«О сем радуйтесь, поскорбев теперь немного, если нужно, от различных искушений» (1Пет. 1:6). Как может скорбящий в искушениях радоваться относительно того, что он скорбит?

Ответ. Слово Истины знает два вида скорби: одна, которая в душе, является невидимой, а другая, которая в чувстве, явна. Первая охватывает всю глубину души, истязая ее бичами совести; вторая объемлет все чувство, тяжестью [телесных] мук отвращая [душу] от физических увеселений.

Схолия: «Он говорит о душевной скорби»

Схолия: «Ощущаемую чувством боль он называет здесь скорбью»

Концом одной является чувственное наслаждение, а концом другой – радость души.

Схолия: «Он говорит, что чувственное наслаждение кончается душевной скорбью, ибо из этого наслаждения и возникает скорбь для души. Подобным образом и душевное наслаждение оканчивается скорбью плоти, ибо то, что для души радость, для плоти скорбь».

Одна случается вследствие добровольно избранных [душой] чувственных страстей, а другая возникает как следствие действия этих страстей помимо ее воли.

Ибо скорбь, как мне кажется, есть состояние души, лишенной удовольствий.

Схолия: «Приводятся следующие друг за другом определения скорби в отношении их причины; именно эта причина обуславливает эти определения».

А эта лишенность удовольствий появляется тогда, когда [человека] мучают болезни; болезнь же возникает, как это очевидно, при недостатке или отсутствии [здорового] состояния естества; этот недостаток, в свою очередь, есть страсть естественной силы, определяющей состояние [естества]; страсть же сия есть злоупотребление естественным действием, а такое злоупотребление способом [естественного] действия появляется тогда, когда присущее какой-либо силе [естества] движение направляется к противоестественному.

Поскольку же Слово [Истины], как я сказал, знает два вида скорби, постольку этому Слову известно и о двух способах [существования] искушений: способе добровольно избранных искушений и способе искушений, происходящих вопреки воле; первый – творец добровольных наслаждений, а второй – виновник невольных мучений.

Схолия: «Он говорит, что есть два вида скорби: скорбь, относящаяся к чувству, которая возникает вследствие лишенности телесных удовольствий, и скорбь, относящаяся к уму, которая происходит из-за утраты благ души. Он также говорит, что есть два вида искушений: добровольные и невольные; добровольные суть отцы телесного наслаждения соответственно чувству, от которого рождается скорбь в душе. Ведь только грех, осуществленный на деле, причиняет скорбь душе. Невольные же искушения, которые проявляются в тягостных болезнях, происходящих вопреки воле, суть отцы удовольствия в душе, а также родители телесной муки в чувстве».

Ибо очевидно, что искушение, которое случается по воле, творит добровольные и свободно избранные наслаждения; искушение же, которое происходит вопреки воле, порождает тягостные и невольные болезни помимо произволения [человека]. Первое служит причиной скорби в душе, а второе – причиной скорби в чувстве.

Схолия: «Он говорит, что искушение, случающееся по воле, приводит к возникновению скорби в душе, творцом которой является чувственное наслаждение. А искушение, происходящее вопреки воле, порождает удовольствие в душе, которое является основанием скорби плоти».

Вследствие чего, как я думаю, Господь и Бог наш, научая Своих учеников относительно того, как должно молиться, говорит о виде добровольных искушений, изрекая: «и не введи нас в искушение» (Мф 6:13). Назидая Своих учеников относительно добровольных, свободно избранных и приносящих удовольствие искушений, Он убеждает их молиться о том, чтобы не испытывать на опыте [такого рода искушения]. Великий же Иаков, называемый братом Господним, научая подвизающихся за Истину не уменьшать невольные искушения, говорит: «С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения» (Иак 1:2).

Схолия: «Он говорит, что Господь научает нас молиться о предотвращении добровольных искушений, творящих плотское наслаждение и душевную муку. Великий же Иаков увещевает нас радоваться невольным искушениям, устраняющим плотское наслаждение и душевную муку».

Ясно, что он подразумевает невольные и случающиеся не по избранию [произволения] искушения, производящие тягостные болезни. И ясно также, почему Господь [к приведенным словам] добавляет еще: «Но избави нас от лукавого», а великий Иаков присовокупляет: «зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак 1:3–4). Совершенным же является тот [христианин], который посредством воздержания сражается с добровольными искушениями и мужественно переносит, с помощью терпения, невольные искушения; цельным же является тот [христианин], который успешно преуспевает в [духовном] делании, сопровождаемом ведением, и созерцание которого не бездейственно.

Итак, поскольку скорбь и удовольствие разделяются между душой и чувством, то стяжающий удовольствие души и [терпеливо] принимающий скорбь плоти становится испытанным, совершенным и цельным.

Схолия: «Того, кто обрел опыт скорби и удовольствия плоти, можно, наверное, назвать испытанным, ибо испытал он и мучительные тяготы, связанные с плотскими вещами, и их привлекательность. Того же, кто победил силой Слова и наслаждение, и муку плоти, можно назвать совершенным. А того, кто своим рвением относительно Божественного сохранил непреложными навыки в [духовном] делании, можно назвать цельным».

Испытанным, потому что обрел опыт противоположностей, присущих чувству; совершенным, потому что с помощью воздержания и терпения он непреклонно сражается и с плотским наслаждением, и со скорбью плоти; цельным, потому что имея дело с воюющими друг против друга противоположными расположениями чувства, сохраняет непоколебимыми и незапятнанными [духовные] навыки, которые всегда пребывают у него тождественными своему смыслу. Я имею в виду [то состояние души, когда] делание и созерцание тесно соединяются и никоим образом не отделяются друг от друга, но делание являет своими способами [осуществления добродетели] ведение, свойственное созерцанию, а созерцание, облаченное в броню делания, с таким же усердием блюдет добродетель.

Следовательно, поскольку Слово [Истины] показывает существование двух видов скорби и удовольствия – один вид, относящийся к душе, а другой, относящийся к чувству, – нам следует более тщательно рассмотреть и их причины. [В частности, можно сказать, что] двойственным является способ душевной скорби: один образ ее возникает вследствие собственных прегрешений, а другой – вследствие чужих прегрешений. Ясно, что причина таковой скорби есть либо чувственное удовольствие самого скорбящего, либо то же удовольствие, получаемое теми, о ком он скорбит.

Схолия: «Он говорит, что плотское удовольствие предшествует всякой скорби, возникающей в душе».

Строго рассуждая, можно сказать, что в людях полностью бы отсутствовал грех, если бы начало своего происхождения он не брал в неразумной привязанности души, ради удовольствия, к чувству.

Схолия: «О том, что без страстной привязанности души к чувству в людях бы полностью отсутствовал бы грех».

А причина душевного удовольствия, как это очевидно, есть скорбь чувства у того, кто [обычно способен] радоваться и наслаждаться собственными и чужими добродетелями.

Схолия: «Он говорит, что тот, кто обычно подвергает плоть свою добровольным тяготам, испытывает в душе духовную радость».

И опять же при тщательном размышлении [можно сказать], что в людях почти полностью отсутствовала бы добродетель, если бы начало своего происхождения она не брала в обдуманном отвращении души к чувству.

Схолия: «Он говорит, что добровольное отчуждение души от плоти [служит причиной] происхождения добродетели».

И когда душа приобретает это отвращение к чувству ради добродетели, то само чувство с необходимостью будет испытывать тягостные терзания, ибо в самом себе оно не обладает мыслящей силой, сочетаемой со сладостными удовольствиями [плоти, поскольку эта сила рождается] вследствие произвольной привязанности души [к телу].

Схолия: «Мыслящей он называет разумную силу души; когда она отделяется от чувственной привязанности, то оставляет плоть лишенной своего попечения об удовольствиях, возникающего вследствие произвольной привязанности [этой силы к телу]. Тогда эта сила не бывает уже одержима и мукой плоти, ибо она утешается произвольным и всецелым упражнением в Божественном».

Наоборот, тогда душа воздержанием мужественно пресекает восстание [своих позывов] к естественным удовольствиям, через терпение пребывает полностью непоколебимой по отношению к натиску противоестественных и недобровольных терзаний и не отказывается от присущих ей по добродетели богоприличного достоинства и славы ради не обладающего существованием наслаждения. И хотя плоть стремится избежать тягостных трудов, связанных с ощущением муки, душа, однако, не ниспадает с вершины добродетели. Ведь постоянная занятость тем, что душе свойственно по природе, становится причиной скорби для чувства. А противоестественное движение души, как это очевидно, является основой чувственного наслаждения, ибо начало своего развития оно не может брать в чем-либо другом, кроме отвержения свойственного душе по природе.

Схолия: «Он говорит, что отвержение свойственного душе по природе обычно становится причиной чувственного наслаждения. Ибо когда душа трудится [и печется] о естественных для нее благах, тогда в ней отсутствует сила, изыскивающая способы чувственного наслаждения».

Ум и чувство обладают противоположными друг другу действиями вследствие предельного различия и инаковости их объектов.

Схолия: «В основе чувства лежат чувственные предметы, а в основе ума – умопредставляемые; и велико различие между умопредставляемым и чувственным».

Ибо ум объектом своим имеет умопредставляемые и нетелесные сущности, которые ему сущностным образом свойственно постигать; чувство же – чувственные и нетелесные природы, которые оно воспринимает естественным образом.

Впрочем, уму невозможно достичь сродных ему умопредставляемых сущностей, кроме как посредством созерцания сотворенных чувственных вещей. В свою очередь, это созерцание не может возникнуть помимо сочетаемого с ним и сродного по природе ощущения чувственных вещей.

Схолия: «Он говорит, что ум, смешавшись с явлениями чувственных вещей, управляет собственной силой вместе с чувством, и [тем самым неизбежно] стремится добиться плотских наслаждений; поэтому он не способен встать превыше природы зримых предметов, будучи опутан узами страстной привязанности к чувству».

И разумеется, что если ум находится во власти явлений зримых предметов, то он склонен считать сочетаемое с ним чувство за свое естественное действие; отпадая от соответствующих его природе умопредставляемых вещей, он, так сказать, обеими руками хватается за телесные, противоестественные для него, и, приводимый ими в действие вопреки своей идее, препобеждается чувством.

Схолия: «Кто соотносит, по подражанию, с собственным законом законы сущих, тот – добродетелен, ибо оразумливает движение того, что лишено разума. А кто изменяет, по подражанию, собственный закон на законы других [неразумных тварей], тот – страстен, ибо склоняет силу своего разума к неразумию».

Тогда ум становится родителем душевной скорби, которая постоянно истязает [человека] бичами совести; понятно также, что он делается и творцом чувственного удовольствия, утучняясь помыслами о образах [существования], способных сохранить плоть. А если ум пресечет в себе [страстную привязанность] к чувству вместе со своей устремленностью к явленности зримых предметов, то он будет созерцать духовные логосы сущих, очищенные от внешних форм этих сущих, и породит в душе радость, не будучи препобеждаем ничем из того, что постигается чувствами. Однако чувство при этом будет повергнуто в скорбь, ибо ум лишится всего того, что свойственно естеству чувственных вещей. Ведь когда разум предводительствует над чувством в созерцании зримых вещей, тогда плоть лишается всякого естественного для нее наслаждения, ибо в ней нет уже распущенности чувства, освобожденного от разумных уз для служения чувственным удовольствиям.

Схолия: «Он говорит, что когда в нас побеждает разум, то с необходимостью ввергается в мучения плоть, вынужденная рабски служить разуму для [достижения] добродетели».

Стало быть, как я сказал, чувственному наслаждению присуще производить скорбь или удручение (ибо они тождественны друг другу) души, а душевному удовольствию свойственно порождать скорбь или удручение плоти. По справедливости тот, кто полагает упование жизни на «Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа воскресением из мертвых [возродившего нас] к наследству нетленному, чистому, неувядаемому, хранящемуся на небесах» (1Пет 1:3–4), тот веселится душой и радуется радостью неизреченной, постоянно наслаждаясь надеждой на будущие блага, а плотью и чувством скорбит; через разнообразные искушения удручается она и ввергается в [телесные] муки. Ибо удовольствие и удручение сопровождают всякую добродетель: удручение исходит от плоти, лишенной приятных и нежных [наслаждений] чувства, а удовольствие – от души, наслаждающейся в духе логосами, чистыми от всего чувственного.

Итак, необходимо уму в настоящей жизни (под ней я понимаю то, что «ныне»), скорбящему во плоти ради добродетели вследствие многих удручений, проистекающих из искушений, всегда радоваться и веселиться, уповая на вечные блага, даже если чувство претерпевает терзания.

Схолия: «Плоть принадлежит душе, а не душа плоти. Ибо он говорит, что низшее принадлежит высшему, а не высшее низшему. Поскольку же с плотью, вследствие преступления [заповеди], смешался закон греха, который есть чувственное наслаждение, то эта плоть была осуждена через удручения на смерть; смерть же имела своей целью истребление закона греха. И отчетливо познавший, что вследствие греха и для его истребления вошла [в жизнь человеческую] смерть, всегда преисполнен радости в душе, подвизающейся для того, чтобы закон греха удалился, посредством разнообразных удручений, от его собственной плоти [и он стал бы готовым] к принятию будущей блаженной жизни в духе. А сподобиться ее нельзя иначе, как уже в здешней жизни опорожнив плоть, словно некий сосуд, от закона греха, [который овладевает душой] вследствие [ее] добровольной привязанности к плоти».

Ибо божественный Апостол говорит: «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим 8:18).

Следовательно, человеку возможно, как мне кажется, радоваться тому, что причиняет скорбь ему. Опечаливаемый по плоти вследствие удручений ради добродетели, он в душе радуется самой добродетели, созерцая благолепие будущих [благ] как настоящее. Ради этого благолепия он, согласно великому Давиду, добровольно умерщвляется каждый день (Пс 43:23; 1Кор 15:31) смертью плоти, а в душе всегда обновляется рождением духовным, поскольку имеет и удовольствие спасительное, и скорбь полезную.

Схолия: «Удовольствием спасительным он называет радость души, а скорбью полезной – муку плоти ради добродетели».

Под этой скорбью мы понимаем не ту противоразумную и свойственную многим скорбь, которая разрушает душу, когда человек лишается страстей или материальных вещей, производящих противоестественные стремления к тому, к чему не должно стремиться, заставляющих избегать того, чего не должно избегать, но ту разумную и свойственную мудрым [мужам] скорбь, которая признается ими за дело божественное и которая указывает на настоящее зло.

Схолия: «Кто находится во власти страстей и [материальных] вещей, тот устремляется к тому, к чему не следует стремиться».

Схолия: «Кто не принимает с радостью несчастия, лишающего его страстей и [материальных] вещей, тот избегает того, чего не должен избегать».

Настоящее же зло, как говорят, есть скорбь, возникающая в душе, когда чувственное наслаждение господствует над способностью [духовного] различения, и существующая в чувстве, когда шествие души по ристалищу добродетели завершается. Ведь настолько же силен натиск удручений на чувство, настолько [глубже] охватывает радость и удовольствие душу, приближающуюся к Богу через сродное по добродетели и ведению озарение.

(Перевод с греческого А. Сидорова)

— прп. Максим Исповедник