Слово первое, излагающее учение о пути уединения
Начало исхода из мира: страх Божий и опьянение верой
Начало добродетели[1] — страх Божий. А он, [1:1] как сказано[2], — порождение веры. Словно семя падает он в сердце, когда ум [человека] освобождается[3] от приверженности[4] миру, чтобы ограничить свои блуждающие мысли[5] воображением грядущего воздаяния.
Для того чтобы положить основание добродетели, сначала требуется удержать себя самого в бегстве[6] от мирских дел к светоносным словесам[7] о прямоте святых путей, как духовно[8] назвал это Псалмопевец.
Едва ли найдется человек, способный выдержать почести, а может, такого и вовсе невозможно найти. Причина — в человеческой склонности к быстрому изменению, как говорят люди. Даже если он подобен некоторым образом[9] ангелу.
Начало пути жизни[10] [состоит в том, чтобы] всегда занимать мысль[11] словесами Божиими и упражняться в самоограничении. Испьешь [первого] — и от того явится успех во втором (самоограничении)[12]. С другой стороны, опыт роста в самоограничении дает место для большей нужды в слове Божием. А помощь обоих быстро приведет к воздвижению целого здания.
Никто не может приблизиться к Богу, если не отвратится от мира. Но удалением я называю не выселение[13] из тела, а устранение от [мирских] забот[14].
Добродетель — в том, чтобы разумом человек был бы не занят миром. Сердце не может быть спокойным, пока чувства поглощены мирскими заботами. Страстям нет конца, а лукавые помыслы не прекращаются без отдаления [от мира] и уединения[15].
Пока душа не придет в опьяненность[16] верою в Бога, впитывая силу веры, она не уврачует болезни чувств и не сможет преодолеть коварное[17] видимое вещество, которое служит преградой для того, что [обретается] внутри и не воспринимаемо.
Разумность[18] есть причина свободной воли в человеке, а плод обоих — склонность [ко греху]. Без первого (разумности) не бывает второго (свободной воли), а где второго недостает, там, словно уздой, привязано третье (склонность [ко греху])[19].
Когда в человеке умножится благодать, тогда он презирает страх смерти из-за влечения[20] к праведности, и в своей душе находит немало причин, по которым ради страха Божия необходимо[21] претерпеть страдание. То, что справедливо считается вредным для тела и естеством переносится по необходимости, соответственно должно считаться [основой] страдания. Но в глазах его это — почти ничто[22] в сравнении с тем, что он надеется [обрести] в будущем[23]. Нам невозможно познать истину без того, чтобы понести искушения. И в своем разуме[24] человек находит несомненное подтверждение этому и тому, что Бог имеет о нем великое Промышление и никто не покинут на волю случая. И по сути те, кто решается на поиски Его[25] и на перенесение страдания ради Него, ясно видят это, как будто [нарисованное] красками[26]. Но когда в нашем сердце укоренилось оскудение веры[27], все сказанное оказывается в нем в перевернутом виде и не убеждает нас[28]. Тогда те, которые каждый миг устраивают засады и пускают во тьме свои стрелы[29], постоянно внушают [рассудку], что в действительности мы не всегда счастливы, доверяясь Богу, да и Бог не заботится о тебе, как ты думаешь[30].
Начало[31] истинной жизни человека — страх Божий[32]. Но страх Божий не терпит того, чтобы пребывать в душе, развлекаемой мирскими вещами.
Служа чувствам, сердце рассеивается, отвращаясь от услаждения Богом. Ибо наши внутренние движения связаны способностью ощущения со служебными чувствами[33].
Двоение сердца[34] приводит в душу робость[35]. А вера может делать произволение твердым, даже если у человека отсечены конечности. Пока в тебе побеждает любовь к плоти, ты не можешь быть отважным и бестрепетным из-за множества противников, постоянно окружающих Предмет твоей любви[36].
Тот, кто склонен к честолюбию[37], не может избавиться от поводов к печали.
Нет человека, который при отказе от мирских забот не ощутил бы в уме своем соответствующей перемены[38].
Если восприятие, следующее за чувствами, как говорит Евагрий[39], порождает естественное вожделение, пусть тогда те, кто не уверен[40] [в своей стойкости], умолкнут и хранят ум в тишине.
Целомудрен тот, кто не только [лишь] в знак[41] борьбы [с грехом] препятствует в себе срамным помыслам, но искренностью своего сердца очищает умственный взор, кто с храбростью[42] не задерживается умом на непотребных помыслах. Тогда целомудрие совести явится в его благоговейно[43] хранимых зеницах. Стыд же будет как завеса, распростертая пред сокровенным вместилищем его помыслов. И, как целомудренная дева, чистота его будет надежно сберегаться для Христа[41:1].
Для удаления из души блудных помыслов и подавления воспоминаний, огнем бушующих во плоти, нет ничего полезнее, чем ревностная любовь к учению и путешествия в поисках смыслов слов Писания[44].
Когда движения души погружаются во услаждение премудростью словес Писания при помощи [той] силы, которая из них вбирает в себя[45] понимание, она оставляет позади себя все плотское и забывает вселенную и все, что в ней. И тогда человек изгоняет вон из души все воспоминания, которые создают овеществляющие мир образы[46]. И сколь часто он воздерживается даже от обычных помыслов, посещающих человеческое естество, по причине [той] новизны, которая показывается в ней (человеческой природе) из моря[47] тайн [Писания].
Если ум плавает по глади вод[48], его отдельные способности[49] не могут нырнуть[31:1] в самую глубину[50], чтобы увидеть сокровища, [таящиеся] в ней. Исследование же [Писания] силою своей любви может в достаточной мере крепко связать помышления единой мыслию [духовного] восторга. Это воспрепятствует им стремиться к естеству телесному, как сказал один из [отцов,] облекшихся в Бога[51]. «Оттого, что сердце немощно, оно не может вынести озлоблений, встречающихся при внешних и внутренних бранях. И вы знаете, что дурной помысел тягостен. Если сердце не занято [духовным] учением, оно не может перенести бури телесного нападения»[52].
Как тяжесть [гири], полагаемая на чашу [весов], препятствует быстрому колебанию[53] весов от порыва ветра, так уклонению ума[54] [препятствуют] стыд и страх. А чем менее страха и стыда, тем более правит умом [абсолютная] свобода[55]. Как в одном случае уменьшение веса [гири] легко вызовет колебание [весов], так и увеличение свободы через отъятие страха от души заставляет равновесие ума легко качаться из стороны в сторону. По этой причине подвижность ума есть последствие свободы, а непостоянство[56] в уме — последствие заблуждения.
Умудрись, дабы положить начало своему путешествию по пути Божию[57], и в несколько дней ты беспрепятственно предстанешь пред вратами Царствия.
Не исследуй как еще следующий за учителем[58] поверхностный смысл словес, предназначенных для возвышения твоих нравов[59], ибо душа твоя возрастает [уже] от [самой] возвышенности содержимых ими (словесами) учений. Выделяй [особый] знак Слова[60] во всех рассуждениях[61], которые ты находишь в Писаниях, дабы погрузить душу во глубины великих умозрений, сущих во владении людей просветленных[62].
Люди, путеводимые благодатью к просветлению, всегда ощущают, что словно некий духовный[63] луч перемещается среди слов [Писания] и помогает разуму отличать[64] обычные слова[65] от сказанных возвышенно ради душевного просветления[66].
Если человек простоумно[67] читает великие словеса, то и сердце его тем более опрощается и охладевает[68], [теряя] святую силу, доставляющую сердцу сладостный вкус смыслов, который приводит душу в восторг.
Всякая вещь стремится быть ближе к сродному ей[69]. И душа, имеющая в себе часть от Духа, когда услышит нечто [сказанное], заключающее в себе духовную силу, пламенно впитывает содержание такового, даже если не всех людей приводит в восхищение повествование, изрекаемое духовно и содержащее в себе великую силу. Слово о добродетели требует сердца, оторванного от земли и забот земных.
В человеке, ум которого занят заботой о вещах преходящих, рассуждения о добродетели не пробуждают намерения[70] возлюбить стремление к обладанию таковой.
Отрешение от вещества[71] предваряет союз с Богом. Однако нередко, от содействия благодати[72], в иных этот союз оказывается предшествующим отрешению, так что любовь покрывается любовью[73]. Обычный же порядок следования согласно домостроительству — иной. Так что ты сохраняй общий порядок. Если в тебе сперва [действует] благодать, это — ее воля. А если это не так, следуй чинно путем всех людей: восходи по ступеням[74] башни[75] духовной.
Все, что совершается в созерцании[76] и заповедано ради него[77], вовсе незримо для очей телесных[78]. А все, что совершаемо в делании[79], сложно. Заповедь же только одна, и она требует и того, и другого: она — для созерцания и она же — для делания. Причина этого — в нашей телесности и одновременно бестелесности, точнее, в удачном сочетании[^82] того и другого, которые поэтому и составляют единое существо[80]. Именно поэтому просветленный ум[81] судит двояко — как некогда было заповедано через блаженного Моисея. И сие [заповеданное] надо понимать как просто, так и многозначно[82].
Если в прежней жизни случилось что-либо укоризненное, то воспоминание об этом не канет в забвение: ревность о чистоте присматривает за ним. Но она же (ревность) отторгает из разума скорбь [воспоминания] в [пределы] забвения. Так что возвращение [таких воспоминаний] служит путешествию ума[83].
Ревностное стремление души стяжать добродетель побеждает часть вожделения видимых [вещей], присущего ее (души) сояремнику [телу] [84].
Умеренность нужна всем. Без нее даже то, зз что служит на пользу, обращается во вред: и все идет прахом![85]
Желаешь ли, чтобы ум[86] твой был тесно связан[87] с Богом, ощущая наслаждение, не порабощенное чувствами? — Возлюби милосердие! Если внутри тебя обретается эта святая красота, она отображается той частью [души], которая пребывает в милосердии Божием. Все многообразие дел милосердия за ничтожно короткое время [приведет тебя] в единение со сверкающей Божественной славой[88], причастной душе и сопряженной с нею.
Духовное единение [с Богом] есть постоянное памятование [о Нем], которое ровно[89] рдеет[90] в сердце пламенной любовью. От постоянства в преследовании[91] заповедей сердце получает способность[92] к соединению [с Богом] не образно, но и не по естеству[93]. Ибо в нем (сердце) находится устройство для душевного зрения[94], которое может естественно опираться на сердце. Поэтому оно (сердце) приходит в смятение при подавлении[95] двояких чувств, плотских и душевных.
Нет иного пути к духовной любви, которая создает невидимый Образ, кроме такого. Человеку необходимо начать проявлять сострадание, соответствующее назидательному глаголу Господа нашего. Ибо Он заповедал послушным Ему, что основание [движения] к Совершенству Отца — именно в сострадании[96].
Деятельное слово и красивые слова — вещи разные[97]. Даже без практического опыта[98] мудрость умеет украшать свои словеса, говорить истину, даже не ведая ее, и открывать [тайны] добродетели, даже если не всегда имеет практический[99] опыт в них. Рассуждение от деятельности — надежное сокровище, а пустая мудрость — залог позора. Так выглядит художник, пишущий на стенах воду и не могущий этой водою утолить своей жажды, или человек, который видит прекрасные сны.
Однако тот, кто говорит о добродетели, которую сам испытал на деле[100], передает добродетель слушающему его, так же как иной [раздает прибыток] от своей удачной сделки[101]. И поскольку это происходит из его собственного имения, он сеет учение в уши внемлющих ему. С дерзновением[102] отверзает он уста свои, говоря со своими духовными сынами [так], как престарелый Иаков сказал целомудренному Иосифу: «Вот, я даю тебе на одну часть больше твоих братьев, которую я взял из руки аморреев мечом моим и луком моим[103]».
Жизнь временная[104] вожделенна для всякого человека: либо того, чей образ жизни порочен, либо того, кто лишен ведения. Прекрасно сказал некто, что «страх смертный печалит мужа плотского. А кто имеет в себе доброе свидетельство[105], тот столько же желает смерти, сколь и жизни»[106].
Не признавай того истинным мудрецом, кто ради [сей] временной жизни порабощает свой ум страху. Все доброе и худое, что приключается с телом, почитай за сновидение. Ибо не только в одной смерти ты освободишься от этого, но часто и прежде смерти они (воздействия на тело) отступают [от тебя] и оставляют тебя.
А если какая-то из этих вещей сроднится с твоей душой, то считай их имением своим и в этом веке; они [же] пойдут с тобою и в век грядущий. И если это — нечто прекрасное, то радуйся и в уме своем благодари Бога. Если это что-то плохое, скорби и воздыхай. И моли [Бога] освободиться от этого, пока ты [еще] пребываешь в теле.
О любом благе, совершаемом с тобой мысленно[107] и тайно, будь уверен, — оно было даровано тебе от купели и веры, через которые ты получил его и через которое ты призван Христом на благие труды[108]. Ему же со Отцем Его и Святым Духом слава, и честь, и поклонение ныне и присно и во веки веков. Аминь.
— Из книги «Воспламенение ума в духовной пустыни»
Прп. Исаак употребляет слово «глава»; mitrütä - «совершенство», «добродетель», «аскетическое делание». Это аллюзия на книгу Притч (Притч. 1, 7; 9, 10). Однако в книге Притч ничего не говорится относительно «веры», это — исключительно новозаветная проблематика. ↩︎ ↩︎
Употреблен глагол 'emar — «говорить», что указывает на некий источник. Возможно, Исаак имеет в виду сочинения Евагрия Понтийского или Иоанна Апамейского. ↩︎
Букв, «освобождает место». ↩︎
Nutôfâ — «приверженность», «влечение», «пристрастие», тж. «рассеянность ума». ↩︎
Читаем «внутри» вопреки традиционному греческому чтению, которому следуют славянский перевод и перевод Соболевского. Эмендация для греческого текста Д. Миллера: έν τω μετεωρισμό) της άδολεσχίας. ↩︎
ghaytâ: «бегство». ↩︎
«слово»; греч, перевод νόμος арбитрарен. ↩︎
То есть по внушению Духа: Имеется в виду Пс. 25,10. ↩︎
Греч, перевод дает спорное толкование наречного выражения — τοις τροποις, что передано слав. «нравы». ↩︎
Ср. Пс. 16, 11. ↩︎
hawnâ: «рассуждающая часть ума». ↩︎
Здесь автор применяет свой любимый риторический прием: «цепочку» («первое-второе-третье»). ↩︎
«путешествие»; в греч, переводе — έκδημία. ↩︎
Или «имений» (sbûteh). Здесь возможен смысловой обертон. ↩︎
Слова «удаление» и «одиночество» имеют еще и значение «пустыня», что дало греч, έρημος, которое мы не воспроизводим как очевидным образом некорректное. ↩︎
Слово rawayütä обозначает не столько «утоление жажды», сколько «сильное опьянение», «захмеление». ↩︎
Эпитет madää («сущностный», «формальный») обычно оставляют без перевода, хотя для него словарь Пэйн-Смита (Payne-Smith, p. 2022) указывает еще одно значение — proditor, perfidus («коварный»). ↩︎
Слово mlilutä образовано от корня MLL и означает «разумность», «способность к аналитическому мышлению» (= греч, λογικότης); большинство переводчиков дают просто «разум». ↩︎
Здесь снова употреблена «цепочка» рассуждения, смысл которой следующий: «без разумности не может быть свободной воли, а вместе они создают предпосылку для греха». ↩︎
Слово rehmtâ означает не столько «влечение» или «любовь», сколько «усердие», «стремление» (diligentia). ↩︎
В сирийском модальность несколько иная: bwàlïtâ означает «поистине», «с полным правом». ↩︎
Ayk là medem — букв, «как ничто»: «оно считается за пустяк». ↩︎
Рим. 8, 18. ↩︎
Recayänä: «разумная способность». ↩︎
b'âtâ: «аналитическая способность». ↩︎
Здесь возможны два толкования: принятое нами sbâ'â («краска») и seb'ä («перст»): так в гречеком переводе «как будто [указанное] перстом» (δακτυλοειδώς). В дальнейшем прп. Исаак употребляет образ художника, пишущего красками на стене, что заставляет думать о повторяющемся образе. ↩︎
hasïrût haymânûtâ: «недостаток», «нужда в вере». ↩︎
Перевод по смыслу. Bôhanâ: букв, «исследование»,«спор». ↩︎
Пс.10,2. ↩︎
Этот пассаж имеет множество разночтений в рукописях; предложенный перевод передает смысл восточно-сирийского текста, в то время как греческий перевод следует западно-сирийской традиции. ↩︎
Притч. 1, 7. ↩︎
Имеются в виду пять чувств восприятия. ↩︎
plîgùtâ: «разделение»; «сомнение». ↩︎
Использовано то же слово, что и в §1, — dehlatä. ↩︎
Здесь явно возникает образ «погони» (sectatio spiritualis), восходящий, вероятно, к древнегреческим философским текстам (ср. Plat., Symposium 193c-d; 199с-200е; 204е), который мог через посредство Евагрия дойти и до сирийцев. ↩︎
Слово 'ïqârâ означает не только честь, славу, но и ее итог — почести и подарки. ↩︎
В обоих случаях используется слово sühläfa («перемена») — как «перемена от мирского», так и «перемена, которую можно взять в сравнение». ↩︎
Имеется в виду сочинение знаменитого аскетического писателя Евагрия Понтийского (Evagr. Pont., Practictts 4). ↩︎
pûrtâkâ: «неуверенность»; «нечто фрагментарное, неполное». ↩︎
Это слово (marahà'ït) с семантикой «отваги», «пыла» или «риска» совершенно выпало из греческого перевода. ↩︎
В сирийском также употреблено наречие от существительного «вера». ↩︎
Ср. Evagr. Pont, Practicus 15. ↩︎
Букв, «всасывает». Иногда для достижения смыслового эффекта прп. Исаак бывает весьма «физиологичен»: здесь сила ума фигурально показана как грудной ребенок матери-Писания. ↩︎
То же слово используется для понятия «идол, истукан». Здесь Исаак отсылает к античной теории зрения (досократики, напр., Гераклит), постулировавшей возникновение в глазу (через «всасывание» частиц) уменьшенного образа того, что находится в поле зрения. ↩︎
Будучи катарцем, Исаак очень любит морские образы, однако образ весов (см. § 20), видимо, происходит с рыночной площади. ↩︎
r'ayäna: «ум»; «верхние воды». Разумеется буквальный смысл Божественных Писаний. ↩︎
Имеются в виду части «ума» или его способности — анализирующая, синтезирующая и т.д. ↩︎
В сир. игра слов; это слова одного корня. ↩︎
Ср. Гал. 3, 27. ↩︎
Прп. Исаак дает понять, что все его богословие находится под знаком и проистекает из богословия ап. Павла. ↩︎
Букв, «смещению равновесия». ↩︎
Букв, «сознания». ↩︎
Прп. Исаак выражает здесь мысль о том, что акт сознания состоит в реализации свободы (hê'rutâ) воли. Однако человек устроен так, что колебания рассудка сдерживаются страхом и стыдом. ↩︎
Словосочетание sugnâyâ r'yanâya можно перевести как «изменчивость рассудка». ↩︎
Выражение 'urhä d-'allâhâ нередко встречается у Исаака, возможно, вслед за Иоанном Апамейским (Brock No5, р. XXXIX). ↩︎
Выражение не очень понятно, его букв, смысл: «как тот, кто в порядке следования учителям». Греческий перевод здесь невнятен. ↩︎
dubbârâ: «обычаи». ↩︎
Этот «знак» (nßä d-meltâ) есть признак верной экзегезы. Однако данное словосочетание можно понять и просто как «смысл слова». ↩︎
Слово äarbä здесь означает и историческую канву (первый смысл Писания, по Оригену) и «рассуждение»; словарный смысл — «генеалогия». ↩︎
На полях рукописи находится глосса следующего содержания: «Как сказал Господь наш: "Тот, кто слушает слово о Царствии и не разумеет его, есть нечестиво внемлющий. Приходит лукавый и похищает слово, посеянное в сердце его"» (Мф. 13, 19) (Bedjan І909, р. 6, прим. 3). ↩︎
Слово metyad'änä можно перевести как «умопостигаемый», «нематериальный». ↩︎
Глагол PRS употреблен в каузативной породе, что усиливает смысл до значения «различать». ↩︎
Вероятно, подразумеваются те слова, которые не имеют вложенного тайного смысла. ↩︎
Употребленное слово (puthânâ) непосредственно связно с корнем ΡΊΉ, «открывать, отверзать» (в Новом Завете — о слепом). ↩︎
«простовато» (in malam partem), греч, ψιλώς. ↩︎
Глагол собственно обозначает «остывать», «тлеть», «снижать температуру» (греч, σβέννυται). ↩︎
Перифразирование известной гномы «simile a simili». ↩︎
В сирийском — глагольная форма с корнем «размышлять». ↩︎
Слово «материя» (hülä) образовано от греч, ϋλη, да и сама концепция «вещественного-невещественного» — строго античная. ↩︎
Выражение purnâsê taybutânâyê (мн.ч.) можно понять в смысле непосредственной Божией помощи, однако греч, перевод «домостроительство благодати» весьма спорен. ↩︎
То есть любовь Божия побеждает любовь «вещную». ↩︎
Букв, «на ступени». ↩︎
Образ духовной башни довольно интересен, он не встречается у других сирийских писателей. Из ближайших нестрогих параллелей можно указать на выражения кирилловского корпуса «башня истины», а также на греческие экклезиологические темы, восходящие к эсхатологии Пастыря Ермы, и аскетические, такие как πύργος της ευσέβειας у Феодорита (Theodor., Historia Ecclesiastica I, 25.15). ↩︎
Слово teôryâ заимствовано из греч, θεωρία, традиционно переводится на славянский словом «умозрение», в сирийскую аскетическую литературу проникло из греческой богословско-аскетической традиции. ↩︎
Выражение прп. Исаака несколько туманно: mettölteh можно понять как «ради него», так и «относительно него», при этом объектом всегда будет «умозрение». ↩︎
Плоть здесь обозначена другим словом — безоценочным besrä. ↩︎
Слово sä'ürütä соответствует греч, πράξις. В аскетическом смысле оно явно противостоит «теории» (умозрению) и отсылает читателя к евагрианскому пониманию «практической философии». 82. Слово mlahmütä оценочное, оно обозначает гармонию, удачное сочетание. В богословском смысле имеется в виду божественного плана совершенство двойственности человека. ↩︎
Прп. Исаак говорит лаконично: «существо из всего». ↩︎
Букв, «рассудок». ↩︎
Букв, «двойственно». Древняя экзегетическая традиция приписывает Моисею получение на Синае не только Закона, но и его духовного истолкования, отчего прп. Исаак постоянно указывает на двойственность. ↩︎
Выражение «путешествие ума» (ma'bartà d-re'ayänä) весьма обычно для Евагрия. Деятельность рассудка представлена у него как некий процесс, движение. В греческом пер. смысл иной: Και γίνεται άπο τοϋ νΰν ή της μνήμης διάβασις έν τή διανοία επωφελώς. ↩︎
Толкование слова zawgâ дается по греческому тексту του ομόζυγου σώματος. Переводчики восстановили чтение по смыслу, так как в сирийском тексте слова «тело» нет. ↩︎
Эту эмоциональную ремарку греческие переводчики полностью опустили. ↩︎
Здесь употреблено слово mad'â, которое по смыслу скорее может быть переведено как «разумение». ↩︎
Букв, «в тесной связи». ↩︎
Это обычное обозначение Божества в действии (κατ' ένεργειαν). ↩︎
То есть единообразно, не разделяясь. ↩︎
Употребленный здесь глагол nsaf означает «блистать ярко-красным цветом». ↩︎
То есть исполнении заповедей. Употреблен корень SID, означающий погоню или преследование (sectatio), т.е. исполнение заповедей становится погоней за их сутью (ср. сн. 36 на с. 58 наст, изд.). ↩︎
haylâ: «силу». ↩︎
В основе этой антиномии лежит идея о двух модусах бытия: тропологическом и физическом. Обожение совершается не благодаря физическому перерождению, но его нельзя считать и символом,облеченным в фигуру речи. ↩︎
Душевное зрение — особое духовное дарование; этот образ особенно любил прп. Ефрем Сирин. ↩︎
Во время духовного единения с Богом. ↩︎
Мф. 5, 48; Лк. 6, 36. ↩︎
Противопоставление деятельности и красоты в данном контексте необычно. Понимание греческих переводчиков превращает нейтральное su'ränäytä в нравственно окрашенное «благие дела». ↩︎
Слово nesyänä («опыт») с коррелятом sebawätä («в делах») выступает здесь как аскетическая категория. ↩︎
pulhänä: «практический». ↩︎
Букв, «из трудного опыта» (men nesyanâ d-'amleh). ↩︎
Крайняя лаконичность этого пассажа заставила уже переводчиков-саваитов делать прибавления ради прояснения смысла. ↩︎
Слово заимствовано из греческого παρρησία («откровенность» и «прямота речи»). ↩︎
Быт. 48, 22. ↩︎
Наууё d-zabnâ — конструкция принципиально аналитическая. ↩︎
Sahdüta täbä — имеется в виду «свидетельство совести». ↩︎
Источник цитаты неясен; возможно, речь идет о цитате из ап. Павла: Фил. 1, 21-26. ↩︎
Metyar'ânâ'ït: «умопостигаемым образом». ↩︎
Еф. 2,10. ↩︎