Этим Дух показывает, как [человек], уязвленный неким тщеславием из-за добродетели и ведения, напрасно отращивает искусственно сплетенные волосы самомнения и выставляет напоказ для обмана зрителей нравственное житие [свое], словно мула. Превозносясь волосами, он рассчитывает одолеть отца, родившего его научением слова, и в своем высокомерии желает тиранически завладеть всей дарованной Богом и принадлежащей отцу славой добродетели и ведения. Но подобный [гордец], выходя на простор (см. Схолию ниже) естественного созерцания в духе для разумной брани за истину, вследствие живого чувства запутывается в густых ветвях дуба волосами материальных созерцаний, и поскольку он одержим пустым самомнением, путами своими, удушающими ум, то повисает между небом и землей. Ибо тщеславный не имеет того ведения, которое, словно небо, могло противостоять тянущему вниз самомнению; не имеет он и зиждущегося на смирении [духовного] делания, которое, словно земля, совлекало бы его вниз, [противоборствуя] возносящей вверх гордыне. И родивший его учитель оплакивает его, погибшего, в своем человеколюбии, как боголюбец, подражая Богу: Не хощу смерти грешника, но еже обратится… и живу быти ему (Иез. 33:11).

Если мы другим образом рассмотрим это место [Писания], то, согласно такому образу, Давид ясно представляет собой деятельный ум, а Авессалом – самомнение, порождаемое им в сожитии с чувством. Ибо чувство есть дочь царя Гессурского, взяв в жены которую Давид и родил Авессалома. «Гессур» же толкуется как «руководитель стены». Стена же есть тело, а руководитель его – закон тела или чувство, от которого и рождается Авессалом; [имя] его толкуется как «считающий себя за мир отца», что ясно указывает на самомнение. Ведь считая, что умиротворили страсти, мы доказываем свое самомнение. Об этом самомнении, восставшем на него, знал великий Давид, поскольку он осуществлял [духовное] делание с помощью ведения. [И, узнав об этом,] он оставил дом [свой], Иерусалим и Иудею, убежав за пределы Иорданские в землю Галаад (см. 2 Цар. 15:13–17; 17:22), то есть в изгнание сокрушения, или в изгнание свидетельства, или в обнаружение их. Он счел себя недостойным [556] вследствие восставшего самомнения святого дома, то есть таинственного богословия, Иерусалима, то есть мирного и способного созерцать божественное навыка ведения, и Иудеи, то есть радостного исповедания [Бога духовным] деланием.

Ибо ум отправляет собственные силы в изгнание сокрушения, когда осознает недавно совершенные [дурные] деяния [свои], что и является как бы свидетельством; и он вспоминает о каждом в отдельности своем прегрешении, что есть обнаружение их. Или просто сказать: когда он мысленно оказывается во времени до благодати (это и есть пределы Иорданские), в течение которого он был отчужден от благодати добродетели и ведения, тогда ум, познав собственную немощь, стяжает смиренномудрие, противостоящее самомнению и более сильное, чем оно. Именно это смиренномудрие через осознание свойственного [уму] и приходит к нему, пребывающему в благородном сокрушении. После этого ум убивает тирана – самомнение, возвращает себе собственную славу, становится владыкой земли Иудейской, царствует в Иерусалиме и в святом доме Божием совершает чистое и безукоризненное богослужение.

Схолия

«По его словам, кто внушает зрителям ложное представление (πρόληψιν) о своем ведении, только произнося слова, которые он похитил, тот наподобие Авессалома убеждает [одних только] неразумных и по совету Ахитофела (см. 2 Цар. 16:21–23) тиранически вступает в сожитие с благами учителя, оскверняя, словно жен, боголюбезные созерцания для того, чтобы услышали непосвященные. И это, толкуемое как “отбеливающий брат” (αδελφός κονιάζών; Эриугена: frater dealbans), то есть брат, обманом завязывающий дружбу, обличает честолюбцев, павших от руки слуг Давидовых, когда [Авессалом] на просторе естественных созерцаний выстроил пеструю [толпу] собственной самонадеянности [для сражения] с сильнейшим. Он являет себя ни земли не обретшим, поскольку не обладает устойчивым обыкновением в добродетели, ни неба не достигшим, поскольку вообще не соприкасался с возвышенным навыком истинного ведения. Поэтому он и умирает, пронзенный в сердце тремя стрелами (см. 2 Цар. 18:9-15): памятью о беззаконии, совершенном по отношению к учителю, стыдом от [своей] кичливости несуществующим ведением и неизбежным ожиданием будущего суда. Изобличенный ими, тщеславный погибает, забрасываемый дротиками. А его упреждает принявший смерть через удушение (что было справедливым) злой советчик Ахитофел (см. 2 Цар. 17:23), учивший детей восставать на отцов, когда увидел, что злой совет его потерпел крах. Ибо не мог дальше жить тот, кто обнажил зазорность своей дружбы с Давидом и не смог доказать, что честолюбивый лжеименный гностик есть обладающий силой Слова».

– преподобный Максим Исповедник