Тихое уединенное место умиротворяло душу. В маленьком скромном храме мы приложились к чудотворным иконам Божией Матери и уже собрались уходить, когда во дворике монастыря, откуда-то сверху, с балкона, раздался негромкий голос, говоривший по-русски с небольшим акцентом:

— Вы откуда, отцы? Из России?

На балконе стоял худощавый монах лет за шестьдесят, с посеребренной бородой.

— Из России, из Москвы, — ответил отец Агафодор. — А сейчас живем в каливе на Каруле...

— А, из Москвы?.. И еще карульские монахи? Поднимайтесь ко мне, — радушно пригласил монах, распахнув вверху дверь.

Мы поднялись на старую деревянную веранду по лестнице с расшатанными ступенями и присели на скрипящую скамью у стола. Старец принес нам кофе и угощения. Даже на веранде слышался запах лекарств. Я внимательно рассматривал этого человека: худой, слегка сутоловатый, длинная седая борода спускалась на грудь. Он имел болезненный вид, но живые умные глаза смотрели зорко и внимательно. Голос его звучал мягко и предупредительно:

— Меня зовут Григорий. Я монах. Живу здесь уже двадцать лет, — не спеша рассказывал он, аккуратно ставя на стол перед каждым из нас стакан с водой и лукум в тарелке.

— Вы хорошо говорите по-русски! — заметил мой друг.

— Когда-то давно, в двадцатые годы, наша семья выехала из России в Англию. Мой отец румын, а мама — русская. Я родился уже за границей.

— А как вы стали монахом?

Новый знакомый все больше начал интересовать меня.

— В монахи меня постриг отец Софроний в Эссексе. Сейчас он стал известным старцем. Читали его книги?

— Нам очень нравится книга «Старец Силуан». Наверное, это самое лучшее из всего, что написано за последнее время...

Я выжидательно взглянул на монаха.

— Да, это так. Книга очень хорошая. Написана на все времена, — кратко ответил отец Григорий.

— А вы долго жили с отцом Софронием?

Мой вопрос заставил его задуматься:

— Долго. Но моей душе очень хотелось подвизаться на Святой Горе, ничего не смог с собой поделать. Так и уехал от своего духовника, о чем сожалею и буду сожалеть до конца дней своих. Подвизался, пока силы были, в разных местах Афона. А теперь болен, здоровье уходит, жизнь почти исчерпана...

Наш собеседник некоторое время молчал. Где-то вдалеке глухо работала бензопила. Должно быть, рабочие пилили дрова. Затем монах продолжил:

— Но не надежда... И чем более приближаюсь к окончательному завершению своей жизни, тем более постигаю глубину и гениальность духовного постижения своего старца. Трудно, очень трудно найти духовного отца. Поэтому, если найдешь, всемерно получай пользу от общения с ним, развивая свое понимание смысла самого спасения...

Он приумолк снова, глядя с балкона на покрытое голубоватой дымкой горное ущелье.

— Отче, скажите нам духовное слово из опыта вашего общения с отцом Софронием, — в моем голосе невольно прозвучало сочувствие.

— Что мне сказать? Все есть в книгах старца. Я не имею такого словесного дара, как у моего духовного отца. Читайте, и Бог откроет вам суть духовной жизни: «Христос, Свет истинный, просвещает и освещает всякого человека, грядущего в мир». То, что читается в храмах, достаточно для нашего вразумления, — опустив голову и углубившись в себя, негромко ответил наш собеседник.

— Отец Григорий, кроме чтения Евангелия, Псалтири и Часослова, я люблю читать и перечитывать «Старца Силуана». Это повествование очень помогло мне в жизни. Но из трудов отца Софрония у нас переведена только эта книга. А хотелось бы услышать от вас живое слово! — не отступал я.

— О чем ты хочешь услышать? — монах поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.

— Конечно о спасении, отче! Монашеское слово лучше всяких книг. Скажите как умеете. Постараемся понять...

— Мой духовный отец говорил, что хорошо знать конечную цель нашей жизни, но начинать нужно с малых вещей. Они затем становятся прочным основанием для созидания Божия храма в наших сердцах. Тот, кто хранит целомудрие тела, обретает вечную молодость, а тот, кто хранит целомудрие духа, обретает жизнь вечную. Если ты ищешь Бога, то Христос встречает тебя в сердце и приводит к Отцу, сущему на Небесах...

— А как тогда понять слова Христа (Ин. 14: 2), что в доме Отца Моего обителей много?

— Святой Дух, Утешитель, — это обитель и утешение для святых и праведных душ, преображенных благодатью Духа Святого. Христос, Сын Божий, — обитель и блаженство для сынов Божиих, обретших сыноположение и соединившихся со Христом. Отец, Запредельная Истина, — Царство Божие и обитель для вошедших в истину и соединившихся с ней в Божественном созерцании. Каждая обитель имеет множество своих различий...

— Как же прийти к этой истине, если она запредельна? Или одна истина запредельна, а другая — нет?

— Человеку не нужны две истины, нужна только одна и она есть Христос, единый с Отцом, Хлеб вечной жизни, сошедший с Небес Божественной Запредельности. Будучи в теле, всё мы знаем отчасти, поэтому можно сказать, что наше знание недостоверно до тех пор, пока мы не придем к этой единой истине, которая освободит нас от всякой недостоверности. Спасение — это прямое, явное и подлинное постижение абсолютной истины во Христе. Пребывание в этом постижении в соответствии с евангельскими заповедями есть священное богосозерцание в духе любви, возводящей нас к Отцу Небесному, где эта истина находится вне всяких созерцаний.

Христос всегда пребывает в Отце, в то время как мы отвлекли свой ум и начали пребывать в суетном тленном мире. Это и есть изначальный грех. Христос не сделал этой ошибки. Если мы хотим уподобиться нашему Спасителю, мы должны соединиться с Ним, ибо Он есть путь, и истина, и жизнь, а также дверь, ведущая в эту жизнь и истину, та Божественная дверь, через которую мы приходим к Отцу Небесному, чтобы пребывать в Нем. Для этого святые отцы оставили нам все свое духовное наследство. Если представляется возможность, с благоговением углубляйтесь в книги светильников Церкви, чтобы обрести духовное рассуждение и уметь отличить истину от лжи. Рассуждение для монаха — великая сила и есть призвание из тьмы в чудный свет Божий.

— Отче, невозможно прочитать всех отцов и все духовные книги, во всяком случае, для меня... Каков прямой путь к спасению?

— «Боговидение приходит через умное действие души, а не через рассудок»; этому мы учимся у святых отцов. Нам надлежит на опыте постичь Православие, но не интеллектом, а сердцем, и таким образом непосредственно стать самим Православием, которое тогда всецело проявляется в нашей жизни и служит открытию в нас единства со Христом.

Монах, помолчав, налил нам воды в опустевшие стаканы и спросил:

— Хотите еще кофе, патерас?

— Спасибо, отче, греческий кофе очень крепкий. Нам достаточно...

Мне хотелось услышать от монаха как можно больше:

— Отец Григорий, почему наша жизнь с годами становится тяжелее и в ней появляется столько скорбей?

— Потому что мы уходим в неверном направлении, все более привязываясь к преходящему миру и погружаемся в него безоглядно, вместо того чтобы повернуть обратно и вновь соединиться со Христом, Который всегда есть посреди нас. Ум, занятый вещами, — это мирской ум, ведущий к полному рабству человека. Ум, обращенный к Богу, есть просвещенный ум, приводящий к спасению...

— Если можно, скажите, отче, каким становится сердце того, в ком воссиял Христос?

— Наши грехи, подобно знойному ветру-суховею, несут нашу душу по жизни в ложном направлении, тогда как Божественный Промысел зовет нас вернуться ко Христу, нашей единственной опоре, прибежищу и победе на грехом. Монах, у которого в священных чертогах сердца безраздельно царствует Христос, вмещает всех благоговейных верующих, подающих милостыню, и если они прилежны и искренни, он обращает их на путь спасения, наставляя в молитвах и покаянии. Если же таких качеств у них нет, помогает им обрести добродетели исполнением заповедей, столь необходимых для прохождения мытарств. Послушных учеников, которые решились вступить на путь смирения и отречения от своей воли, обучает духовной практике в уединении и открывает им познание истины. Если же у них нет к этому соответствующих дарований и усердия, побуждает к покаянной молитве и отсечению помыслов. Родственников и друзей, любящих духовные наставления и стремящихся услышать слово истины, приводит к Церкви и добрым делам. Всех же иных, которые коснеют в своем самодовольстве и отступлении от православной веры, хранит молитвой для будущего покаяния и пребывает в безстрастии, печалясь об их участи. Так в чистом сердце монаха открывается совершенная любовь Христова, желающая всем спастись в Царстве Истины. Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озаряет наши сердца дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа (2 Кор. 4: 6).

Поняв, что монах Григорий дает полные и зрелые ответы на все мои вопросы, я собрался с духом и задал ему личный вопрос:

— Отче, пока я нахожусь в келье или в горах, куда ухожу молиться с палаткой, то молитва остается внимательной. А когда вступаю в общение с людьми или берусь за труды, то периодически рассеиваюсь, что приводит меня в уныние. Как избавиться от этого? Что посоветуете?

— Только в уединении человек может стать духовной личностью во Христе. Если он не найдет себя в уединении, он не найдет себя нигде. «Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем?» Вся духовная практика выполняется со вниманием. Если ты внимателен и углубляешь свою молитвенную практику день ото дня, то ты сможешь пребывать в молитве в любой момент и в любых обстоятельствах. Хорошо уметь молиться в уединении, но еще важнее хранить молитву и в трудах, и в общении с людьми. Большая часть людей, даже монахов, совершенно не берегут сердце от рассеянности и сразу забывают о внимании после молитвенного правила. Те же, кто стяжал непрестанную молитву, также по рассеянности позволяют тонким помыслам незаметно окрадывать ее и таким образом теряют благодать. Как Христос всегда пребывает в Отце, так ум должен быть неисходно утвержден в сердце. Учись не отвлекаться в помыслы даже на секунду. Углубляя и развивая внимание, ты приходишь к Божественному созерцанию и Богопознанию. Пусть это навсегда закрепится в твоем сердце. Береги каждое мгновение духовной жизни! Даже на миг собрать ум и вспомнить о смерти лучше, чем всю жизнь учить и проповедовать о спасении, забывая о том, что все подвержено тлению и смерти. Даже на миг всем сердцем вспомнить о Боге и о любви к людям лучше, чем без конца ублажать свое тело и тешить ум пустым богословствованием, что является лишь проявлением эгоизма. Так, миг за мигом, складываются дни, месяцы и годы нашего духовного восхождения в горняя...

На колокольне монастыря зазвонил колокол, оповещая о вечерне. Закатный луч мягко осветил балкон и наши лица.

— Простите, отцы, мне нужно собираться на службу...

— Отче Григорие, своими словами вы словно озарили мою душу! — сказал я с волнением. — Благословите когда-нибудь еще прийти к вам. Не все мне понятно, но я буду стараться исполнить ваши слова на деле. И благодарю вас, что уделили нам время.

— С Богом, с Богом! Если считаете, что мое несовершенное слово полезно, то приходите, когда сочтете нужным. Помолитесь, чтобы Господь укрепил меня: здоровье мое ухудшается и не знаю, насколько милость Божия еще продлит мои земные дни.

Выйдя из монастыря, я не удержался, чтобы не выразить своего восхищения старцем:

— Хочу записать его слова, пока не забыл! Похоже, этот монах знает больше, чем говорит, — поделился я своим впечатлением с неразлучным моим спутником.

— Кто его знает, что он знает и не говорит? — засмеялся отец Агафодор. — Но то, что он сказал нам, обычные вещи. По мне — обыкновенный монах, живет тихо, нигде не известен...

Но мне неожиданная встреча с этим удивительным человеком виделась по-другому и взволновала меня...

— монах Симеон Афонский, «Птицы Небесные», Том 2