Богородичную церковь, что у верхушки Афона; себя же увидал стоящим в той роще, что на склоне верхушки, над Богородичной церковью. Над церковью возвышалась высокая мачта; к сей мачте одним концом прикреплен был громадный треугольный парус, покрывавший весь Афон, а двумя остальными своими концами — одним Ивер, а другим Ксиропотам; Феофан понял, что это то самое полотно, которое было распростерто над его келлией и которое он пытался достать рукой, но не мог.

Келлия с Богородичной церковью у вершины Афона. Слева видна роща, стоящая на склоне вертушки над Богородичной церковью.

Церковь Богородичная была окружена множеством виноградников, больших и малых, но плода на лозах никакого не было, — все были бесплодны, (несмотря на то, что было время сбора винограда). На виноградниках стояло множество монахов в мантиях, с наметками на клобуках, держа в руках земледельческия орудия, и недоумевая о такой бесплодности виноградников. Монахи беседовали между собой, от чего такая беда приключилась с их виноградниками. Одни говорили: «Не знаем, отчего произошло это несчастие, и такая болезнь постигла наши лозы» — Разве не видите отчего? не видите, что земля одичала, поросла сорной травой и черви пообъедали ростки у лоз?» — «Теперь уже их не поправишь, остается только перекопать весь виноградник, от края до края, (т. е. насадить вновь)». «Это мы, отцы, все видим, что следовало-бы так поступить, как вы советуете, но нельзя-ли потерпеть ему еще, не даст-ли он побегов покаяния». «Да, побеги покаяния надежнее нового насаждения и поэтому желательнее; про новую-же посадку нельзя наперед сказать, будет она рости или нет. Корни-же этих лоз хороши и, если выкопаем их, то можем совсем утратить виноградник, ибо в нынешнее время весьма трудно принимаются новые виноградники. Поэтому нам жаль трогать его». «(Действительно жаль), ибо не знаете разве, что, когда загорается степь, то гибнут от огня не только высохшия стебли, но и те, которые имеют сок, (т. е. зеленые), и тех пожирает огонь.» Такие речи и подобные им говорили те преподобные монахи, беседуя между собою. Вдруг Феофан заметил, что нашла грозовая туча, из которой сверкнула такая блистающая молния, что ослепила глаза Феофану; грянул такой сильный гром, что все стоявшие монахи пали на землю, из грома послышались следующие слова: «Отнимите покров, ибо нет более для виноградника нужды в покрове сем». Вслед за этим повелением Феофан заметил, что какие-то люди спешно спускаются с верхушки и затем, охватив канат от паруса, начинают тянуть его; парус стал мало-по-малу собираться на мачту. Как только земля обнажалась от его покрова, тотчас-же там подымался страшный ураган, от которого все лозы постилались по земле. Увидав последнее, монахи ужаснулись, недоумевали и говорили: «Откуда взялся такой вихрь, который повалил все лозы на землю?» Заметив-же, что это произошло вследствие отъятия покрова собиранием паруса на мачту, и что чрез это виноградник подвергся такому губительному ветру, бросили они на землю садовые орудия, которые держали в руках. Сбежавшись к краю поднимавшегося на мачту паруса, они ухватились за него и, стараясь удержать его, а в тоже время умиленно и слезно, в один голос начали взывать и молить: «Пощади, пощади, Господи, и укроти гнев Твой против виноградника сего.» «Пощади, пощади Господи, и да не яростью Твоею обличиши виноградник сей, ниже гневом Твоим накажеши его». «Пощади, пощади, Господи! Молим Тя: не отврати Лица Твоего от виноградника Твоего и Духа Твоего Святого не отыми от винограда сего». «Пощади, пощади, Господи! вонми гласу моления нашего и укроти гнев Твой против виноградника сего, ибо мы много потрудились над виноградником сим». Но вот снова сверкнула ослепительная молния и из раската грома раздался глас: «Что вопиете ко Мне? Не видите разве, и не знаете, что давно уже упадает виноградник сей все больше и больше, а теперь разве есть возможность исправить его? Сего ради судил Я наслать на сей бесплодный виноградник ангела сатанина, дабы он искоренил его, ибо не плоды приносит он Мне, но одни поругания». Услыхав сей грозный суд преподобные стали еще умилительнее и жалостнее взывать: «Пощади, пощади, Господи! призри на моление наше, не лиши, Господи, виноградник сей благодати Твоея». «Пощади, пощади, Господи, отврати от виноградника сего ярость восстающих на него». Но Господь не внимал их молению, парус продолжал мало-по малу подниматься на мачту; но монахи, несмотря на это, не выпускали из рук края его, так что, наконец, вместе с ним сами стали отделяться от земли и повисли на нем, не переставая в тоже время умилительно взывать и молить за осужденный на посечение виноградник, причем из очей их струились слезы так обильно, что уносимые ветром, они, как брызги морских волн в бурю, падали на землю. Феофан, увидав такую пламенную молитву тех преподобных за виноградник и умилительные слезы, сам тоже не выдержал, и стал плакать, стоя в роще. Но вот, из храма Пресвятой Богородицы вышла Богоматерь с Младенцем на руках и промолвила: «Перестаньте преподобнейшие и честнейшие! Не видите ли вы сами, во что превратился виноградник сей, как он уклонился (на путь погибели) какия развращенные души стал плодоприносить?» Услыхав голос Богоматери, монахи обратили к Ней взоры свои, с великим воплем и слезами умоляя Ее и говоря: «Пощади, Всецарица, и Госпожа, (Владычица), давшая дыхание Жизнодавцу, обнови дух и в сем винограднике, Тобою насажденном», «Пощади, Всецарица, Владычица, утверди виноградник сей», «Пощади, Господи, Господи, Ради Млекопитательницы Матери Твоей; приими моления нас, недостойных раб Твоих, и не предавай виноградника сего пленению и искоренению; не погуби собранных нами в нем ради покаяния под кров Её.» Но Младенец, глубоко воздохнув, мужеским гласом промолвил: «Ах, и где-же, где-же они каются»? Сказав это, Младенец приподнял руку, чтобы сделать ею повелительное мановение убиравшим парус, дабы убирали парус скорее, но Богоматерь Своею левою рукою удержала ручку Младенца, а правую длань Свою приложила к устам Его, не дав Ему вымолвить решительного суда и сделать решительного мановения тем, которые убирали парус.

В это самое мгновение Феофану представилось, что на него повалилась сосна и задавила его до смерти. Очнувшись от своего исступления, в ужасе и страхе он увидал себя стоящим за воротами своей каливы, куда выбежал было поглядеть на скит, простирафтся ли и над ним то полотно; в руках своих он все еще держал списанный им листок с надписью на стекле. Все это привело его в великий страх, и намерение свое спалить судно он оставил.

Первые спасатели книги так истолковали сие видение: «Приточное значение сего видения, как мы, так и большинство, полагают быть следующим:

Парус, прикрепленный к Богородичной церкви и простиравшийся над всем Афоном, есть святой покров Богородицы над сею Горою, и её промышление и попечение о ней, благодаря которым св. Гора и существует доселе невредимой. Множество монахов в мантиях и наметках, которые стояли на виноградниках с орудиями в руках, — суть преподобные отцы, подвизавшиеся на сей Святой Горе и просиявшие по смерти. Виноградники большие и малые суть монастыри, скиты, келлии и прочия жительства монашеския в Горе сей, насажденные с великими трудами и скорбями сими преподобными, которым они и по смерти покровительствовали. Лозы — суть монахи. Бесплодие лоз произошло от нерадения монашествующих о духовной жизни и подражании житиям отцев, что повело к уклонению в нынешнюю нашу скверную и нечестивую жизнь. Черви, пообъевшие побеги у лоз, суть много-заботливые попечения о временных и тленных вещах, и прочия, различные, из которых происходят страстные помыслы, омрачающие духовное око. Глас, сопровождавшийся раскатом грома и блистающей молнией, был глас Владыки Христа, Который из-за грехов наших повелел, дабы был отнят покров над Горой. Сильный же и губительный ураган, нашедший на виноградник, были злоумышления тех татей, которые именно в то время умыслили совершить нападение на св. Гору, т. е. албанцев и римлян (папистов). Так как это грозило гибелью св. Горе, то преподобные отцы и умоляли так слезно, чтобы Господь не отнимал от св. Горы благодатного покрова Божией Матери, ибо, в противном случае св. Гора сделалась бы жертвой татей. Жена с младенцем, исшедшая из храма, была Пресвятая Богородица со Владыкою Христом. Она то и не допустила Ему дать поволение убрать покров Её от св. Горы. Падение сосны на Феофана имело целью устрашить его, чтобы устрашенный сим, он отказался бы от своего намерения сжечь судно и бежать в Царьград. Вообще, же, видение было, как ради Феофана, чтобы смирить его сердце и вселить в него страх, дабы помочь ему в отсечении злых помыслов, так и ради нас, чтобы мы познали бедственность нашего положения, опасность его, и пришли бы в чувство, узнав какому осуждению быть преданными на погубление албанцам и римлянам, мы чуть не подверглись, и что воспрепятствовало сбыться сему. Бог, Владыка Человеколюбец укротил гнев и отвратил бедствие ради слезных молитв угодников Его и Пресвятые Богородицы, продлив долготерпение и расточив врагов державною мышцею Своею. Но, если мы не исправимся, престанет терпеть нам, но по достоинству покарает и по правосудию потребит творящих беззакония.

— преподобный Нил Мироточивый