Житие Саввы Нового (Ватопедского)
Житие прп. Саввы Ватопедского (не путать с Сербским) является уникальнейшим текстом христианства. Мало того, что сам Савва – один из величайших святых, до времени сокрытых Богом от людской молвы. Но обращает на себя внимание и сам автор Жития – Филофей Коккин, вселенский патриарх, известный защитник исихастов. Кир Филофей был другом свт. Григория Паламы и защищал его на всех антипаламистских диспутах.
Мы неожиданно попадаем в узкий круг величайших святых: свт. Григорий Палама, прп. Савва Новый, кир Филофей. Конечно, при близком знакомстве с такими незаурядными личностями нас ждет много необычного.
Перед чтением нужно правильно настроиться, приготовиться к отказу от своих «духовных стереотипов». Или мы, так сказать, расслабимся и раздвинем свои духовные горизонты - или же лучше не читать перевод, предлагаемый ниже.
А кроме того, важно помнить, что большинство произведений как Филофея, так и и свт. Григория Паламы до сих пор не передены на русский язык. И слава Богу! Пока в Росси не возрождена переводческая школа, этого делать не следует.
От переводчика
Житие прп. Саввы Ватопедского (не путать с Сербским, который жил на 300 лет раньше) является уникальнейшим текстом христианства. Мало того, что сам Савва – один из величайших святых, до времени сокрытых Богом от людской молвы. Но и автор Жития – Филофей Коккин, вселенский патриарх, подвижник и защитник исихастов. Кир Филофей был другом свт. Григория Паламы и защищал его на антипаламистских соборах.
Вообще-то это уникальный случай: Житие афонского исихаста, написанное другим афонским исихастом. Причем, сам Филофей был учеником прп. Саввы, они несколько лет вместе подвизались на Афоне в монастыре Ватопед. Сравнить этот уникальный текст можно разве что с Житием прп. Антония Великого, написанным свт. Афанасием Великим, или же с Житием прп. Симеона Нового Богослова, написанным прп. Никитой Стифатом.
И все же эти тексты сравнивать неправильно. Жития свв. Антония и Симеона были стилизованы под житийный канон. А Житие прп. Саввы настолько уникально, его подвиги настолько выходят за все разумные рамки, что и стилизовать описание под канон оказалось невозможным… Это текст совершенно уникальный! Об этом пишет сам кир Филофей:
Если же вы поймете что-то не так или вообще ничего не поймете, то я еще раз напоминаю вам: я взялся описать только несколько эпизодов лишь в той мере, в какой мне самому это понятно...
Не случайно Господь не попустил широкого распространения этого текста. Многим этот рассказ и не полезно было бы узнать. Этот текст написан монахом для монахов.
Поскольку кир (т.е. господин) Филофей получил высочайшее образование, то прежде всего обращает на себя внимание язык, которым он пользовался: живой, полновесный, переполненный эллипсисами и различными аллюзиями. Поэтому произведения Филофея чрезвычайно трудны для перевода и на русских язык почти не переводились.
Например: «И вот, положившись на пучину Божией Благости и неизреченного Милосердия, наш атлет вступает в пучину морскую...» — так сказать вместо «он отплыл в Ефес» мог только Филофей Коккин или, может быть, Андрей Критский. Это белый стих, чудеса византийской риторики.
Житие прп. Саввы Ватопедского обратило на себя внимание еп. Порфрия Успенского, он пытался перевести, но не смог этого сделать, тогда он выполнил частичный пересказ, который стал считаться Житием. Поэтому многие думают, что это и есть полное Житие. Нет. Это только отрывки.
Второй раз Житие прп. Саввы Ватопедского переводилось на русский язык в 1914 году, но этот перевод также был крайне неудачным и не получил признания. Мы бы назвали этот текст извращением благочестивого ума, другое слово трудно подобрать.
Мы готовим к изданию на портале новый полный перевод с древнегреческого, а сейчас предлагаем сокращенный вариант. Искушающихся и нетвердых в вере просим на этом месте остановиться и дальше не читать. Еще раз напоминаем: этот текст написан монахом для монахов.
Впрочем, зачем умножать слова? Не лучше ли предоставить слово самому кир Филофею? Во введении к этой части Жития он сам все прекрасно объясняет. Предлагаемый отрывок переводится с древнегреческого впервые.
Рукопись Жития Саввы
Мы использовали Ватопедский кодекс, который в библиотеке Ватопеда получил номер 89. Эта рукопись датируется примерно XV-м веком. Она состоит из 167 листов.
А также мы использовали список XIX-го века, сделанный скевофилаксом Ватопедской Лавры Иаковом Карпенисиотским с рукописи Великой Лавра Афанасия. Там изложено начало Жития прп. Саввы.
Впрочем, обе эти рукописи большей частью точно соответствуют изданию Керамевса.
Исторический контекст эпохи
Житие прп. Саввы начинается с описания турецкого набега. Это произошло в 1333 году. Турки вторглись в Македонию, а император Андроник Младший не нашел ничего лучше, как просить помощи у Римского папы.
Итальянские войска, присланные папой из Сицилии, оказались достатчно рассудительны. «Зачем мы будем защищать греков от турок?! Мы же не русские!» — так они рассуждали. И это было достаточно разумно. Оказалось, действительно, это делать совершенно незачем!
Тогда итальянцы просто начали грабить ту же Македонию с другой стороны, с запада. Так в 1334 году итальянцы были уже около Салоник.
Благочестивый император Андроник сам написал письмо на Афон, предупредив монахов о беде. Он просил монахов укрыться в крепостях – монастырях и городах. Монахи убегали с Афона - кто куда мог.
Как пишет Кир Филофей: «…одни отцы убегали – а другие готовились к мученической смерти…»
А теперь я вас удивлю!
А теперь я вас удивлю! Все, что я описал раньше, - это было лишь введение. А то, что я должен сейчас описать вам, как бы это выразиться, вот сейчас только начнется нечто настоящее. - Что я могу об этом сказать?! Я просто не решаюсь приступить... Я даже не знаю, какими словами мне это все описать… Да что там слова!
Нет, не то, чтобы мне не хватало слов, я имею в виду другое. Тот эпизод, который я должен описать настолько потрясает воображение и превосходит слова, насколько он превышает вообще все предыдущее описание жизни прп. Саввы.
И вот, я задаю себе вопрос: если это продолжение настолько невероятно, и совершенно ясно, что это не только мое мнение, но все с этим согласятся, может быть, мне не следует предавать гласности сокрытое?
Тем не менее, раз я уже начал рассказ, то как же мне его бросить?! Это и побуждает меня быть последовательным и сделать то, что вообще-то мне сделать не под силу…
Ну, что же, вот я решаю продолжить повествование, рассказывать далее, да к тому же еще и рассказать все подробно, и тем самым в два раза усложняю себе себе задачу.
Но я вам скажу, если бы мне не удалось продолжить описание, то мне нисколько не было бы стыдно за это. - Как будто я не знал величие предпринятого мною дела?! Знал. Поэтому мне не было бы стыдно за то, что взятая работа мне не по силам.
Сейчас я имею одно намерение – как получится рассказать то, что мне известно о великом святом. Если же вы сможете понять все мои намеки, то это будет подлинным подарком за мой труд и, поверьте, это может быть только по молитвенной помощи того, о котором я сейчас буду говорить.
Если же вы поймете что-то не так или вообще ничего не поймете, то я еще раз напоминаю вам: я взялся описать только несколько эпизодов лишь в той мере, в какой мне самому это понятно. Лучше сказать, я не описываю все по порядку, а лишь те эпизоды, которые стали известны людям. Все же описать совершенно невозможно…
В окрестностях Ватопедской Лавры
Итак, как я уже сказал, освободившись от необходимости возвращения на Родину и от затруднений, которые бы возникли от встречи с родными, Савва стал как бы полным хозяином над самим собой. Я имею в виду то, что он теперь стал жить только для себя и для Бога, ради Которого он стал мертвым для всего остального.
(Речь идет вот о чем: Византийская Империя трещала по швам. С востока – турки. С запада – итальянцы. Набеги постоянно чередовались. В данный момент итальянцы заняли Салоники и отрезали родных Саввы от него самого. И вот, так он стал свободен! – исихазм. ру)
Книги и все свои послушания он бросает где-то в окрестностях Ватопедской Лавры. А я забыл сказать, что его дивный старец был из Ватопеда, и оба они должны были платить пошлину монастырю (ип икнин телундес исан).
Впрочем, любовь к отшельнической жизни и стремление к большим подвигам побудили их удалиться от всеобщего собрания и киновиальной жизни. Почему? Потому что эта жизнь имела в себе кое-что расслабляющее и нежащее чувства.
Из пучины в пучину
Итак, наш Савва всецело полагается на Бога и горячо просит указания, что ему делать. (Итальянцы приближались Афону, жестоко истребляя население. А к монахам они испытывали особую ненависть, предавая их жестоким мучениям, требуя принять католичество: отречение от Православия или смерть. – исихазм.ру)
Он предался прилежной молитве, прося у Отца сирот отеческого милосердия и сострадания к участи монахов. Затем он призвал молитвы духовного отца, как бы постоянно имея его перед своими глазами и уповая на его помощь. Вдруг, в сердце он почувствовал какую-то радость, идущую изнутри и Божественное просвещение. Как будто кто-то из самых глубин сердца еле ощутимо воззвал: «Если хочешь купить многоценную жемчужину, то повелеваю тебе идти в Иерусалим».
Тотчас, он повинуется Повелевшему, потому что Савва не сомневался, Кто это был. И вот, положившись на пучину Его Благости и неизреченного Милосердия, наш атлет вступает в пучину морскую. Он сначала минует соседний Лимнос, затем Лесбос, после него Хиос.
Но Савва хотел посетить всю Азию, потому что очень почитал Наперстника Христова, ап. Иоанна Богослова. (Напомним, что ап. Иоанн Богослов был епископом Ефеса. В гонение Домициана он был брошен в Ефесе в котел с кипящим маслом, но остался жив и был сослан на Патмос. Скончался в Ефесе в 101 году – исихазм.ру)
Прежде всего, он направился в Ефес, немного пробыв там. И, как он обычно делал и в других городах, со свойственной любителю уединения мудростью Саввы осмотрел остатки древнего благоденствия вокруг освященного храма Возлюбленного (т.е. ап. Иоанна Богослова – исихазм.ру), а так же сам город и его окрестности. Причем, всем взиравшим на него он доставлял повод к удивлению.
Кипр
После этого, минуя Патмос и близлежащие острова, он пристает к Кипру. Выйдя из корабля он скрывается от своих спутников, потому что он намеревался предпринять новый подвиг, превышающий человеческую природу. Впрочем, решающий момент наступил, и сейчас вы все узнаете…
Савва воздевает к Богу руки, а с ними и душу, которая никогда от Бога не отлучалась и была уязвлена к Нему крайней любовью, а правильнее сказать, была вне себя от любви. Сначала он с умилением и слезами воссылает Богу молитву с просьбой укрепить его на предлежащий подвиг. После этого он снимает с себя всю одежду, сняв даже нижнее белье…
Как вам это? Но для него это было ничто, ведь он уже раньше отложил ветхого человека и не имел в себе ничего из земного мудрования. Да к тому же еще прежде совлечения одежды, он был уже бесплотным и как бы невещественным. В таком виде он является жителям острова.
Это воистину страшное и удивительное происшествие изумляло всякую душу видящую его или слышащую о нем. А Савва теперь с гораздо большим основанием и смелостью произносил известные слова Иова: «Наг я вышел из чрева матери моей, нагим и возвращусь туда. Да будет Имя Господне благословенно вовеки!»
И вот, Савва начинает обходить находящиеся на Кипре города: босой с непокрытой головой и совершенно обнаженный. Ведь он там был для всех чужим и лишенным крова, никому не известным и никому не знакомым. Да что там говорить, ведь он не имел там не только родных или друзей, но и связей с кем бы то ни было. Хотя и это, по моему мнению, было бы в высшей степени тяжело! Но он не имел вообще ничего из того, в чем обычно нуждаются люди и даже необходимой для поддержания жизни пищи.
Жена, прельщенная красотой тела
Так, однажды Савва в обычном для себя обнаженном виде проходил через один кипрский город. Когда он шел главной улицей, его увидела одна женщина, выглядывая из окна верхнего этажа одного дома. Женщина увлеклась красотой его тела. Не знаю, что она замыслила, но в этот момент женщина с удивлением воскликнула: «Какое красивое тело у этого человека!»
Дело в том, что это было еще начало его подвига, и тело его еще не почернело от соприкосновения с местным воздухом, солнечного жара и холода. В общем его тело или телесное смешение (и ту соматос красис), являющее собой по природе стихию огня, тогда было белым и нежным, как у детей.
Тогда мудрый Савва, чтобы обличить тайную змею чувственного удовольствия и тем самым дать женщине поучение, совершает поступок, воистину, достойный одной только его благородной души. С одной стороны, он хотел научить женщину, чтобы она ничему подобному не удивлялась и не прельщалась красотой тела через невоздержанность глаз. А с другой – он считал весьма важным не подать какого-нибудь повода более простым людям к соблазну.
Так вот, осмотревшись туда и сюда, и увидев какую-то канаву полную тины и червей, он подбежал к ней и сел в середину этой грязи и гниения… И так он сидел, погрузившись в это зловоние, как будто в какой-то купальне или на прекрасном лугу. Нет, лучше сказать, он был как бы в благовонном нежном саду, полным роз!
Так он сидел до наступления вечера. И только с наступлением темноты он вылез оттуда – весь черный от грязи и исполненный зловония. Теперь уже более слабых умом его нагота не могла соблазнить. Разве не об этом говорит ап. Павел: «для чего моя свобода будет судиться с чужой совестью?!» (1 Кор 10:29)
И не только это. Но и для благоразумных и более ревностных по Бозе его поступок послужил к немалой пользе. Они могли хорошо уразуметь из этого, что должно презирать телесную красоту, как ничтожную, и подвизаться в целомудрии, угашать телесные удовольствия сколь возможно более суровым образом жизни.
Ложью прикроемся и устроим праведному засаду
Мудрый хотел дать урок, как утешать телесные удовольствия сколь возможно более суровым образом жизни. И верно! Именно так и произошло! Он нисколько не ошибся в своей благой выдумке и достиг цели. Одни из видевших были поражены его удивительным мужеством и решимостью, не говоря о том, что они дивились ему, как человеку. Другие же – к удивлению прибавляли горячие слезы.
А прежде всех жена, бывшая причиной этой драмы. Она укоряла себя в необдуманности речей и невоздержанности глаз. Так он врачевала грех языка достойными похвалы слезами и словами покаяния. Она дала себе слово в будущем быть осторожною.
Вот, разве это не превосходный пример его решимости и благой ревности? Разве это не превосходный пример того, что он всячески старался, насколько это было возможно, не только не подавать соблазна, но, напротив, он поступал так, чтобы все могли получить от этого пользу.
А теперь пришло время вспомнить о брани, которую держали с ним демоны. Ведь Савва и там оказался победителем. Впрочем, мой рассказ о жене уже начал это повествование. Случай с женой был как бы уже началом неистовства бесов против подвижника. В начале они через жену уготовили его неуловимой душе первую засаду – приятность чувственного удовольствия. Тем не менее, лисья шкура не привела их к цели.
Тогда демоны стали говорить друг с другом: «ложью прикроемся и устроим праведному засаду» (Исайа 28:15), ибо «свет праведным светит всегда», а «глаза у мудрого в голове его» (Притч 13:9). Теперь демоны надевают на себя львиную шкуру и, уже не скрываясь, со всей яростью устремляются на него.
Так всегда бывает: демоны как бы мстят за отвергнутое чувственное удовольствие…
Итальянец, который гордился своим богатством
Жил там один из итальянцев, который весьма гордился своей принадлежностью к знатному роду и своим богатством, потому что, действительно, был могущественным в своем отечестве. Он приложил к природной гордости, порожденной его родом, еще и свою собственную – уродливую гордыню.
И вот, он встречается с Великим прямо посреди города… Гордец сидел на прекрасной благородной лошади, а вокруг его толпилась свита, окружая его внешним великолепием.
Итальянец недоумевает о новом и необычном виде Мудрого, и, побуждаемый к этому злобой демонов, начинает расспрашивать о нем своих спутников.
Они же сказали, что этот человек никому не известен, а, судя по наружному виду, он, может быть, – соглядатай. Вероятно, он явился из какой-либо чужой страны и принял такой вид притворно, для обмана граждан.
Итальянец тотчас приказал схватить Савву и грозно на него уставившись, со свойственной ему гордыней, стал спрашивать – кто он и откуда.
Урок волшебной трости
Мудрый же не обращает ни малейшего внимания на слова итальянца, потому что эти слова его вовсе не касались. Желая освободить гордеца от его гонора и надменности, мудрый не словами, а простым делом ниспровергает все это превозношение.
Спокойно протянув посох или трость, которую он обычно носил в руке, мудрый Савва к асается им шапки, бывшей на голове у гордеца, и сбрасывает ее на землю.
Так Савва достаточно разумно и в то же время остроумно поучает наглеца, показывая, что высота и превосходство пустой славы, которая окружает его, ничем не отличается от пепла и праха. Он показывает, что слава – это по сути та же самая земля и пепел, так слава скоро переходит и неустойчива по своей природе.
Он показывает, что обычная трость легко и свободно разрушает славу, обращая ее в бесславие! И от этого не сможет защитить даже такая большая свита, заботливо охраняющая славу, как нечто твердое и постоянное…
Ярость гордеца была беспредельна!
Но итальянец был очень далек от понимания таких вещей. Зато по наружному благородству итальянец заключил о благородстве души Мудрого. Поэтому его вразумление возбудило в итальянце только обиду и наглость. Ярость его была беспредельна! Он вообще в своем неистовстве казался подобен сошедшему с ума.
Так, он приказывает свите немилосердно избивать его палками. А они, скорее чем слово сказать, растянули его на земле и столько ему нанесли ударов, сколько человек – человеку не решится ударить, если не будет в душе зверем. Ведь такого ни одна человеческая телесная природа не в состоянии вынести, если не получит помощи свыше.
И вот, кости у мудрого Саввы сокрушались, куски мяса разлетались в воздухе, а земля окрасилась излиянием крови. В тот момент сострадание к общей природе не коснулось тех людей.
Атлет, однако, терпел не испустив ни одного стона! Это пример великого терпения мудрого мужа. Нигде не было ничего подобного. Ведь он мог бы избежать опасности просто сказав что-либо! Тот скверный человек уже не требовал зашититься, а хотел лишь услышать ответ, чтобы не оказаться окончательно униженным, как ему казалось. Так терпение мудрого мужа было подобно Маккавеям, а лучше сказать, - выше этого, причем, намного! …
Бог Сам стал лекарством для его плоти и питательным веществом для его костей
Итак, мудрый муж был тверд и неуступчив, подобно бездушной статуе перенося мучения. А те мучители, наверное, убили бы его... Но наши люди, собравшись с разных сторон, негодуя на ярость зловерных латинян, еднодушно исполнились возмущение.
Православные люди воспрепятствовали этому безбожному убийству, несмотря на то, что мучители наговорили много глупостей, объясняя почему они вопреки всякой справедливости убивают какого-то странника и скитальца, так сильно изувеченного, что он не мог уже говорить. Ведь из-за страшных побоев его оставила жизненная сила и Савва потерял сознание…
Люди подняли воина Христова, подобно какой-то бездушной вещи, и принесли домой. Одним только дыханием Савва показывал, что еще не совсем мертв. Люди омыли кровь его, обвязали его раны, и человеколюбиво ухаживали за ним долгое время. Особенно прилагали усердие те люди, которые были боголюбивы по характеру, стараясь через этот труд проявить свою добродетель.
И Всевышний не пренебрёг своим воином. Он послал Свое Слово и полностью исцелил его, укрепил расслабленные его руки, ослабевшие колени. Бог Сам стал лекарством для его плоти и питательным веществом для его костей.
Если пойду долиной смерти – не убоюсь зла, потому что Ты со мною, Господь!
И вот, Савва восстал, как бы от некоего сна, совершенно целым, невредимым душою и телом, и воспел в радости Богу: «На пути познания Откровений Твоих я радуюсь о них, как о всевозможном богатстве» (Пс 118:14). Ибо «Если пойду долиной смерти – не убоюсь зла, потому что Ты со мною, Господь!»
Говоря так он опять возвратился к прежнему образу жизни: то удаляясь в пустыни и там соединяясь с Богом, Которым он всегда был наполнен и никогда не отлучался от Него, то обходя села и города острова Кипр.
Савва притворялся безумным, а втайне имел великий разум! За все это вермя он никогда никому не сделал ничего обидного или неприятного, никакого вреда, как это было в обычае у других юродивых. Нет. Савва всецело был исполнен благородства и мира. Он относился ко всем с дружеским молчанием и умом. Если что-то и бросалось в глаза, так это его воспитанность и любезность.
Теперь диавол расставляет сети искушений со всех сторон
Но этого не могла выносить злоба и зависть лукавого. Как мог быть спокойным «человекоубийца от начала?» Разве он мог прекратит борьбу?!
Потерпев неудачу в первой попытке, он опять принимается за то же с гораздо большим искусством и хитростью. Теперь он уже не одного сообщника берет себе и возбуждает против Саввы, как это было с дерзким итальяшкой. Нет. Теперь диавол расставляет сети искушений со всех сторон…
И вот, овладев неразумной толпой, всегда готовой на любое зло и к этому склонной, потому что искони толпа – это нечто непостоянное и неразумное. Диавол поднимает против Мудреца большую бурю.
Можно было бы сказать, что из толпы не было никого, ни мужчины – ни женщины – ни даже ребенка или юноши, кто бы не отнесся к Савве с бесстыдством и бранью. Они бросали в Савву камни, посыпали пылью и навозом его главу. Да-да, ту самую главу, увы мне, самим ангелам любезную!
Они поносили его словами: бездельник, прельщённый, дурак, безумный, мерзкая пьянь, зараза всего города! Люди кричали: бейте его, убейте его камнями, изгоните его отсюда как можно скорее, пусть подохнет в пустынях и пропастях! – Да что там! Они говорили и еще худшее!
Но мудрый был во всем мудр и ни в чем нигде не прегрешил! Потому что благоразумно причину искушений Савва приписывал лишь злу, а не его безумным орудиям. Весь гнев души он направляла против одного зла. Стрелами молитвы, подобно молнии, он поражал коварного дракона.
В католическом монастыре
Что же мне сказать о дальнейших искушениях?! Уединяясь и бегая от всех по острову, наедине со своей скромностью и полюбившимся молчанием, Великий наталкивается на сборище итальянцев. Я так называю монашескую общину католиков.
Они были собраны не только на основании общности языка или имени, но согласно своего образа мыслей, общего богопоклонения. Они внешне казались монашеской общиной и проводили как бы монашеский образ жизни.
И вот, Светильник рассуждения входит в это сборище лицемеров…
Как Савва сам впоследствии мне рассказывал, он желал вблизи увидеть, какую жизнь проводят живущие там. А было время завтрака. Так как он застал их за трапезой, он входит в дом, где как раз трапеза и проходила, и, обойдя вокруг стола, с присущим ему благородством и благоговением, устремляется к выходу.
А те люди, по сути, играли там роль монахов, подобно тому как играют комедии на сцене! Им даже и в голову не пришло сделать бедного странника общником своей трапезы и угостить пищей. Более того, ведь они в это время сами кушали, наслаждались яствами!
Даже это их не склоняет к состраданию! А кто не знает, что вкусная еда располагает к милосердию даже крайне суровых и жестоких до зверства, потому что сила, движущая раздражительностью направляется к удовольствию от пищи.
Эти «монахи» задерживают Савву силой. Меня удивляет, что они даже не предложили какого-либо покрова или накидки совершенно нагому ради Христа скитальцу!
Так что же они дальше делают?!
Так и лежал на земле подвижник: совершенно нагой, при последнем издыхании
Они придираются к молчанию Саввы, а он совершенно не желал разговаривать, и возводят на него клеветы в лености и краже. И вот, они так бесчеловечно избили Савву, что превзошли в этом своего яростного соплеменника – гордого итальянца. Они бросили его на землю и терзали все его члены и плоть до такой степени, что земля обагрилась потоками крови!
Если бы они остановились раз или два ударив! Нет. Они успокоились лишь после того, как все по очереди переменились в избиении странника.
Дело в том, что тело этой адамантовой души было крайне иссушено, итак едва дышало от крайнего поста. А теперь тело казалось уже мертвым. Только тогда кровожадные по природе и нечистые псы, те монахи, безжалостно выбросили тело к дверям, подобно какой-либо нечистой падали.
Так и лежал на земле подвижник: совершенно нагой, при последнем издыхании. И только по течению крови из его ран можно было понять, что он еще не умер. Некому было посетить его, ни покрыть наготу его, ни хоть немного уврачевать его раны.
О, новое и невиданное чудо!
О, новое и невиданное чудо!
О, славная терпеливейшая душа!
О, душа, каждый день подвизавшаяся за Любовь Христову!
О, душа, мужественно боровшаяся с разнообразными видами смерти!
Я вам открою тайну. Савва сам впоследствии сообщил мне, что через кровь и мучение желал предать душу Давшему ее. Однажды я сильно дивился его любви к мученикам. Тогда он показав мне щепоть с непередаваемой радостью сказал мне:
«Дорогой мой, поверь мне, что если бы душа моя была связана с телом вот таким количеством крови, я чувствую неизреченное желание пролить ее мученически ради любви к Господу! Поэтому я и питаю восторженную любовь к мученикам, стремясь к этому же. Воистину, этого-то мне и не достает…»
Еще я хочу заметить, и уже раньше намекал на это, Великий решился на подвиг юродства не просто так и не без приготовления. Сначала он хорошо «обучил» всякий член и всякое чувство, чтобы не дать возобладать худшему над лучшим. Таким образом, он вышел на осмеяние мира и изобретателя злобы с должной предосторожностью. Побуждением он имел удивительную Любовь к нам Христа и свое желание умереть за Него.
А самое главное, как Савва потом объяснил мне, он намеревался пройти через все роды жизни, сколько он мог, ничего из возможных подвигов не оставив неизведанным и неиспытанным.
«Я с тобою!»
Так и лежал человек Божий – израненный, как я уже сказал, весь залитый кровью… Савва был до такой степени измучен, когда, как говорят, само ощущение боли отнимается. Он был почти мертв – не мог даже дышать. А кроме того, он был лишен всякой помощи и попечения.
Но Всевышний не оставил Своего подвижника и сказал: «Я с тобою!»… Свет, пролившись в изобилии с неба, осиял ум его, а потом и все телесные чувства и члены соделал совершенно здоровыми! Да так, что ни осталось даже малейшего следа от какой-либо раны»
Ибо только за трудами следуют Божественные дарования, и только за искушениями – утешения, как говорят испытавшие это делом.
Кипрский «талисман» с приятным лицом
Повсюду разнесся слух о чудесном исцелении прп. Саввы. И даже первые граждане Кипра, известные богатством и славой, как только услышали о совершившемся чуде, сочли немаловажным тотчас с поспешностью явиться к нему. Они преклоняли колени, целовали руки его и с горячей верой просили помощи.
И вдруг, все, что происходило с Саввой, стало крайне интересно киприотам. За короткое время Савва достиг великой славы на Кипре. Так что люди не только преклоняли колени, целовали руки его и с горячей верой просили помощи, но и на дощечках писали его иконы, и в своих домах кадили их ладаном, освящали мирром и прочим, чем благочестивые души почитают Бога.
Другие, повесив его икону на шее, носили с великой верой, как какой-нибудь воинский панцирь или защищающий надежный талисман. И что же? Они не только не посрамились в своем ожидании, но, напротив, получали от этого совершенно разную помощь Благодати, как я уже сказал выше.
А он-то что?! - А он остался так же благороден видом и воспитан в обхождении...
В этом скрыта одна тайна. Я сейчас обьясню. Несмотря на то, что он подвизался в стогом молчании и крайнем посте, да что там говорить, по образу жизни он был крайне суров и строг, так и казалось посторонним... Поскольку он охранял внутреннее богатство так внимательно, как никто из самых усердных пустынников, то внимательность научила его и во внешнем поведении быть обходительным и воспитанным!
И вообще, его лицо и глаза насколько располагали к себе человека, что все привлекались к нему любовью, несмотря на то, что сам он избегал этого.
Афонский сверх-человек
Слух о нем прошел Византию, перенесся за Дарданеллы, а оттуда через Эгейской море пришел в Салоники и на Афон!
Смотрите, как Бог делает известным того, кого раньше изгнала из нашей Святой Горы Божественная Любовь! И вот, Бог являет его уже не как человека, а как нечто сверх-человеческое! Как нечто совершенно новое! Как славного победителя!
Не всуе же Бог сказал: «Прославляющих Мя прославлю».
А что же он? А он давно уже не жил в этом мире, оставив все настоящее и вперив взгляд в будущее. Он мысленно изо всех сил устремился к иной Славе - благодатной. Об этом я сейчас буду рассказывать…
Высочайшее таинство смиренномудрия
Однажды на Кипре, увидев какой-то ров, полный грязи и зловония, Савва при всех садится туда, вместе с рубищем, в которое был одет. Он нарочно притворился помешаным, человеком не в своем уме.
И вот, целый день он сидит в этом рву, ни на кого не обращая внимания, терпеливо перенося смрад и зловоние. Что он там делает? Он слезами орошает лицо, закрывшись головным покровом от любопытных взоров…
Когда эта новость облетела окрестности, то сбежался весь город, чтобы увидеть это. Люди собрались быстрее, чем можно произнести слово! Поднялся плач. Послышались рыдания как мужчин и женщин, так и детей. Они спрашивал друг у друга:
«Что произошло! Что нам теперь делать? Что это за страшная перемена произошла с Мудрым? Савва был полон святости и благодати, врачевал наши души и тела!»
Тем не менее, более разумные, которые могли вместить нечто более глубокое, чем видят их глаза, понимали, что здесь было сокрыто высочайшее таинство смиренномудрия.
И вот, почти все сбежались туда, ожидая, чем все это окончится...
Из славы в Славу Великий старец
Достигнув цели своего притворства, Великий старец, наконец, выходит из грязи. Но тут, вопреки ожиданиям, Господь явил чудо – страшное, превышающее все разумные представления тех, кто там был…
Так, подвижник не только не получил никакого вреда от навозного рва и гнили, не только не имел в себе ничего зловонного и отвратительного, нет, ничего этого, никакой грязи, на нем не было! Но даже сама мокрота не коснулась его!
Он имел вид, как будто бы он только что встал с постели или чистой и нежной травы в саду… Савва был совершенно чист! И, о чудо! Даже его вретища не коснулась влага!
Так, намереваясь покончить с человеческой славой, он получил такое обилие новой Славы, что она во много раз превысила и затмила прежнюю.
Что же мне сказать дальше?! Это чудо не только поразило всех свидетелей, а был там весь город, но и привлекло к нему весь Кипр, в полном составе, если можно так сказать! Я имею в виду то, что раньше к нему приходили лишь по два и по три человека, а теперь – целые города…
Таинство Преображения
Друг мой, этого Таинства Преображения должен достигнуть всякий, стремящийся к совершенству
(Далее прп. Савва идет на поклонение в Иерусалим, по Святым Местам Иудеи и, конечно, как все афонские монахи, – на Синай. Прожив там два года, поражая тамошних отцов своими подвигами, Савва опять приходит в Иерусалим, как бы берет благословение на безмолвие. И затем подвижник заключается в одной из пещер, которых много вокруг Иордана. Там он выдерживает нападения целых полчищ бесов и сподобляется созерцания Нетварного Света.)
Однажды, когда мы были в монастыре Ватопед, в праздник Преображения Господня, мы стояли с Блаженным в монастырском хоре, среди воспевающих праздничные песнопения. Неожиданно, приблизив свои уста к моему уху, так что почти касался его, Савва сказал:
«Друг мой, этого Таинства Преображения должен достигнуть всякий, стремящийся к совершенству»
Пораженный его словами, я взглянул на его лицо… Я хотел расспросить его поточнее и вот, слышу те же самые слова! Лицо же его было настолько сияющим, исполненным такой необыкновенной светлости, как будто он только что удостоился видения Господа и Его Переображения.
И так было на самом деле! Просто я по своему недостоинству не хотел это понять и не замечал, несмотря на то, что некоторое время сам видел это и слышал. Точнее, у меня были удержаны глаза, чтобы я не замечал это, как было с Клеопой. (Лк 24:16)
Где ты живешь, где ты отдыхаешь, Милый мой?
Тем не менее, Савва тяготился славой в Иорданской пещере, поэтому он тайно от всех оставляет ту пещеру и землю, переходит Иордан и уходит во внутреннюю пустыню. Эта пустыня была ни для кого не доступна. Это та самая пустыня, в которой великая подвижница Мария Египетская встречалась с дивным Зосимой.
Тогда прп. Савва решает подражать ей. Он снимает с себя последний хитон и с великой радостью удаляется туда. Ибо он не мог оставаться спокойным. Он был уязвлен сладчайшей стрелой Господней, постоянно имел в уме Любовь явившегося на землю Господа и ни на миг не желал оставаться без сладчайшего Света.
Он вопил к Богу вместе с невестой из Песни Песней: «Где ты живешь, где ты отдыхаешь, Милый мой?»
Одним злом исправить другое зло
Когда Великий в своем обычном обнаженном виде так блуждал по пустыне, враг восставил против него двух арабов. Они встретили Савву и пристали к нему. В предлог они привели свое подозрение, якобы он является сторожем денег, спрятанных в этом месте христианами, которые ранее владели этими землями… Арабы стали требовать, чтобы он немедленно указал им место клада.
Это было внушение лукавого, довольно неискусное, хотя столкновение он подстроил, действительно, хитро.
А Савва ничего не отвечал им. Тогда арабы настолько жестоко его избили, что даже сами посчитали его мертвым. Сатана распалил их варварские души во много раз сильнее халдейской печи. Арабы решили оставить его мертвого, бросив в какую-нибудь яму.
Но в последний момент арабы заметили в нем малую жизненную силу и испугались, что он может придти в себя и явиться начальнику того народа, причинив им беду. Это свыше им была внушена мысль, что этот человек по многим причинам любезен местному народу.
И что же? - Они, наоборот, вместо того, чтобы спасти его, убоялись расплаты...
Как всегда поступают орудия лукавого! Они надеются одним злом исправить другое зло...
И вот, они решают добить невинного!!!
Без всякого основания! Полагая, что убийство избавит их от всякой опасности!
Это гнусное намерение совершилось бы, если бы Бог в тот момент не воспрепятствовал ему. Ведь в это время Бог человеколюбиво издалека приготовлял им спасение через Савву!
Ты потребовал суда? – Получи свой суд!
Как только один из тех палачей поднял меч, чтобы снять с уже боровшегося со смертью человека голову… О, Милосердие Божие над делами нечестивых! Та рука, поднятая вверх и как бы требующая суда за безумное дело, сделалась сухой, неспособной держать меч!
Это чудо таким страхом исполнило второго варвара, что он убежал со всех ног. Он пытался спастись от Бога бегством?! А к этому тотчас возвратился разум, и он оплакивал свое несчастье, источая горючие слезы и сильно раскаиваясь…
Что же делает человеколюбнейшая и, поистине, христоподражательная душа Саввы?! Как только он пришел в себя и понял, что произошло, он так стал сострадать своему палачу, что вперил очи в Небо.
Сам он не мог как следует вытянуть руки к Богу, из-за повреждений от побоев, поэтому немого приподняв ладони он восставляет иссохшую руку в прежнее живое состояние. Тогда совершенно не ожидавший всего этого варвар убегает.
А Савве предстает тот самый сладкий защитник, ангел Божий, который всегда спасал его. Взяв Савву за правую руку он исцеляет его и исполняет обычной благодати. Он дает все: крепость тела, радость души, просвещение и души – и тела, и новые силы на путешествие (кини евдромия) в будущем.
О том, кто «пишет на воде, разгоняет облака и стреляет в небо»…
(Затем прп. Савва приходит к Иордану и является в древний монастырь Саввы Освященного, поселяется там в пещере, ни с кем не разговаривая. Разносится молва. Множество монахов собираются со всей Святой Земли только взглянуть на подвижника, как пишет кир Филофей «…больше, чем к Иоанну Крестителю…»)
Ну, что же, а теперь приготовьтесь услышать о новом (палин) и небывалом сражении подвижника. Ибо пришло время, наконец, рассказать о самой замечательной (динон) его выдумке и победе (палесматон – уловка, прием, выдумка)
И вот, лукавый все испытал, и все, как говорится, попробовал… И что же он увидел? Он увидел, что «пишет на воде, разгоняет облака и стреляет в небо»… Ведь именно такие поговорки используют в отношении того, что невозможно. Тем не менее, лукавый не оставляет борьбы, хотя давно уже следовало это сделать(!).
Да и как мог он оставить прп. Савву, видя, как он сверхъестественно восходит на Небо вместе с плотью?! На то самое Небо, откуда сам диавол жалким образом свалился, хотя и был бесплотным!
И вот, он прибегает к последнему оружию, к последней, так сказать, возможности…
Последняя битва
Собрав всю свою демоническую силу и выстроив ее фалангами в ряды, подобно тому, как делают на войне или в каком-либо сражении, сатана сам, становится полководцем во главе отрядов и главным борцом. И вот, сатана лично выступает на борьбу против Саввы.
Они приступают и сначала криком и шумом, и даже как бы свистом, потрясают пещеру. Они бесстыдно кричат и, делая много шума, выкрикивают угрозы и брань… на непобедимого и бесстрастного. А после этого еще более дерзко и хамски выкрикивают следующее:
«Зачем ты нас постоянно опаляешь? Зачем ты всю жизнь во всяком деле нам постоянно противишься? В то время, как мы не сделали тебе никакого зла!
Мы не можем выносить твоих подвигов и все возрастающего усердия. Более того, мы не выносим даже упоминаня о тебе. Даже имя твое нам слушать – противно!
Ставим тебе условие. Оставь эту борьбу и вражду против нас, и дай и нам – и себе хоть немного передохнуть. Или же ты очень скоро отправишься к своему Возлюбленному и в любом случае оставишь наши владения. Потому что мы не можем больше ждать! Твоя любовь к Нему заставляет нас дать тебе решающую битву.
Выбирай! Потому что теперь мы уже не оставим тебя пока не изгоним, что бы там ни случилось и чего бы нам это ни стоило! И мы изгоним тебя не только отсюда, но и вообще из этой «временной жизни!»
Бесы хватают его, относят на соседний утес, и сбрасывают вниз
Великий Старец не обращал никакого внимания на их крики, подобно человеку, который погружен в сон. Он уже успел привыкнуть к их уловкам, изучил их нападения, и оставался спокойным, пребывая в Боге в обычном радостном состоянии духа. Он весь этот шум и бесконечную болтовню вменял в детский лепет!
Бесы же издали новый ужасный дикий вой и с воплями закричали:
«Послушай, ты что оглох?! Почему ты ничего не отвечаешь нам? Так ты не реагируешь ни на наши вопли – ни на наше молчание?! Ну, посмотрим!»
Но Савва опять ничего не отвечал, да и как он мог ответить, если он в это время разговаривал с Богом?!
«Желающие мне зла говорят тщетное и каждый день замышляют новые козни. А я подобно глухому – не слышу, и подобно немому – не отверзаю уст. Стал я подобен человеку, который глух и нем. И все это, потому что я на Тебя, Господи, уповаю!» (Пс 37:13-16)
Бесы же все более и более исполнялись дерзости и неистовства. Наконец, они уже будучи не в состоянии сдерживать себя, бросаются на Великого. Собравшись отовсюду в кучу и выстроившись, плечо к плечу, сомкнутым строем, с как можно более сильным криком, жаждая убийства, они наваливаются на подвижника.
О Суды Божии! Бесы хватают его, относят на соседний утес, и сбрасывают вниз головою…
О самой замечательной (динон) выдумке (палесматон – стратегическая уловка) прп. Саввы, принесшей ему окончательную победу
Утес скалы был настолько высоким и вызывал такой ужас, что при одном только взгляде на него становилось страшно. Конечно, упавший оттуда ни в коем случае не мог бы остаться живым, будь то человек, скот, или любое живое существо…
Я уверен, что дивный Савва в это время мысленно слышал: «Ангелам своим заповедает о тебе, и они на руках своих понесут тебя..» О, всем управляющая Сила Христова! Он не только услышал, но и делом испытал это чудо!
И вот, Савва полетел вниз…
Но он полетел не вниз головой, как того хотели злодеи, а совершенно прямо! Не потерпев никакого вреда, он стал на ноги на дне пропасти и тем самым восторжествовал над врагами, их самих низринув в бездну их погибели. Теперь-то они уже не смели нападать на него, как это им позволялось раньше по особому Божественному Промыслу…
Я просто хочу заметить, что это был конец бесовских нападений, а именно, их совершенное прекращение. Но как это произошло – я еще не рассказал до конца….
Бесплотное существо, посланное для удивления человечества
Как я уже сказал, Великий Савва падает вниз и, безопасно перенесенный невещественными руками ангела, который охранял его, становится ногами на землю, воздев руки к небу и туда же вперив очи… Но это была еще не победа.
Что же он придумал? – Он стоит там неподвижно сорок дней, совершенно не касаясь ни пищи – ни пития. Он стоит воздев руки без сна твердо и неподвижно, подобно какой-либо статуе из твердого бездушного материала.
Я бы скорее назвал теперь его бесплотным существом, посланным для удивления человечества. Или я бы именовал его новым Моисеем, великим служителем Божиих Таинств, некогда сверхъестественно вошедшим во мрак и принявшим скрижали завета. Правда, Моисею потребовалось вдвое больше дней и двухкратное восхождение. Как мы знаем, ему пришлось обновить те Священные Скрижали, которые сокрушило невоздержание тех, кто хотел жить по закону.
Или я бы называл Савву каким-нибудь подобным Моисею, не знаю как и назвать, - созерцателем и служителем Божиих Таинств. …
Итак, прошло три дня и три ночи, а Великий все продолжал молиться, простерши руки к небу, на дне пропасти.
Далее он сам рассказывал:
Свет
«Потом мне показалось, что я неизреченно восхищен оттуда и поднимаюсь в небо выше и выше. И вот, я вижу поток Света! Но как выразить его невыразимый блеск и передать его обилие?! Он как бы некое безграничное море залил всю ту равнину, расположенную выше небес… Казалось, что Свет везде течет и струится подобно какой-нибудь молнии. Увидел я, - он говорил, - и Сладчайшего Иисуса, восседавшего на той равнине и сонмы ангельских чинов, которые предстояли ему и служили ему.
(Затем братья монастыря достали подвижника и принесли в обитель. И там два года он не двигался, пребывая в созерцании. Год он пролежал на одном боку и год – просидел «как будто он был сделан из какого-то бездушного вещества»)_
(Далее старец Савва совершает совершено невероятный поступок. Он приходит в Обитель Предтечи, монастырь, расположенные возле Иордана. Он просит игумена принять его послушником и распоряжаться им, по нужде. Затем ходит на послушания вместе с другими послушниками, неся послушание пономаря в храме, и учится у них духовной жизни, чем вызывает изумление всех.)
Несостоявшийся обед
(Савва изумляет не только людей, а самих зверей! Однажды ему было вверено «заведывание ослами»…)
В обители Предтечи был такой случай. Придя на луг, старец Савва и другой послушник отпустили ослов пастись, а сами занялись послушанием, собиранием дров. В это время три льва выбежали из леса и стали поспешно приближаться к ослам, как к готовому обеду… Послушник тотчас убежал…
Когда Савва увидел, что львы устремились на ослов и готовы броситься на них, то он побежал наперерез львам. И достаточно близко подбежал к зверям. Что же он делает? Господи, о удивительное проявление Твоей силы в этом муже! – Он не запрещает им, но громким голосом говорит львам:
«Заклинаю вас Богом, общим для меня и для вас! Не причиняйте вреда этим животным, и даже не касайтесь их. Оставьте их, пусть безопасно идут домой. А меня берите вместо них и терзайте на части своими когтями, как готовое угощение! Сожрите меня, ибо я не окажу вам никакого противодействия и не создам препятствия…»
Звери остановились, как будто были разумными и поняли сказанное. Как бы очарованные Великим, львы оставляют природную дикость и, склонив головы, возвращаются в свои убежища, стыдясь его смиренномудрия.
(Далее старец Савва путешествует в Дамаск, Антиохию, по дороге воскрешает ребенка, затем плывет на Крит и живет в различных пещерах острова. После этого Савва проходит Пелопоннес и обходит всю материковую Грецию, ища пещеры и подвизаясь в них. Затем он идет в Константинополь. А после этого возвращается на Афон, где и встречается с кир Филофеем, автором Жития в монастыре Ватопед. Там, естественно, Савву пытаются рукоположить…)
Неудавшаяся хиротония прп. Саввы
(Далее Савва путешествует в Дамаск, Антиохию, по дороге воскрешает ребенка, затем плывет на Крит и живет в различных пещерах острова. После этого Савва проходит Пелопоннес и обходит всю материковую Грецию, ища пещеры и подвизаясь в них. Затем он идет в Константинополь. А после этого возвращается на Афон, где и встречается с кир Филофеем, автором Жития в монастыре Ватопед. Там, естественно, Савву пытаются рукоположить…)
В Ватопеде Славный светло сиял добродетелями, сколько возможно скрывая свое высокое состояние. Тем не менее, высота любви и смирения делали его всем известным! Поэтому все его почитали. И вот, старейшие возрастом и добродетелью единодушно решили почтить Савву достоинством священства.
Ну, а если говорить честнее, то это значило скорее дать Святейшему приличное место в иерархии монастыря. Конечно, они так не говорили, а считали, что хотят первого среди воинов и достойного всякого уважения подвижника почтить за добродетель. Конечно, этим справедливым решением они бы прославили перед Богом и себя, доставив новой хиротонией пользу и тем, кто близко – и тем, кто далеко…
Старейшие отцы Ватопеда много упрашивали Савву через меня! Но мы никак не могли убедить его! Несмотря на то, что я изо всех сил упрашивал его, стараясь вынудить его согласиться… Ведь любовь давала мне достаточно дерзновения на это!
Я просил его о хиротонии…
Вот что Савва ответил мне:
«Послушай, зачем ты, лучший из друзей, сам принуждаешь меня открывать обратную сторону просьбы этих отцов?! Тебе кажется рукоположение – легким и незначительным делом. Ты потому усиленно стараешься убедить меня, что видишь лишь наружную сторону этого предложения.
Неужели ты думаешь, что я поймаюсь на эту глубочайшую хитрость и возложу на себя духовную власть над людьми?
Они предлагают мне быть начальником и все отсюда вытекающее...
Они намереваются возложить на мою душу настоящее бремя – неразрешимые оковы. Поэтому они предлагают мне хиротонию, как какую-нибудь подставку и основание благополучия моей будущей жизни: почет, уважение, достаток.
Но подумай сам, какой смысл мне, оставившему мир и все, что в мире (дословно – мирские дела), опять вернуться в мир и гоняться за властью?
Как будто я раскаялся в своем намерении?!
Ты думаешь, что я вернусь в мир, несмотря на то, что я давно уже отрекся от мира, как власти над людьми, и убежал от близкого общения с любым начальством?
Разве ты не видишь, что так поступают связанные узами власти над людьми? Разве ты не видишь, что везде - и в миру, и в монастыре – одно и то же: какое тщание они имеют, чтобы эту власть не потерять – и какого искусства в интригах достигают, чтобы эту власть преумножать?!
А у меня, друг мой, - заканчивает Савва, - совсем нет на это досуга…»
Притча о виноградной лозе, или какова природа любой власти и начальства над людьми?
Тотчас Мудрый, чтобы пояснить свои слова, приводит потрясающую притчу:
Лесные деревья, - говорит Савва, - держали совет. Они решили выяснить друг с другом природу власти и определить, что такое начальство.
Как обычно бывает в таких обстоятельствах, одни предоставляли право начальства одним, другие – другим… Наконец, они пришли к общему мнению и вручили начальство виноградной лозе!
Они пришли к лозе и стали просить ее, чтобы она стала начальником. Она ответила:
«А зачем? Я не желаю быть начальником над единоплеменными, потому что этим я как бы презираю славу моего собственного плода!»
После этого была избрана смоковница и, по очереди, другие плодовые деревья… И точно так же один за другим они отказались от начальства, не желая терять сладость своего собственного плода.
Тогда все выбирают терновник, но не по желанию, а по необходимости… А он, будучи всем неприятен, принимает начальство – тотчас! Ведь ему не надо выращивать собственный плод, и у него есть время на эту обязанность...
Потом же сам Савва истолковал притчу лозе и терновнике
Друг, я не хочу тебе сказать, что начальство над людьми – есть непременно признак бесплодия души, хотя это очевидно. Тем не менее, я отказываюсь от начальства над единоплеменными братьями не по этой причине.
Есть еще одна важная вещь! Видишь ли, здесь я отказываюсь по причине духовной высоты этого дела. Потому что люди даже не понимают, насколько велика у начальника ответственность перед Словом Божиим, Первопастырем и Архиеерем, страдавшим и превышеестественно положившим душу Свою за души тех, которые поручаются начальнику. Не обидеть Христа в этом деле – это, поистине, велико и требует Божественной или, по крайней мере, ангельской силы.
Ведь, по слову Господа, где найдется такой разумный в духовном домоправитель, которого Господин поставит над всем в дому его, давать братьям и его сорабам, в свое время, нужную меру хлеба?!
— Блажен раб тот, которого Господин найдет бдящим…
А нам всем, не причастным особых даров Духа, шествующим по безопасному пути, не возносясь на вершины, нужно предоставить свои вожжи – другим, чтобы безопасно идти за духовными вождями и начальниками.
Для нас, тех, кто хочет принести плод, требуется одно – сколько есть силы внимать своему сердцу.
Экзарх тишины и духовные философы
Один раз, когда братия Ватопедской Лавры обедала за общей трапезой, вместе со всеми присутствовал и Савва. Между братьями начался разговор, что нарушало общий порядок. В результате возник некоторый шум от голосов, так что шум даже мешал читать чтецу, как это было заведено в монастыре.
И вот, возникло как-бы замешательство, а его виновники не унимались, несмотря на замечания тех, кто поставлен был следить за порядком (эфестотес), того, кто следил за тишиной (екзархос тыс сиопис).
(эфестотес – дословно, «те, кто был назначен, кто придя – приставка «ипо» - находился там по послушанию – глагол «истеми», об этом термине см. перевод Лествицы. Если бы переводчики Лествицы имели возможность хоть немного, лет 10-15 поупражняться в святоотеческих текстах, например, в этом Житии, то не наделали бы столько ляпов и глупостей в переводе "Монашеского устава"…)
В монастыре Ватопед «экзарх тишины» как раз и имел заботу о том, чтобы призывать к порядку...
Кто будет возражать о том, что благовременное молчание – вещь важная и имеющая большую цену в монастыре? Ведь монахи – это духовные философы, следующие «школе Оцов». А Отцы и учением – и делом показали, что во вермя трапезы лучше всего читать о жизни добродетельных мужей, храня в это время в сердце молитву. И так удобнее приближаться к Богу, горячо благодаря Его даже за ту самую пищу…
Игумен демонстрирует высокий профессионализм
Наконец, шум и смятение заметил уже сам игумен, находящийся на возвышении. Тогда сначала игумен терпит и негодует, сдерживая себя. А потом, когда уже не мог сдержаться, исказив лицо, он полным негодования голосом начинает кричать на бесчинных монахов.
Игумен Ватопеда при всех осыпает их бесчисленными укорами, называя их потерявшими стыд, бездельниками, которые совершенно потеряли страх Божий, и жуют пищу подобно бессловесным скотам.
Он говорит:
«Разве вы не знаете, что, по словам Отцов, трапеза без Слова Божия подобна свинной кормушке?! А лучше сказать, не трапеза, а вы, по виду имеющие разум, ведете себя подобно скотам или варварам. Вы предаетесь пьянству и нарушаете чин трапезы, создавая шум и приводя все в смятение!»
А игумен вообще был весьма вспыльчивым и «несдержанным пастырем». Сначала игумен накричал на них и другими оскорбительными словами. А затем, распаляясь гневом, игумен, уже совершенно выйдя из себя, со знанием дела (в перовисточнике – «добросовестно, хорошо» - портал Святая Гора) выбранил всех...
Но и на этом игумен не останавливается! Он останавливает чтеца, тех братьев, которые разносили пищу, и долго со смаком и сильным негодованием осыпает всех бесчисленными бранными словами. И так продолжалось до окончания обеда… Впрочем, правильнее сказать, после трапезы это все еще не кончилось…
После того, как братия поблагодарили Бога в молитве, и все устремились к выходу из трапезной, игумен стал в дверях и снова начал изо всех сил нападать на нарушителей. Игумен изливал всю силу праведного гнева, который мало чем отличается от обиды. Так игумен даже кричал им вслед, пока они не скрылись в кельях…
Игумен вонзил нож гнева в сердце братства
Все братья были потрясены. Одни с кротостью выносили негодование отца, считая это справедливым и заслуженным. Такие говорили себе: «Наказание Господне отверзает мне уши» и «начало премудрости - страх Господень». Тем не менее, большинство братий, как низших – так и их старшей братии, я имею в виду старшей и по заслугам, и по возрасту, признали поступок игумена слишком резким.
Братия Ватопеда негодовала на игумена...
Ведь он дерзко и не к месту, не разбирая старших и послушников, излил на всех свой гнев. Он не пощадил никого и не постыдился ни их достоинства – ни своего авторитета власти. Надо же было так выйти из себя, что человека уже ничто не может остановить?!
Так что же на самом деле он сделал? – Я бы назвал это так: игумен вонзил нож гнева в сердце братства… Впрочем, это не мои слова, именно это я потом слышал часто и от многих, это и всякое подобное этому.
Я же, будучи в том собрании в тот момент и видев своими глазами все происшедшее, находился в недоумении и обуревался самыми противоположными помыслами. Вдруг, я вспомнил, что ведь я - ученик прп. Саввы!
Поэтому я решил узнать его мнение об этом вопросе, так как я сам не мог разобраться в том, какой партии, проигуменской – или противоигумнской, отдать предпочтение. Ведь Великий имел дух совета и разума, и умел, по выражению мудрого Даниила, «открывать сокровенное» (Дан 2:28), решать загадки и узнавать Суд Божий.
А теперь ты услышишь то, чего не ожидаешь…
Я спросил его:
— Скажи, - говорю, - какие мысли ты имел во время гнева игумена. Какое впечатление произвели на тебя слова его?! (Ср. Лествица) Я хочу узнать твое мнение, и я приму его. Это намного проще, чем спорить с помыслами, блуждать умом туда и сюда, и делать предположения вместе с незнающими истины.
Приклонившись этим словам он ответил:
— Друг, я вижу, что ты от всей души желаешь научиться духовному рассуждению, познать сокровенное. И я вижу, что ты не отступишь от правды, какой бы она тебе не показалась странной. Я знаю, что ты имеешь достаточно мужества верить мне, потому что вижу твою любовь, усердие и веру.
Как бы перед лицом Христа говорю тебе это! Знай, что я никогда ничего не предпочитаю Истине. А теперь наберись мужества и отбрось от души страх необычного и непривычного для тебя. Отбрось от души всякое сомнение и слушай внимательно то, что ты не ожидаешь услышать.
Но давай сначала твердо решим и договоримся, что ты никогда никому этого не расскажешь, пока я не уйду из этой жизни.
Явление ангелов
Когда во время обеда поднялся разговор и шум, я не видел, кто именно был причиной. Отец стал бранить и бесчестить всю братию без разбора. Ты сам видел, как сильно он гневался и негодовал. Чтение поучений прекратилось. На всех напал ужас… Все смутились и исполнились страха и тревоги…
В это время я поднял глаза на игумена и увидел чудное, достойное внимания, удивления и восторга зрелище! В это самое время перед игуменом появились два светлых ангела, светозарные настолько, что все помещение озарилось обилием исходящей от них благодати!
Что скажу? Они был радостные и невыразимо прекрасные. Они с любовь взирали на всех и разливали вокруг невыразимую радость!
Мне показалось, что они приготовились к какому-то торжественному приему! Или даже я бы сказал они собирались угощать вкушавших и уже приготовились разносить явства!
Казалось, одого из ангелов имели в руках отделанные золотом чаши, у другого – какие-то золотые корзины. В корзинах были прекрасные фркуты… а в чашах – благовонное масло из роз, испускавшее аромат.
Ангелы стали разносить это, и каждый из них пытался раздать как можно больше даров сидевшим за трапезой монахам.
Неужели я враг самому себе?!
Но не все монахи удостаивались даров: одни получали в изобилии, а другие – вообще ничего не получали. Но что самое удивительное! Быстрые служители Бога обошли все столы, щедро раздавая всем обедавшим почести свыше. Те, кто получал дар, к тому притекали как бы лучи солнечного света.
Это было подобно тому, как свет притекает к здоровым и сильным глазам. Свет наполнял их души и лица радостью и благоуханием.
Это были те, кто великодушно выносили обличения игумена. …С ними ангелы беседовали, что-то тайно шептали им на ухо, радостно приклоняя к ним – о чудо! – свои главы…
Были и такие монахи, которые к прещениям игумена отнеслись с ропотом и ожесточением души. Они исполнились гнева и ярости и душою стремились к мщению. Эти братья добровольно – о горе! – лишали себя и света, и даров…
Можно сказать, что светлые ангелы отворачивались от них. Но правильнее выразиться, они сами закрывали свои глаза, потому что они не могли смотреть на сияние света и Истины. И тотчас их наполнял мрак и горечь!...
Дружище! Но это что! Но это ерунда... Я же сейчас хочу сказать о себе. Я подумал: «неужели я враг самому себе?!». Видя это раздаяние, я и лицо – и руки протянул ангелам… И они наделили меня обильно!
Хочешь знать, что было дальше?!
Знаешь, что было дальше?!
Хочешь знать, что было дальше?! Я желал, чтобы игумен и отец никогда бы не прекращал своих поношений и прещений! Ах! Как я хотел всей душой, чтобы не прекратилось раздаяние даров! …
Когда же все пошли к выходу из трапезы и отец игумен опять начал, как ты сам видел, нападать на всех – негодуя и обличая, Божии ангелы опять принялись за раздаяние….
Я снял бы свое тело как одежду и отдал прокаженному
Некоторое время Савва прислуживал больным в больнице. Когда один из больных монахов неожиданно почувствовал болезненное отвращение к еде и питью, и вообще ко всему. Этот монах стал просить одного лекарства – чтобы Великий постоянно сидел рядом с ним.
Сава тотчас, сказал с великим Павлом: “никто своего да не ищет, но – каждый да ищет, что угодно ближнему”. Он оставил все и предоствил себя в распояржение больному, не оставляя его ни днем – ни ночью.
Когда я выразил ему удивление, то он ответил:
— Что же в этом, друг мой, удивительного?! Что лучше этого дела? Или какой признак любви к Богу лучший, чем этот? Я поэтому подражал бы тому пресвитеру, который говорил, что, если бы он мог, то снял бы свое тело как одежду и отдал бы прокаженному, а взамен бы одел – его тело. И я бы желал сделать это…
Ибо добро невозможно защитить посредством зла!
Еще упомяну о том, что ни раздражительности – ни недовольства никогда нельзя было видеть на его лице. Так было даже если дело касалось истин Веры!
Здесь я уже не выдержал... Я выразил свое удивление по этому поводу, а он так ответил мне:
— Рассуди сам, какая разница, каким покрывалом будет закрыта зрительная сила нашей души – золотыми листьями или глиняным покровом?! Ведь я буду одинаково слеп, из какого бы материала не состоял покров на моих глазах. Понимаешь? – Поэтому в душе никогда не должно быть ни раздражительности – ни даже просто горечи. Ибо добро невозможно защитить посредством зла…
Дополнение: краткое жизнеописание из других источников.
Савва Новый Ватопедский (мирское имя Стефан Логарас, ок. 1280, Фессалоники - 1349, Константинополь), один из наиболее значительных деятелей духовного просвещения XIV столетия. Родился в благочестивой семье, от родителей, которые закончили свой земной путь пострижением в монахи. Получив светское образование в Фессалониках, удалился на Святую Гору Афон, где принял монашеский постриг с именем Савва. Семь лет провел в келии Ватопедского монастыря возле Кареи, где служил переписчиком рукописей. После захвата в 1307 - 1308 гг. каталанцами Македонии многие монахи были вынуждены покинуть Афон. Так, Савва десять лет после этих событий подвизался в Иерусалиме. Посещал Кипр, Эфес, Грецию, Константинополь, Синай. В 1330 году вернулся на Афон в Ватопед, где состоял в общении с будущим константинопольским патриархом и автором его жизнеописания Филофеем Коккиным. В марте 1342 года был послан в Константинополь в числе святогорского посольства в поддержку императора Кантакузина. Скончался в монастыре Хора в Константинополе
День памяти Саввы Нового Ватопедского — 15 июня (28 июня по н.с.)
Источник isihazm.ru:
