Вместо предисловия

Святые обнимают своею любовью весь мир. Церковь свидетельствует: те, кто не чтут святых последнего времени, не могут расчитывать на молитвы святых, подвизавшихся в прежние времена.

А сколько в наше время встречается явных и сокровенных рабов Божиих, являющих нам замечательные примеры подлинной святости, настоящего подвижничества, черпающего силы для своей всесогревающей любви в глубоком покаянном подвиге!

Повествование о жизни блаженного старца Иакова Эвбейского, нашего современника, приблизит боголюбивых современных читателей к благодатной атмосфере чистоты и любви, ниспосылаемых не только на греческих, но и на русских его духовных детей и почитателей от полноты облагодатствованного, любвеобильного сердца.

Происхождение и юношеские годы старца

Малая Азия, которая родила столько Святых нашей Церкви – это родина и отца Иакова. Селение, где он родился и жил первые два года своей жизни – Ливисия, одно из прибрежных селений Ионической земли, примерно на уровне острова Костелоризона.

Семья старца была из самых зажиточных в селе и, кроме дома и строений, имела и свой собственный магазин. Однако, великое ее богатство – это благочестие и чистая христианская вера, которая имела в семье очень глубокие корни. Генеалогическое древо Отца имеет похвалу во Христе: семь родов Иеромонахов, одного Архиерея и одного Святого. Последней освященной веткой этого духовного виноградника был отец Иаков.

Таким образом, сия трудная христианская аскетическая традиция в лице отца Иакова нашла последнее и – Бог знает – пожалуй, самое величайшее свое выражение.

Старец родился 5 ноября 1920 года. По причине печальных событий Малоазиатской катастрофы и искоренения эллинизма он был вынужден оставить священные земли Малой Азии и был пересажен как многоценная и священная виноградная лоза в селение «Святой Георгий» Амфисский, и через два года – в деревню Фаракла в северной части о. Эвбеи.

Там жил он до тридцатилетнего возраста, когда пересадил его Бог, окончательно, в священный Монастырь Преподобного Давида.

Основную и определяющую роль в жизни Отца играла личность благочестивейшей и аскетической матери его Феодоры, дочери Георгия и госпожи Креммидии, которая была превосходно украшена добродетелями милосердия, воздержания (пост – рассудительность), трудолюбия и домохозяйствования. Добродетели, которые она передала с любовью и терпением нежной душе своего чада Иакова, которого чрезвычайно любила. «Душа матери моей» – говорил отец – была монашеской». Однако, по обычаю малоазиатов ее обручили, естественно, не спрашивая, в возрасте двенадцати лет, и в возрасте восемнадцати лет состоялась свадьба с его отцом, Ставросом Цаликис.

После совершения таинства, вследствие большой стыдливости девственной ее души пришлось родителям приложить особые усилия, чтобы убедить ее в определенных деликатных вопросах супружеской жизни. От этого брака родились девять детей, но в жизни сей только троим дозволил Бог остаться. Двум мальчикам и одной девочке.

Старец, второй по очереди мальчик «из остатков смерти», как имела обыкновение говорить мать его, был очень воздержанный в пище и болезненный.

«Моя мать из-за хилого моего сложения звала меня «осевший цыпленок», – говорил старец.

«Двухлетнего ребенка – рассказывал старец, – покрыла меня своим женским платьем мать моя и вместе с бабушкой и тетками поплыли мы на лодке в Грецию. Когда подходили к порту Пиреи, несмотря на младенческий возраст, я помню, как мы впервые в нашей жизни услышалибогохульные ругательства. Тогда бабушка моя сказала: «Зачем пришли мы сюда? Лучше бы нам возвратиться назад, чтобы нас убили турки, чем слышать такие слова. В Малой Азии мы не знаем таких грехов».

Из порта Пиреи беженцев перевели в различные пункты греческой земли. Семья старца вместе с другими беженскими семьями жила около двух лет в одном складе в селении «Святой Георгий» Амфисский. Эти два года об отце своем не имели никакого известия. То же самое, вероятно, и он. Не знал, жива ли семья его и где находится. Однако, промысл Божий привел отца его в деревню, в которой жила семья его, где он и получил работу на строительстве некоего дома, так как был строителем по профессии.

«Проходила, – говорит старец, – бабушка моя мимо строения, которое строили, и услышала голос отца моего и узнала его». Так, чудесным образом вновь соединились мы с отцом с большим волнением и неописуемой радостью. Потому что отец мой полагал, что мы убиты, думал о втором браке, но Бог дал чудесным образом разрешение.

В последствии семья переселилась на остров Эвбею и устроилась в селении Фаракла, в северной части острова.

Там им предоставили надел земли с постройками, где они построили и дом, в котором жил отец до тридцати лет. С волнением старец вспоминал о благословенной и мирной семейной жизни детских лет. Отец, как строитель, часто отлучался из дома, Благословенная мать Феодора была главным воспитателем его.

«В детстве, – говорит отец, – я не имел товарищей. Редко выходил из дома и то лишь в школу, или на необходимые работы и повеления. Мать была очень внимательна в вопросе благоразумия детей своих. Когда, однажды она увидела, что я кладу руки, чтобы погреть их, между ног, то сказала мне тактично и с кротостью: «Чадо мое, Иакове, более не клади руки свои между ног, потому что родители детей, которые так делают, умирают, а сами они также чахнут». Когда я ей сказал, что мерзнут ручки мои, поэтому кладу их туда, чтобы погреть их, она связала мне две шерстяные рукавички, как шерстяные носки, которые я носил на руках, чтобы не мерзнуть. С такой рассудительностью и вниманием следила мать за делом благоразумия. Эту мудрость и рассудительность имела она, конечно, от Бога, потому что жила мудрой и простой жизнью.

После рождения детей родители мои не соединялись: жили жизнью духовной, братской. Один спал в одном углу комнаты, другой – в другом углу, а дети – посреди, все на соломенных матрацах.

Смиренная, благословенная, священная простая жизнь. Мать научила меня делать много поклонов и молиться. Оставаясь дома, я помогал ей в различных женских делах, поскольку любил и жалел ее, от того что она уставала. Я научился шить, облицовывать стеганые одеяла – как мы говорим – папломата (покрывала) – по-малоазиатски, – и вообще все женские работы, все это мне очень пригодилось в монашеской жизни, потому что совсем не затруднялся в аналогичных обязанностях.

Когда мы затопляли печку в зимние месяцы, родители наши сидели один с одного боку печки, а другой – с другого, то есть каждый имел свое место. Настолько мы их уважали, что, когда их и не было, мы никогда не садились на место отца нашего или матери. Сидели в другом месте.

Когда каждые 15–20 дней приходил батюшка в деревню нашу, чтобы нам служить, – мы не имели собственного Священника, – шел я с ночи в церковь ему помогать в службе, а после в псалмопении. До того, как приходил народ в церковь, клал я обычно равномерные поклоны. Как-то раз Священник сказал мне:

– Чадо мое Иакове, не совершают в день Господень (то есть воскресение) поклоны. День Воскресения есть. Воскресе Господь!

Я ответил ему:

– Делаю поклоны, как мать меня научила.

«Об исповеди не знали, – говорит старец, – но когда надо было причащаться, после строгого поста, целовали руку родителей наших и старцев и причащались. Воздержание в пище у матери моей было удивительное. Сто драми (320 г.) масла нам хватало на всю неделю. Не потому, что не имели средств, так как у нас был магазин и отец мой мастером, строителем был, и достаток семьи мог бы обеспечить нам достаточно богатую жизнь. Но мать имела развитую в высшей степени божественную добродетель милосердия и рука ее была всегда открыта для страдающих и бедных, которые в те годы изобиловали. Помогала им и продуктами, и одеждой. Сострадательная душа ее отдавала даже и необходимое белье наше, так что, когда возвращались я и отец с работы – я помогал ему, когда вырос, в строительных работах, – бывало небыло нижнего белья, чтобы переодеться, так как все она отдала, и мы были вынуждены носить только чистые брюки и ничего более из нижнего белья.

Но благодать Божия была столь богатой, что нас согревала и радовала, и все было мирно в нашем домике.»

Среди такой священной семейной обстановки благодать Божия начала светить и направлять старца.

«Я имел обыкновение, – говорил старец, – ходить на похороны и часто – на кладбище нашего селения, конечно не имея какой-либо меланхолии или другого какого душевного смущения. Ходил и размышлял о сущности и привременности жизни, и память смерти начала оживляться в душе моей».

Просвещенный Духом Святым, Который нашел чистый сосуд – непорочную душу его, старец начал задумываться о том, чтобы посвятить себя Богу и стать аскетом(подвижником), когда вырастет.

«Мне доставляло радость, – говорил отец, – уходить из дома, выходить за деревни в горы, где я искал готовые или выкапывал только для одного себя маленькие пещеры, срезал несколько веточек от кустарников, стелил сверху небольшой дешевый коврик, прислонял колена и молился часами, воображая, что я подвижник.»

Видим, что так проявлялись при божественном освящении священные задатки семейного аскетического предания и начало являться, видимо, будущее призвание старца. Молитвы семи поколений Иеромонахов семьи их с Вышняго Иерусалима, от небесного жертвенника, где они литургисали, также как и Архиерея, и, главное, Святого, который произошел из их семьи, начали давать плоды, светить, греть, обогащать восприимчивую душу Отца.

При окончании Народной школы, вследствие высокой разумности и отличного усердия старца, деревенский учитель предложил родителям послать отрока в г. Халкис, в гимназию, для продолжения образования, «так как было бы жалко поступить несправедливо с таким умом».

«Но родители мои, – говорил старец, – предпочитали держать меня при себе, боясь, чтобы я случайно каким-либо образом не подвергся опасности вдали от семьи».

Так жил старец с грамматическими знаниями народной школы, чтобы воспринял его Тот, Кто «неграмотных научил мудрости», да научит его истинной мудрости, и Тот, Кто «рыбаков поставил богословами», да поставит его истинным богословом и Отцом Церкви. Великий дар веры и смирения старца, как и молитвы преподобной матери его, были причиной удивительного, поистине живого отношения его к Панагии нашей и ко всем Святым. Так очень просто, очень естественно нисходило небо на землю. «Велия суща веры исправления».

«Как-то, – рассказывал старец, – когда был маленьким, я заболел такой сильной простудой, что упал на кровать с сильной одышкой и ужасной болью в правой стороне грудной клетки. Врача в деревне не было и единственное наше прибежище – Бог и Святые Его. Мы имели в нашем доме одну маленькую серебряную икону Святого Харалампия, чудотворца, ей около шестисот лет, которую мы принесли из Малой Азии, родовую святыню.

Мать моя совершила многие молитвы и поклоны, призывая Святого. И вот, тогда я вижу руку Священника от запястья и ниже, которая проводит над головой моей, спускается к груди моей на место, которое болело, тут меня перекрестила и погладила. Сразу прошла боль и одышка, и я стал здоров. Говорю тогда матери:

– Мама, я видел руку Священника, которая перекрестила и погладила меня, и я здоров. Все прошло.

Конечно, сказал ей, что рука была волосатая в запястье. С такой подробностью видел ее.

– Чадо мое, сказала мать, это был Святой Харалампий, который пришел и исцелил тебя. Нынешний день чти всегда – был день (памяти) Святого Апостола Фомы, когда случилось чудо – так как ты был мертв и воскрешен.

В другой раз, снова маленьким мальчиком, я заболел такой серьезной кожной болезнью на ступнях ног моих, что открылись большие раны, глубокие трещины и текла жидкость, и у меня были ужасные боли. Болезненное состояние, несмотря на лечение различными воскомазями, – мази, приготовленные из воска и масла,– продолжалось долго и все более постоянно ухудшалось.

Так что я не мог ходить, ни, естественно, носить ботинки. По дому переступал с болями, с мазями на ногах и кусочками бумаги, приклеенными сверху. И жизнь моя стала мученическою. Как я был обессилен от этой болезни ног, то мать от расстройства однажды сказала:

– Чадо мое, я возгнушалась тобой из-за этих ног. Станешь ли ты когда человеком? «Слова эти меня огорчили, – говорил старец, – меня ранили. Не потому, что мать моя действительно гнушалась меня – было ли это когда возможно? – но от чрезмерной жалости к моему состоянию сказала она эти слова. В то время принесли на Эвбею чудотворную икону Богородицы «Странницы» и народ переносил ее из деревни в деревню для поклонения верующих. Услышали мы в селении нашем, что Панагия находится в соседнем селении, на расстоянии двух часов хода пешком. Достаточное число сельчан и детей решили идти поклониться благодати Ея. Сказал и я матери, не разрешит ли она сходить поклониться Панагии.

– Куда ты пойдешь, чадо мое, с такими ногами, такую дорогу? Ты не сможешь следовать за другими, а попадешь в опасность один, маленький ребенок. Тебя съедят лисицы на дороге.

Она так сказала, чтобы я испугался. В тот момент прошел Священник возле дома, он пришел в деревню нас причащать. Он слышал беседу и говорит матери моей:

– Пусть, Феодора, идет ребенок, раз этого так хочет, не запретишь.

Тогда ему говорит моя мать:

– Ваше Преосвященство, – так называли малоазиаты Священников, – у ребенка проблема с ногами, потому запрещаю. Но поскольку говорите Вы, чтоб шел, пусть идет.

Стыдилась мать возражать Священнику и дала мне позволение, как смиренная и послушная душа, каковой была.

Односельчане уже отправились в поход. Можно понять, что после нескольких метров, которые я с трудом прошел, отпала бумага с моих подошв, и мази стали причиной того, что прилипали различные камешки, маленькие щепки и колючки, так что вскоре забились раны и боли, которые они мне причиняли, были несносны. Каждый шаг – истинное мучение. Однако, у меня было такое желание поклониться к Панагии и вера в благодать Ее, что я продолжал путешествие. В какой-то момент мы встретили чудотворную икону на дороге в селение, в которое она предназначалась. Я побежал, хромая, с ужасными болями и поклонился Панагии нашей и просил меня исцелить, спасти от мучения ногами. Я говорил, как дитя матери своей и, помню, что Ей говорил:

– Панагия моя, мать моя сказала, что она меня возгнушалась из-за моих ног. Ты же меня не гнушаешься, Тебя прошу: сделай меня здоровым, чтобы я мог ступать, как и остальные дети.

Это говорил я Ей, плача по пути, и все гладил святую икону Ее и тер израненные мои подошвы, полные земли, которые стали грязными от жидкости, истекающей из ран. Так добрались мы до деревни, где временно установили икону Панагии на скамейке внутри церкви, и народ начал Ей поклоняться со многим благоговением. Солнце приближалось к закату и односельчане мои, после того, как они поклонились, отправились в обратный путь, потому что до нашего селения было два часа пути, и ночь приближалась. Я остался на ненадолго в церкви перед иконой Панагии и поскольку увидел, что никого нет вокруг, сказал Ей молитвенно:

– Панагия моя, сейчас, когда мы одни, сотвори меня здравым, сделай здоровыми ноги мои и я не окажусь неблагодарным, но буду работать, когда вырасту, и как только смогу, воздам за благодать Твою.

Одновременно я плакал и гладил святую икону и затем распухшие ноги мои. После того, как я попросил Ее много раз, вышел из церкви, тут я почувствовал, что ноги мои не болят уже. Шел свободно. Прошел еще дальше, плюнул немного на руку и очистил одну подошву, затем другую и что вижу! Велика благодать Твоя Госпоже Богородице ! Ни ран, ни трещин, но только некие белые шрамы, как линии на местах, где совсем недавно были глубокие те трещины. Как будто прошли годы и осталось только напоминание о болезни моей. Я сразу же возвратился назад со слезами радости, поклонился и поблагодарил Панагию нашу, повторил мой обет и бегом, как цыпленок, вернулся в селение по той же самой дороге, по которой недавно проходил мученически.

Великую любовь имел отец в особенности к часовням и к местам поклонения Святым, которые благочестие христиан посеяло в каждом углу греческой сельской местности. Так от малого возраста часто посещал он часовни, зажигал лампадки, убирал и совершал молитвы свои один, среди деревенской тишины. «Мне очень нравилось глядеть среди ночи на лампадки, зажженные в местах поклонения: я сидел и смотрел на них, любовался и утешался. Когда вы бываете на Святом месте всегда креститесь и призывайте Святого, потому что там находятся Святые, и благодать их нам помогает», – говорил старец.

За их деревней была на холме часовня Святой Параскевы. Туда ходил очень часто маленький Иаков и молился Святой. «Руками моими я вырыл землю и устроил лестницу, чтобы поклонники могли удобно восходить в часовню. Срезал густой куст, подмел церковь, зажег лампадки, и сидел смотрел на иконы среди абсолютного безмолвия ночи на пустынном холме.

Я никогда не боялся один, и помыслы робости мне не досаждали когда-либо. В то время я видел Святую, как бы монахиню, как она выходит из Алтаря, как пересекает храм свой и как уже во дворе она наклоняется и моет лампадки. Детским моим умом я думал, что Святая моет тарелки, как и мать моя каждый вечер, сколько бы ни была уставшей, всегда мыла тарелки, потому что думала как бы не умереть случайно ночью, а утром придут женщины, найдут немытые тарелки и будут ругать за упущение в домашнем хозяйстве. Видя происходящее, я полагал, что и Святая также ночью мыла тарелки свои.

Однажды вечером , как только я пришел, по обычаю, в часовню, и в то время, как находился в нескольких метрах от церкви, вижу Святую, как монахиню, она стоит возле храма и говорит мне:

– Иди сюда, Иакове, поговорю с тобой!

Я оробел, отнялись ноги мои и говорю Ей:

– Скажи мне отсюда, где стою, что хочешь сказать мне. К Тебе боюсь подойти.

Тогда мне говорит Святая:

– Почему ты меня боишься? Ты столько время приходишь и заботишься о церкви моей и мне зажигаешь лампадки мои! Хочу многое сказать тебе. Проси у меня, какой дар тебе дать.

Тогда я ей говорю:

– Спрошу матери моей и скажу тебе.

И тут же повернулся и побежал домой. Говорю матери, что видел Святую Параскеву, и она мне велела сказать, какую благодать хочу от нее.

– Ты видел, чадо мое. Святую Параскеву? Как ты ее видел ? Что точно случилось? – спросила мать моя.

После того, как я объяснил ей подробно бывшее она сказала:

– Чадо мое, проси у Святой счастье твое да даст тебе.

На другой вечер пришел я в часовню и снова вижу Святую, как монашку, ожидает меня возле храма своего. Я стою чуть дальше и говорю ей:

– Хочу, чтобы ты дала мне счастье мое.

Тогда Святая говорит мне:

– Счастье твое...? В жизни твоей увидишь славу и многий почет, и золото пройдет через твои руки (и Святая сделала руками своими движение, показывая великое количество, изобилие), но тебя не коснется, «И, действительно, – говорил старец, – неизмеримые деньги прошли через мои руки, но все они пошли, по пророчеству, страдающим, бедным, нуждающимся. И многое другое сказала мне Святая Параскева, и снова бегом я возвратился домой.

Сельчане, видя святую жизнь маленького Иакова, уважали и считали его как чадо Церкви, как чадо Божие. «Так как в деревне не было батюшки, много раз докучливо меня просили, – говорил старец, – чтобы я почитал какую-либо молитву в различных их нуждах, в основном при болезнях, веруя, что они помогут им».

Приведем несколько таких случаев из детского возраста старца. «Однажды, сидел я дома, как обычно, и вижу из окна, что мимо проходит девушка лет двенадцати, но с ранним развитием, так что она выглядела старше своего возраста. Одна старуха напротив, как только увидела ее, сказала:

– Ну и девка, вот так да, как восемнадцатилетняя!

Сразу же девушка упала без чувств.

И так ее отнесли домой, и она находилась почти при смерти. Из-за сильного расстройства люди, не имея врача или священника подумали о маленьком Иакове. Пришел тогда брат ее в дом наш и просил меня сходить прочитать молитву, чтобы не умерла сестра его. Я ответил ему:

– Я не батюшка и не врач: не приду.

Тогда он схватил меня за руку и потащил, говоря:

– Ты – чадо Божие! Тебя слушает Бог, иди, почитай молитву, чтобы не умерла сестра моя.

– Иди впереди ты, а я последую за тобой, – отвечаю ему.

– Нет, – говорит он, пойдем сейчас мы вместе, потому что если я пойду, ты побежишь и спрячешься.

Что делать, хочешь – не хочешь, я пошел.

Когда пришли в дом, вижу девушку, простертую, с закрытыми глазами и тяжелым дыханием, в плохом состоянии. Тогда им говорю: «Сотворите молитву, и Бог сотворит ее здравой.» Прочитал и я «Отче наш» и другую молитву, какую знал. Попросил и мне дали Агиасмы, которая была в доме, и как только ею окропил, поднялась девушка (О, чудо!) совершенно здравой.

Тут же ушел я домой, чтобы избежать похвал и благодарений, так как чудеса совершает Бог. Вскоре пришел брат ее и принес с собой нут (бараний горох), фасоль и тому подобное, чтобы отблагодарить меня за исцеление сестры. Ничего из этого я не взял, потому что, если бы я принял дары, в другой раз Бог не послушал бы молитвы мои.

Когда какая-либо женщина имела трудности при родах, опять меня силою брали в дам роженицы. Приходил в соседнюю комнату, читал молитву и вскоре женщина освобождалась.

Однажды напала эпидемия свинки, паротит. Матери приносили детей в дом мой распухших, чтобы я прочитал молитву. Что было делать ? Меня вынуждали и я читал. Один мальчик, хотя и больной, смеялся и подшучивал надо мной, говоря:

– Что это, неужели будто бы Иаков, если помолится, то я стану здоровым?

На другой день, в то время как у всех больных детей пропала опухоль, только этому стало хуже, он распух еще больше и был очень тяжел. Пришла тогда мать его, плача, и просила меня сотворить молитву. Я сказал ей:

– Скажи мальчику, пусть покается, да не смеется на молитве и не шутит, если не хочет умереть.

Действительно, тот ребенок покаялся, и, после молитвы, стал на другой день совершенно здоров.

В нашей деревне была и одна бесноватая женщина. Она пришла в дом и просила прочитать молитву, взяла меня за руку и потащила. Взял я немного Агиасмы и мы пошли в нашу сельскую церковь, и там, в то время, когда я читалмолитву, показался явно диавол, устрашая и угрожая, однако, вне церкви. Мне говорила эта несчастная, что видела зуб дракона, который он вложил в замочную скважину церковной двери, белый и острый, угрожая ей. Однако же она ответила ему:

– Когда надо мной читает Иаков, не боюсь тебя.

В конце я окропил ее Агиасмой, и она исцелилась.

Старец часто рассказывал о добродетели поста и как его проводили в благословенной семье их. Когда была Великая Четыредесятница, мы постились строго. Несмотря на напряженную работу, ожидали, когда придет Благовещение и Неделя Ваий, чтобы поесть немного жареной соленой трески, которая нам казалась вкусной, как козинаки, или немного сардин, единственную рыбу, которую привозили в деревню с моря, и то редко. Мать моя, чтобы испытать, пощусь ли я от души, сказала однажды мне во время Четыредесятницы:

– Чадо мое, Иакове, ты такой немощный. Съешь одно яичко, да окрепнешь.

– Если съем, мама, яйцо, – ей отвечал, – не пойму Воскресение; я хочу съесть пасхальное яйцо, чтобы понять Пасху.

И когда кончалась Четыредесятница и наступала Пасха, после Воскресения не ел сразу яйцо, но брал его и выходил из деревни на волю, на природу, где среди пустынных лесистых долин пел «Христос воскресе!» и Воскресные тропари со всею силою моей души, с охотой и умилением, так что уже наступал полдень. Тогда садился и ел пасхальное яйцо и мне казалось, что оно благоухало.

Окончив народную школу, я последовал моему отцу в его работах на стройке, помогая ему иногда в нашей деревне, иногда в других, где отец получал работы. Таскал камни и большие угловые опоры со многим трудом, делал ему грязную и, по необходимости, любую другую строительную работу. Когда был период поста или постный день седмицы, предпочитал я возвращаться в наше селение, чтобы не есть скоромной пищи, которую нам приносили хозяева домов, что мы строили, кроме тех дней, когда я находил немного маслин, тогда шел поодаль и там их ел. Люди это помнили и после многих лет, когда приходили в монастырь, мне об этом сообщали, как и другие случаи детского моего возраста. Поистине поучителен этот пример! Какая неизгладимая печать остается в душах в противоположность словам! Я предпочитал, не взирая на усталость, если еда была скоромная, возвращаться домой, чтобы не оскверниться и на другой день рано возвращаться снова на работу, вновь проделывая такой путь. Вероятно, настолько быстро я шел, что, как мне казалось, почти летел. Дорога домой и обратно меня совсем не удручала, я зажигал лампадки в местах поклонения и не замечал, как добирался.

В определенных местах пути видел я и искусителя. Однажды, помню, говорю отцу моему:

– Отец, видишь ли искусителя?

И ему его показывал. Тот не видел ничего, тогда как я видел диавола черного с большими выпученными глазами и красными, как огонь.

Говорил старец, что есть определенные места – селения нечистых духов. «В том же самом месте, где в тот раз я видел искусителя, со мной случилось следующее: я возвращался с какой-то работы в седле осла и когда прибыл туда, животное внезапно остановилось и испуганно зафыркало, било своими ногами, но совсем не двигалось, потому что искуситель лежал поперек дороги с целью, чтобы меня сбросить с животного и сделать мне зло. Я сотворил молитву, призвал и Святого Георгия, у которого там рядом была часовня, и тогда животное, сделав огромный прыжок, как будто перед нами было большое препятствие, прошло с великой опасностью, и моей, и его. Как сохранил меня Бог, и я удержался в седле и не убился?! Это чудо!»

Прошли года и я был в возрасте двадцати двух лет, когда, однажды, меня позвала мать моя и говорит мне:

– Чадо мое, Иакове, я через три дня пойду.

Тогда ей говорю:

– Что сказать на это, мама? Пойдешь? Куда пойдешь?

И та мне ответила:

– Чадо мое, через три дня я уйду, я умру. Пришел Ангел мой и мне об этом сказал.

– Ты, мама, видела Ангела твоего? Как было, как ты его видела, что он тебе сказал?

– Видела его, чадо мое, как было, не спрашивай. Пришел и мне сказал: «Феодора, через три дня, когда солнце подымется на востоке на трость, я приду и возьму тебя. Смотри приготовься.

Насколько я огорчился, – говорил старец, – от этих слов можно понять, если принять во внимание ту связь, которая у меня была с моей матерью, связь естественную и эмоциональную, но, главное, духовную, душевную.

Почти сразу же мать моя упала тяжело больная, как будто от пневмонии. Был понедельник. В среду она поднялась с трудом, положила единственную смену белья, которая была, – все остальное она отдала за милостыню – распростерлась на шерстяном покрывале, смотря на восток. Солнце приближалось к высоте одной трости, когда она меня позвала, обняла и дала свое благословение, говоря:

– Чадо мое, станешь батюшкой, и братия твоя будут целовать твою руку. Ты пойдешь по предопределению твоему, но я тебе оставляю заботу – сестру твою, защищай ее, пристрой и потом пойдешь по предопределению твоему с моим благословением.

Сказав это, она сделала три молчаливых вздоха и почила. Смерть, воистину, преподобническая. Я от боли и жалости лишился чувств. Часто я ходил на кладбище и плакал на могиле матери моей столь долго, что лишался чувств от великого моего горя. Я говорил:

– Бог меня наказал и взял мать мою, и я не пойду больше в церковь.

Тогда мать пришла ко мне во сне и говорит:

– Почему, чадо мое, приходишь на кладбище и плачешь в память мою и слезами орошаешь наряд мой? Бог не наказал тебя, мне пришла пора, и взял меня Бог. И то слово, как говоришь, что более не пойдешь в церковь уже не говори; ходи, как ходил.

Так я утешился и послушался священных слов ее. Продолжал я ту же самую аскетическую жизнь до возраста двадцати семи лет, когда меня взяли солдатом.

Солдатская жизнь старца

Время, когда служил свой срок военной службы старец, было из самых ужасных для Отечества нашего. Это было время гражданской войны или даже гражданского и братоубийственного терзания.

Кроткий, незлобивый и мирный старец находился вначале как обучающийся, а затем как полевой солдат в городе Волос. С характерным своим чистым юмором рассказывает он случаи из периода своего солдатского обучения.

«Сидел, – говорил он, – во время уроков по теории оружия в первом ряду солдат и смотрел глазами на преподавателя, ум же мой находился в селении нашем, в храмах и в часовнях, занятый молитвой. Как-то, один преподаватель, жестокий и грубый человек, меня, рассеянного и мечтательного, ударил по голове оружием. Я с кротостью ему пожаловался на его поступок. Бог, однако, не оставил его ненаказанным. Вдруг поднялся вихрь, и острая колючка попала ему в глаз, и столько он болел, и было в опасностизрение его, что, испуганный, он пожаловался мне о своем страдании, так как думал, что я его проклял. Я же, разумеется, его не проклинал, но Бог его вразумил столь болезненно, чтобы смягчилась жестокая душа его.

Будучи солдатом, у меня был всегда с собой чудотворный образок Святого Харалампия. Часто я просил Святого меня избавить от патрульной службы, потому что я не был человек кровей. Когда офицер выбирал из шеренги мужей для патруля, клал я свою руку внутрь одежды, брал икону Святого и его просил, чтобы не видел меня офицер и не выбрал в наряд. И, естественно, Святой всегда его «ослеплял», и тот никогда не выводил меня из строя.

Один раз у меня была цель в районе Пилиоса и мне нужно было внимательно следить за каждым подозрительным движением в определенном районе моей ответственности. И так, сел я впереди пушки, взял образок Святого Харалампия, установил его на оружии и оказал Святому:

– Сейчас, Святче мой, охраняй ты цель. Внимательно наблюдай в моем районе – отсюда до сюда, – и ему показывал место моей ответственности, а сам беззаботно молился. Действительно, благодать Святого была там! Так, прошли партизаны передо мной, спрятавшись среди стада овец. Опасность была велика: один из них подумал и сказал остальным, что подойдет сзади и убьет меня. Святой, однако, дал знак в сердце некоему другому из товарищей его и тот запретил ему, говоря:

– Оставь его, парень. Что нам из того, что он сделал ошибку? Нам бы случайно не подвергнуться опасности без серьезной причины.

«Так, – говорил старец, – я был спасен молитвами Святого. Об опасности, которая меня миновала, как я сказал уже выше, мне рассказал пастух, когда на другой день проходил снова мимо меня.»

В один из дней попросил я разрешения и пошел в маленькую местную церквушку Пресвятой Богородицы «Благовестницы». Снаружи стояли два Священника, к ним я приблизился, перекрестился и поцеловал руку их и услышал, как они говорят:

– Вот благочестивый солдат.

Один из них обратился ко мне и говорит:

– Солдат, отца Эмилиана из деревни Святой Георгий Амфисский знаешь ли?

– Родственник мой.

Тогда взволнованно он говорит мне:

– Чадо мое, по лицу твоему, которое имеет большое сходство о отцом Эмилианом, тебя узнал я.

Отец Эмилиан был единственный женатый Священник из нас, все остальные были иеромонахи. Он был настолько добродетельный, как и его матушка Эмилия, так что они оставили о себе добрую память в районе служения.

Из Волоса старец был переведен в Афины. Там Бог просветил сердце командира полка его, блаженного Поликарпа Зои и тот взял его к себе и имел его как сына, давал ему каждый день письменное разрешение ходить в церковь. Так поклонился он во всех почти церквах города Афины и Пирея. Полковник так любил его и уважал, что после возвращения старца в Монастырь Святого Давида, часто посещал его и на наличные свои средства воздвиг церковь рядом с монастырем, посвященную Святому Поликарпу, Епископу Смирнскому.

«После его смерти, – говорил старец, – и перенесения останков я удержал в Монастыре кости от правой руки его. Этой рукой подписывал он разрешения ходить мне в церковь. Я всегда поминаю его с моими родителями.

Конечно, и в армии не обошлось без искушений от сослуживцев его. По действию искусителя они подшучивали, насмехались, называя его «батюшкой», и обзывали его различными кличками, обычными в армии, не в силахобъяснить мирским умом странное и необычное для них поведение старца. Несмотря на усилия, которые прилагал старец, жить скрытой во Христе жизнью, они следили буквально за каждым его действием.

«Я накрывался одеялом в спальне, – говорил старец, – и тайно под ним совершал крестное знамение и творил молитву. Солдат, который спал выше моей кровати – это были двойные кровати – однажды вечером меня позвал:

– Иакове, что двигаешь рукой своей под одеялом?

– Ничего, ничего, – сказал я ему.

– Нет, опять ты крестишься, опять молишься. После того, как мы все вместе помолились, ты почему продолжаешь один?

– Не делаю ничего злого, – ему ответил. Молитву мою творю.

Один раз пошли мы с товарищами гулять в Пирей, и они говорят мне:

– Иди, Иакове, мы тебе покажем нечто.

Я, не подозревая, последовал за ними. Они привели моя в некое место и говорят:

– Смотри сюда.

Смотрю через вход на лестницу, которая вела в некий подвал и вижу внутри людей, танцующих обнаженными.

– Зачем привели меня сюда? – говорю им.

Один из них, подвигнутый искусителем, меня схватил сзади, чтобы стащить насильно.

– Пойдем и мы вниз, – говорил и смеялся он.

Тогда кроткий Иаков, полный Божественной ревности, оттолкнул с силою того злоумышленного товарища, угрожая, да не смеет тот более прикасаться к нему, и бегом, как другой Иосиф, убежал от греха. Многие из сослуживцев его, которые глубоко воспринимали освященную жизнь старца, через многие годы посещали Монастырь с уважением и волнением, извлекая большую душевнуюпользу.

«Добродетельная жизнь всегда научает и дает плоды, хотя бы и через годы, – говорил старец и продолжал, – если бы я последовал в то время их деятельности, какое бы добро могло тогда произойти?»

Так, благополучно миновал он срок трехлетней военной службы и в возрасте более тридцати лет вернулся в селение свое. Там, после того как пристроил сестру, соблюдая заповедь матери, был уже свободен последовать монашеской жизни, которую от малых лет всею душою возжелал.

Монашеская жизнь старца

Желание отца Иакова об образе подвига монашеского жития обращалось к отшельнической жизни и, конечно, в Святых местах. Говорил отец: «Я хотел пойти в Святые места, где подвизался предок мой (мы сообщим в другом месте о жизни Святого предка его, как о ней рассказывал старец). Поискать пещеру и там, питаясь немного зеленью, которую соберу около пещеры и употребляя немного воды, один, неизвестный миру, молитвами и молениями провести остаток моей жизни, служа Богу. Прежде чем отправиться в Святые места с этими мыслями в сердце, я счел необходимым пойти в Монастырь Святого Давида, испросить благословения, помощи и предстательства Преподобного.

После многочасового путешествия по горам и лощинам, идя тропинками, дороги к Монастырю не было в то время, добрался до Святой Обители старца. Было 15 июля 1952 года. Как только я приблизился к Монастырю, вдруг вижу место измененное, отличающееся от того, что видел, когда мы приходили с односельчанами в день памяти Преподобного. Вижу Обитель величественную, прекраснейшую, другой эпохи. Вижу район вокруг Обители преобразился в удобное прекраснейшее место с домиками, как палатки, редкозаселенными, рассеянными кругом по местам, которые образовывали маленький чудесный город. Он походил, как будто, на Каллифею, конечно, той эпохи. Снаружи Монастыря меня ожидал почтенный белобородый старец. Это был Святой. Я его приветствовал и спросил:

– Старче, что за прекрасное место такое здесь? Какие прекрасные домики? Когда я находился здесь не видел их !

– Это, чадо мое, город аскетов, каждый из них имеет домик свой, – ответил мне Святой. Плененный этим райским видом говорю ему:

– Старче, можете ли и мне дать такой домик? Очень этого желаю.

– Чадо мое, если останешься здесь, дадим один, но ты пришел поклониться и уйти, – ответил он мне.

Тогда непроизвольно говорю ему:

– Старче, останусь.

Едва дал я обещание, мне показалось, что открылась стена Монастыря, вошел внутрь старец, и вновь заключилась стена. Так я потерял его из вида. Сразу же вместе с Преподобным пропало все. На месте, где был город аскетов, располагался район, каким он был. Дикий густой кустарник, неухоженная роща. Монастырь из прекраснейшего и величественного, стал каким он был. Развалина с двумя-тремя ветхими келлиями, с полуразрушенными крышами и Собором, маленьким и запущенным: он казался как часовня, а не как монастырский Собор. Так как я пришел в Обитель просто, как поклонник, то после всего этого, сделал я поклоны и дал обещание Святому послужить ему от всего моего сердца».

В то время жили в Святой Обители два-три старчикапо своеволию. Каждый имел келейку свою и пищу свою. Сами готовили, сами ели, сами распоряжались собой. Игуменом Священной Обители был блаженный Архимандрит отец Никодим, который жил в Лимне с сестрами своими, приходской священник. В Монастырь приходил часто и, после краткого пребывания, возвращался в свой приход в Лимне. О старце своем Игумене отце Никодиме, отец Иаков говорил, что он был человек добродетельный, высоконравственный и очень милостивый. Он страдал в жизни своей и от болезней, поскольку у него был сахарный диабет, но, главное, от того, что он был гоним от людей, к сожалению, от Церкви.

Итак, гонимый и выселенный с места, где служил Господу, он предал душу свою в руки Божии, Который сказал: «блаженни изгнаннии правды ради». «Несмотря на то, что Игумен и духовный мой отец не жил продолжительно в Монастыре по причине обязанностей его, – говорил отец Иаков, – я положил началом неизменное послушание, которое есть основа и фундамент монашеской жизни. Ничего не делал без разрешения Игумена. Обо всем испрашивал благословения его. Это не было так легко, ибо требовались многие трудные четырех – и пятичасовые переходы, чтобы спуститься в Лимну и взять благословение на разные дела, личные и Обители».

Здесь сначала упомянем об одном чудесном случае, который произошел с ним в первые дни его монастырского пребывания. «От природы, – говорил старец, – я не имел бороды на лице, лишь несколько волос редких, был редковолосый. Поскольку же, однако, мне нравился монах священнолепный с богатой бородой и усами, попросил я Панагию и Святого Давида, чтобы у меня выросла борода. Чудесным образом, через одну неделю отросла богатая борода и усы» (которые сохранялись до конца его жизни).

«От начала полюбил я от всего моего сердца Святого Давида. Это великий Святой. Божественная ревность жила в моей душе поработать душой и телом для Святого во славу Божию,» – часто подчеркивал старец.

Программа последований в Монастыре необходимо соблюдалась, а остальное время суток неустанно работал я внутри и вне Монастыря. Монастырь был разрушенный, покинутый со временем. Была редкость, если приходил поклонник. Только в праздник приходили со всей округи христиане на поклонение один раз в год. Я занимался мастеровыми работами по ремонту разрушенных зданий Обители и делал за строителя, плотника, рабочего, чтобы устроить несколько комнат для упокоения хотя бы одного поклонника. Невозделанные площади вокруг Монастыря вскопал, удобрил, хорошенько обработал, работая напряженно, там посадил я фасоль, нут, и прочее, чтобы не только иметь нам в Монастыре, но чтобы можно было давать милостыню беднякам. Бедность в ту пору была правилом.

Так как старец начал общежительную жизнь свою послушанием и пламенной ревностью в духовных и телесных делах, было естественно, что встретились трудности и искушения, которые имели такое напряжение и остроту, что для современного близорукого нашего разумения и немощной веры кажутся почти невероятными. Однако, так желает Бог, да испытываются Свои Его почти постоянно, на протяжении всей жизни. Это правило осуществлялось и в жизни старца, который был пожизненный (добровольный и недобровольный) мученик.

Поначалу воздвиг «искушающий» других отцов своевольников Обители, которые вместо того, чтобы радоваться, что молодой человек, столь послушный, полный ревности, любви и смирения пришел к ним, восстали против его прихода и делали все возможное, чтобы погасить ревность его и разочаровать, да уйдет он из Обители. Так много огорчали старца эти отцы с первых шагов монашескойжизни, что конкретные соответствующие случаи, о которых нам рассказывал старец, мы не приводим, чтобы не получилось вреда, вместо пользы.

Что, однако, сильнее веры, смирения и любви? Сильнее добродетелей, которые имел старец и которые с невероятной простотой открывал, прославляя Бога, Который даровал ему их.

В испытании невероятной бедности разрушенного Монастыря противопоставил старец добродетель поста и воздержания в такой степени, что воздерживался не просто от пищи, но и еще от воды.

Господь его обогатил таким воздержанием, что он пил воду только по субботам и воскресениям. Забил в душе его «источник воды, текущей в жизнь вечную» и не нужна была ему вещественная вода. Христос был для него и пища, и вода, и одежда, и радость, и веселие.

Келлия его была разрушенная, без стекол, с ветхими ставнями, которые не закрывались хорошо. В трудные зимы той поры, когда снега достигали метровой высоты, и холод был невыносим, топил старец маленькую печь в оледенелой своей келлии. Но ветер приносил снег через щели ставней в комнату и образовывал белую дорожку на потолке.

«Брал я, – говорил старец, – лучину (потому что ни ламп, ни излишеств, ни лампад не было в келлии бедного Монастыря) и стихословил до утра всю Псалтирь. Так грелся я огнем, который грел и греет аскетов, и пустынников и столпников. Много для меня, – говорил он, – что имею крышу над головой; столпники ничего не имели. Если бы я был отшельником в пещере, разве бы я имел такие блага, какие имею в келлии, хотя и разрушенной? Этими мыслями я утешался».

«Как-то, – рассказывал старец, – заболел я тяжелым радикулитом. Сделал я тогда восемьдесят девять инъекций без малейшей пользы. Поскольку я видел, что человеческое было безсильно исцелить, призвал я Святого Давида прийти и исцелить меня, говоря ему:

– Святче мой, приди, умоляю, помоги и исцели меня, но не приходи в своем образе, потому что я человек робкий и не выдержу видеть тебя, приди в образе одного из отцов Обители своей, того или того.

В то время у нас гостил Святогорец, монах обители Святого Павла, Спиридон.

Как только закончил я молитву, открылась дверь и вошел Святой в образе этого брата и говорит:

– Что с тобой, отче Иакове?

– Что со мной, отец Спиридон? Очень болит внутри, и не могу двигаться. Тогда говорит мне Преподобный:

– Кто я? Отец Спиридон ли я? 3наешь, кто я, но не хочешь сказать имя мое. Пришел помочь тебе. Сядь, скажи мне, где болит.

– Если бы мог, отец мой, сесть, давно бы поднялся, не могу двигаться, – я ответил ему.

– Пришел помочь тебе я, – говорит Преподобный.

И так сел я с помощью его, сел и Преподобный сзади меня и, прикоснувшись плечами своими к моим плечам, меня поддержал. Тогда я ощутил, как ко мне прикасается старческая спина Священника, я ощутил благодать священства. Тогда Преподобный меня перекрестил, где болело, в районе таза и в затылке, потому что я страдал от головных болей, и сразу все прошло. Ни болей, ни следов болезни, но только радость и веселие. Тут же Святой открыл дверь и вышел. Тогда начал я укорять самого себя за робость мою, что не положил ни одного поклона поблагодарить его. И запел тропарь его.

Как-то, в одну из трудных зим, когда снег во дворе Монастыря оледенел, осторожно спускался я в церковь на Последование. Немного не доходя до храма поскользнулся, упал навзничь на замерзший снег и ударился позвоночником в районе таза. Должно быть позвонки мои имели переломы, потому что двадцать девять дней не мог я сделать ни малейшего движения. На двадцать девятый увидел Святых Безсребренников, которые пришли и меня исцелили. Итак, я мог снова продолжать служение мое».

Чтобы показать лепоту души и богатство во Христе любви Отца, приведем один-два случая.

Как-то, Игумен отец Никодим прислал письменный наказ послать рабочего, который был в Монастыре, дав ему поесть хлеба, в городок Лимну, чтобы тот взял определенное количество масла и принес его без промедления в Обитель. Взял отец Иаков письмо Игумена, пришел в храм, стал пред иконой Святого Давида, прочитал ему наказ Игумена и потом послал рабочего в Лимну. Когда рабочий спускался в Лимну, повстречался по дороге с Игуменом, шедшим по срочному делу в масленичную рощу Обители. В беседе Игумен показал, что не знает о наказе своем. Тогда рабочий возвратился в Монастырь ни с чем. Позднее прибыл в Монастырь Игумен. Отец Иаков выбежал ко входу встретить его, но Игумен ему запретил и строго сказал:

– Что это? Как ты послал служащего в Лимну без моего благословения? Почему делаешь такие дела без благословения?

Отец Иаков удивленно сказал ему:

– старец, я рабочего послал по письменной Вашей заповеди, ее прочитал и Святому Давиду. Если же считаешь, что подобает наказать меня, – как хочешь.

– Где письмо? Покажи мне его, – ответил Игумен.

Отец Иаков бежит в келлию свою, берет письмо Игумена, зажигает его спичкой, и оно горит в печке, чтобы не увидел старец и не огорчился за свое поведение. Пришел, однако, за ним и старец, задыхаясь, и говорит:

– Что за бумага горит там?

– Ничего, старец, некую неценную бумагу сжигаю, прости меня, потому что ты прав, – ответил он.

Тогда он увидел, что старец смягчился, улыбнулся и, не сказав ни слова, ушел из келлии..

«Или он это сделал, чтобы испытать меня, если бы я стал оправдываться, или действительно забыл, потому что у него был диабет. Бог знает: я его совсем не огорчил», – говорил отец Иаков.

И второй случай: один из старых отцов недолюбливал его. Отец же Иаков с любовью служил ему и, даже приходя в келлию его, приносил и тарелку со своей едой, сам пребывая в посте, но его утешал. Искуситель ожесточил душу этого брата, и никогда он доброго слова не сказал отцу Иакову. И даже в день Воскресения не ели они вместе, но поодиночке. «Я, – говорил старец, – не мог в такой день есть один, и просил рабочего, который жил в Монастыре, поесть хлеба вместе:

– Иди, чадо, поедим вместе. Давай похристосуемся пасхальным яйцом!»

Тот брат имел трагический конец. Когда он зажигал обогреватель в своей келлии, огонь охватил одежду его, и он страдал весь обожженный. Жил несколько дней в агонии и умер. Отец Иаков служил ему с самопожертвованием, потому что состояние его было жалостное, а врачебная помощь в те годы и не могла подразумеваться. В другом месте мы приведем сведения старца о душе этого брата.

Искуситель, видя, что в бранях через других старец выходил более опытным и испытанным, напал на него также сильно, как он искушал многих других богоносных отцов отшельнической жизни. Предоставим рассказать об этом старцу.

«Ремонтировал я комнаты Обители. Как-то днем, около полудня, поскольку я устал, прилег на некоей маленькой кровати комнаты, в которой я ремонтировал потолок, отдохнуть немножко. Вдруг открылась дверь и стремительно вошел солдат в старых гетрах, он имел только один глаз во лбу и дико кричал:

– Итак, ты здесь? Сейчас увидишь, что тебе будет.

И вместе с ним вошли, приблизительно, восемнадцать демонов в различных образах: людей, обезьян и тому подобное. Набросились на меня и начали бить и мучить. Я постарался сотворить крестное знамение, но трое из них держали мои руки, а один разгибал пальцы, так что я не мог изобразить тремя пальцами знамение Честного Креста.

Удары и мучения, которые я перенес, неописуемы, изо рта и из носа текла кровь, губы распухли, борода и волосы выщипаны, ряса моя разорвана и панталоны спущены, потому что даже и тайные места мои Бог позволил мучить. Пальцы мои вывихнуты, плечо мое почти выставлено, уши мои слышат полные гнева слова их. Один говорит мне:

– Видишь ли меня? Я тот, кто берет тебя за горло и не дает чисто читать.

Другой:

– Я тот, кто делает тебе то-то и то-то, и тому подобное.

Каждый мне сообщил об искушениях, которые мне производил. В некоторый момент, наконец, смог я освободить руку и перекрестился. Тогда демоны немедленно прыгнули через окно и убежали, оставив меня полумертвым. Подобрал я одежды, спустился, как мог, вниз на кухню, где была одна бабушка – поклонница. Как только меня увидала, ужаснулась.

– Не поднимешься ли, бабушка, наверх мне помочь? Демоны меня избили до полусмерти, – ей оказал я.

– Я слышала, отче Иакове, удары и шум, но думала, что работал и ударял ты, – оказала та.

Все эти столь болезненные и великие искушения показывают, с другой стороны, и ту силу, какую дал Господь старцу их выдержать, и ту мученическую и исповедническую благодать, каковой его обогатил.

«Я старался, – говорил старец, – втайне подвизаться, ожидал, когда стемнеет, и когда отцы молчали по келлиям своим, тогда открывал я заднюю дверку Обители и среди ночи направлялся к пещере Святого. В густой темноте не видел я, куда продвигаться, пока не призывал Святого помочь мне:

– Ты, Святче мой, защитниче мой, помоги мне добраться до твоей пещеры.

Одна звездочка тогда спускалась с неба и освещала тропинку впереди. Таким образом, я видел и добирался до пещеры Святого. Там много раз – говорю вам это духом – меня ожидал Святой старец живой и говорил мне:

– Садись, отдохни.

Я, по благоговению, ожидал, когда уйдет из пещеры Святой и затем совершал всенощное моление ко Господу. Перед рассветом заканчивал и выходил из пещеры. Та звездочка спускалась снова и освещала путь мой, пока не возвращусь в Монастырь. Приходил и бил в колокол, потому что был час утреннего Последования. Отцы, не зная, где я был всю ночь, говорили: «Проснулся отец Иаков», – и спускались в церковь.

Однажды пришел Игумен в Монастырь и сказал:

– Отец Иаков, умойся, вымой голову и причешись, так как мы будем спускаться в г. Халкис.

Я, не поняв слова, послушался его заповеди. Мы спустились в Халкис и пришли в Священную Митрополию. Митрополитом тогда был блаженнейший Григорий, человек святой, священнолепный, милостивый, бедный, любящий монахов. Нас принял с отеческой любезностью и там мне объявили, что меня определили к великому сану священства. Я никогда в жизни не думал о сане, не воображал в мыслях, что я достоин такой чести. Согласился только за послушание старцу и по уважению и святому тому Епископу. Так, 18 декабря 1952 года рукоположил меня Архиерей в иеродиакона и на следующий день, 19-го, в иеромонаха. Он дал мне, как дар и охранение, одну маленькую икону Панагии, говоря:

– Возьми эту икону Панагии, отче Иакове, да защитит она тебя в пустыни, там наверху, где ты находишься.

Иконочка эта у меня висит всегда над кроватью все эти годы. Святой Архиерей продолжал:

– Там, чадо, берегись и от мужеских и от женских.

И видя меня огорчившегося от услышанных слов его, добавил:

– У нас, отче Иакове, здесь в мире много искушений, часто их имеем по необходимости. В то время как ты там, наверху, в пустыне будешь иметь редкие искушения, но очень ядовитые.

Через несколько дней получил я письменное разрешение быть духовным отцом. Таким образом, мог я исповедовать христиан.

Священническая жизнь старца

«Начинающему иерейскую жизнь в Монастыре, – говорил старец, – по типикону ежедневных Иерейских Последований положено и совершение каждодневной Божественной Литургии. Рано – «утро глубоко"- начинаем мы Последование и до рассвета успеваем заканчивать Божественную Литургию. Так, приобщаясь ежедневно Пречистых Таинств, я ощущал такую силу в себе, что был как лев. Такой божественный огонь имела душа моя, что весь день ни ел, ни пил, ни жару, ни холод не чувствовал. С утра до вечера без устали работал.

Еще в полдень летом, когда все отцы молчали по келлиям своим, ища некоторой прохлады, я таскал жирную землю и удобрял сады, которые возделывал вне Обители.

Однажды пришел Игумен, отец Никодим, в Монастырь и, увидев меня работающего по полудни, говорит мне:

– Ступай, отец Иаков, и ты в келлию отдохнуть. Не работай в самую жару.

И чтобы испытать меня, говорит:

– Закрою тебя на ключ в твоей келлии, чтобы вынудить тебя сидеть.

Тогда говорю ему:

– Выпрыгну из окна, отче.

– Правда ли, – говорит старец, – если бы я закрыл тебя, то ты выпрыгнул бы из окна?

– Конечно нет, отче, говорю ему. Но так сказал, потому что имею ревность поработать для Святого. Я не устаю, на меня не действует жара, не хочу терять время на отдых.

Священная Митрополия по причине недостатка священников возложила иерейское обслуживание деревень и селений горного района вокруг на Монастырь. «Поочередно служил я многие годы во всех окрестностях и вообще ходил на «требы», крестины, свадьбы, похороны и т.д.»

Люди в деревнях, не имея священника, годами без службы, без исповеди, без причастия, были «яко овцы, не имущие пастыря». Сельские церкви запущены, а ветхие часовни, которые были слабостью старца (т.е. особой любовью), в основном, почти заброшены. Так, кроме восстановления хозяйства Обители Преп. Давида, ревность старца о одушевленных и неодушевленных домах Божиих, как огонь распространилась во всем окрестном районе, не для того, чтобы сжигать и опустошать, но чтобы согревать, светить, восстанавливать, оживлять всех и вся. Благотворное воздействие любвеобильного сердца старца восприняла и природа.

«Когда я пришел в Монастырь, – рассказывал старец, – из-за давнишнего пожара горы вокруг были голые и осталось лишь немного сосен и елей, уцелевших от пожара, весьма редких. Потому, когда шел на различные службы, то брал в карман семена от сосновых шишек и их рассеивал во всей окрестной местности.»

Так, мало-помалу, благодаря такой необычайной заботливости, а, главное, молитве его, лес вновь ожил, выросли сосенки и окрестные горы поросли ароматными соснами.

«Я творил особую молитву, – говорил старец, – чтобы лес сохранился, главным образом, от пожаров, имеющих причину и зависть диавола, который использует свои органы, чтобы уничтожать леса».

Это способствовало, кроме всего, и экономическому преуспеянию жителей окрестных деревень, которые собирают смолу и в меру рубят деревья.

«Все то время пешком или на животных, после того как извещал заранее, шел я в деревни после обеда в субботу, утром служил Литургию и возвращался в Монастырь.»

Старец имел досточудную ревность стараться подражать различным аскетическим подвигам Святых, о которых читал в синаксарях. Так, читая житие Святого Даниила Столпника, он увидел, что Святой воздерживался в естественных своих надобностях многие дни, по причине многих поклонников, которые его окружали днем и ночью, чтобы посоветоваться и получить благословение его. Удивляясь чрезвычайному (сверхчеловеческому) подвигу Святого, старец возревновал ему доброй ревностью.

«Так, от того часа, как уходил из Монастыря, чтобы идти служить в различные селения, я воздерживался в естественных своих нуждах до того, как вновь возвращался в Святую Обитель. Останавливался, конечно, в различных домах благочестивых людей вечером в субботу. В деревнях той поры долго не было собственности, и окрестные угодия служили всем людям. Но если бы даже и была, нужнобыло быть очень внимательным, потому что Освященным (иеромонахам) все может повредить. Так подражая подвижникам, принуждал я самого себя к этому делу».

Чтобы показать трезвение старца о сохранении чистоты своего сердца, достаточно сообщить, что при крещении стольких детишек в окрестном районе, он никогда не видел в продолжении всего Таинства обнаженного тела их. «Всех крестил с закрытыми глазами; и пострижение волос и помазание Святым Миром совершал с закрытыми глазами. Предостерегался, чтобы не запечатлелось в моей памяти голое тело, даже и младенческое».

Много раз, по благословенному обычаю того времени, старец ходил со Святой Главой преп. Давида в различные деревушки окрестной местности по приглашению жителей, да получат благословение. Это было очень трудно и утомительно для молчаливого Отца. Но когда благополучно оканчивалось путешествие и старец возвращался в Святую Обитель, его много раз воочию встречал Святой Давид, вознаграждая труд его.

Говорил старец: «Как-то возвращаясь со Святой Главой, меня застала ночь вне Обители. Приближаясь, видел лучезарный свет около Монастыря, освещающий местность и тропу, по которой шел. Как только прибыл в Монастырь и вошел в церковь, вижу, что справа меня ожидает, стоя, некий старец. После возложения на место Святой Главы и поклонения иконам иконостаса искал его, чтобы приветствовать, полагая, что это был некто из отцов Обители, но тот стал невидимым. Это был преп. Давид, который ожидал меня живой, как он есть».

В своем ревновании о богослужении старец, убедившись в великой бедности и лишениях различных храмов и часовен района, принял на себя заботу ревностно и жертвенно, используя каждый обол, который посылал ему Бог, снабжать храмы необходимыми богослужебными сосудами, утварью. И сподобился, как он об этом открывал, благодаря личным заботам увидеть все церкви устроенными, снабженными, не нуждающимися. Еще и о масле, которое нужно было для лампад их заботился и его предоставлял от Обители.

Приведем здесь следующее чудесное событие, как поведал о том старец: «Поскольку масла в Монастыре было немного, а церквей в районе, которым мы в большинстве помогали, много и они бедные, то призвал я Панагию (так греки называют Пресвятую Богородицу нашу), и Святого Давида, еще и Святого Пророка Илию, да помогут нам, чтобы не оскудевало масло наше, но чтобы хватало и для других. И вот спускаюсь после молитвы в склад масла, смотрю на сосуд с маслом и вижу, что дрожит крышка его, и что масло переливается через края и уже разлилось вокруг. Сначала я думал, что это попала внутрь мышь, которая стараясь выбраться, двигала крышку и пролила масло. Сказал, конечно, в себе: «Что мне делать с таким маслом, если попала туда мышь? Ни для еды не пойдет, ни для лампад. И, опять, как попала внутрь мышь, когда крышка на месте?» Итак, открыл я крышку и удостоверился, что не только мышь не попала внутрь, но что масло, чудесным образом, струилось из сосуда и разливалось кругом. Чудо это случилось потому, что мы обезпечивали маслом все храмы и часовни вокруг в их нуждах, и еще из-за милости, которую мы давали бедным.

Милосердие унаследовал старец от матери своей. Освобождал он руки свои, и Бог вновь исполнял их гораздо более, и снова то же самое, и вновь в ответ милость Божия еще более великая.

Удивлял старец величием сей добродетели и богатством милости Божией.

Заслуживает внимания такой характерный случай. Как-то служил он в одной деревне района и после того, какокончил Божественную Литургию, возвращался на животном в Монастырь, имея в кармане всего навсего десять-двадцать драхм. По дороге видит старуху, сидящую у домика под деревом, промокшую, покрытую мешком и дрожащую от холода. С трудом слез он с животного, потому что был после операции, и приблизился к ней утешить ее. Это было, говорил, обязанностью его.

После того, как наставил сына ее и невестку об отношении их к старой матери, говорит ей:

– Возьми, бабушка, эти двадцать драхм, купи себе немного сахара, сделай горячее питье. Другого не имею, что дать тебе.

Утешил ее, сел на животное и продолжил свой путь в Обитель. Чуть выше встречает его знакомая бабушка и говорит:

– Отец Иаков, возьми эти деньги, потому что отпеваешь (поминаешь) старика моего, возьми и яйца эти.

И дала ему около 200 драхм и достаточно яиц.

– Бабушка, – говорит он ей, – старика твоего поминаю, а денег не хочу. И яйца и куры у нас есть в Монастыре, удержи для себя.

– Нет, отец, не обижай меня так грубо, – ему отвечает бабушка.

И так он был вынужден все взять. У Обители его поджидал некий старец из ближайшей деревни, больной, и говорит ему:

– Отец Иаков, если имеешь, дай мне сто драхм, сходить к врачу, и когда будут, отдам.

Ему говорит тогда старец:

– Возьми, дедушка, эти двести драхм на врача и на лекарства, и не хочу, чтобы ты их возвратил мне.

Вошел в Обитель и снова без единой драхмы в руке. Вскоре подходят поклонники и ему говорят:

– Возьми, отец, этот конверт, чтобы совершить о нассорокоуст, и дают ему 20 тысяч драхм.

Говорит им старец:

– Сорокоуст буду служить, деньги, однако, не хочу.

Они упросили его принять. На эти деньги купили подсвечник для Обители; жили экономно, и тратились, когда требовалось.

«Каждый месяц, – говорил старец, – были семьи, которые нуждались, и я помогал им продуктами и деньгами. Одно даю, а Бог десять мне дает. Едва подумаю, чтобы дать, сразу ответ Божий дает мне множество».

Потому говорил назидательно: «Давай, давай, и Бог воздаст тебе». старец служил ближним своим, делая милость материально и духовно, сам пребывая в чрезвычайных аскетических подвигах.

Здоровье его до возраста, приблизительно, пятидесяти пяти лет было железное, несмотря на слабое телосложение. Однако наступило время, в которое попустил Бог прийти многим и мучительным болезням. старец говорил определенно: «Получил Сатана позволение искушать тело мое».

Демон в одной одержимой сказал, что отец его, сатана, получил позволение искушать тело его и показал ему страдания, о которых знал только сам старец.

«Никто из человеков никогда не видел меня обнаженного, кроме матери моей, когда был ребенком. Бог попустил меня увидеть врачам и санитарам и оперировать многократно. Не хотел, поначалу, идти к врачу, считая стыдом, если увидят тело мое, тело иерея.

Старец мой, отец Никодим, как-то раз сказал мне:

– Ступай, чадо мое, к врачу, потому что Бог попустит тебе впасть в тяжелую болезнь, так как имеешь гордость и не хочешь обследоваться.

– Отче, – ему говорю, – что есть гордость? Я стыжусь обнажиться.

Однако, когда меня схватили сильные и невыносимые боли, спустили меня на животном в Лимну, а затем положили в больницу г. Халкиды. Там меня обследовал хирург и велел срочно оперироваться. Когда я так страдал и находился в тяжелом состоянии, призвал Святого Давида, говоря:

– Святче мой, Давиде, тебя прошу скоро, через десять минут, будь здесь, помоги мне. Как придешь, зайди к Прокопию, возьми с собой и Святого Иоанна Русского, и идите помогите мне сейчас, так как я в опасности.

Не прошло и нескольких минут, как молился я мысленно, открывается дверь и входит белобородый старец с посохом в руке, сопровождаемый юношей лет тридцати в рясе. Приблизились ко мне и приветствовали меня:

– Как дела, отче Иакове? Знаешь ли, кто мы?

– Как дела, отцы мои, – болею. Не знаю вас. Кто вы?

– Я – старец Давид и здесь Иоанн Исповедник, – сказал он, обращаясь к юноше, который сделал знак согласия и поклонился Святому Давиду, как старшему и иерею.

– Не бойся, – сказал мне Преп. Давид, – мы пришли, чтобы помочь тебе.

«Видел, – говорил старец, – лоб Святого Давида, что был потным: настолько быстро пришел Святой помочь мне! Обращаюсь тогда и говорю старцу моему, отцу Никодиму, который был возле меня:

– Отче, здесь Святой Давид и Святой Иоанн Русский.

Наклоняется старец мой к уху и говорит мне:

– Что такое говоришь ты? О каком Святом Давиде мне говоришь? Не говори о таких вещах, дабы не услышали окружающие нас и не сказали, что отец Иаков «спятил».

«Когда я выслушал старца моего, то понял, что он не видел ничего и замолчал. В то время как меня везли в хирургическую, я увидел, как Святой Давид открывает дверь хирургической своим посохом и входит внутрь вместе соСвятым Иоанном Русским. Их я увидел стоящих возле меня у хирургического стола. После наркоза не помнил ничего, потому что заснул. Хирург боролся с моим трудным состоянием и вынужден был сделать мне три операции сразу: аппендицита, который прорвался, грыжи и в некоторых других нижних местах тела моего. Так, с помощью Святых и великодушных усилий доброго хирурга был я спасен. Я говорил с тех пор часто: «Очень хороший хирург меня спас.» Однако, о чудо, видел Святого Иоанна Русского, который мне оказал: «Слушай, отец мой, говори о хирурге, что он хороший врач и добрый человек. Однако, сколько ни хорош врач, лезвие его не могло тебя вылечить. Мне, преподобному Иоанну Русскому, повелено со Святым Давидом исцелить тебя. Тебе должно было сегодня уйти, но я оставил тебя до завтра.» Так с этой отсрочкой и живу еще, говорил старец, до этого «завтра», как сказал Святой».

Позднее появились расширения вен на обеих ногах старца, и он был вынужден сделать операцию в Афинах. Но они (расширения вен) опять образовались, и состояние было несносным. Так сильно страдал он ногами своими, что требовались неимоверные терпеливость и душевная сила, чтоб хотя бы только стоять. Однако, никогда он не опускал Иерейские Последования и Божественную Литургию, несмотря на наставления врачей избегать прямостояния.

«Когда вечерами от вседневного напряжения боли были несносными и всякая человеческая помощь безсильна, – говорил старец, – приходили Добрая моя Панагия (Богородица) со Святым Давидом и накладывали мне лекарство на ноги и боли проходили на несколько часов. Утром же начинались снова».

Старец очень страдал также по причине трещин кишки, которые в определенные моменты причиняли непереносимые боли. «Однако, что мне было делать, с терпением переносил и это испытание», – говорил старец.

Также и мучительные головокружения изнуряли в последние годы старца, которые случались по причине шейного синдрома, которым болел.

«Не смел, – говорил он, – повернуть головы моей в сторону, чтобы не потерять мир (людей). По необходимости я держал ее в одном положении, да к тому же в продолжение нескончаемых часов исповеди, так что возникали острые боли в шее. Но это был и некий подвиг, так как я не поворачивал головы своей, чтобы не видеть лицо исповедуемого, и все время терпеливо держал ее опущенной, в одном положении.»

Испытание немощами не оставило не тронутой ни пищеварительную систему старца, потому что он страдал от спазм желудка, который изнурял его кишечными болями и метеоризмом. Ни мочеобразовательной системы, которая не осталась непричастной. Во время урологического вмешательства некий помощник врача (мед. брат) по невнимательности, скорее же по действию «искусителя», вставил уро-катетор большей величины, чем по правилам. Это вызвало боль и новые проблемы. По этим причинам весьма малый отдых старца ночью, и тот прерывался почти каждый час от мучения болезненного мочеиспускания.

Однако, последнее испытание, которое привело, наконец, старца в другую жизнь, была болезнь сердца.

Он говорил: «У меня с сердцем не было никакой проблемы, но один «искуситель», которого я изгнал, стал причиной того, что я почувствовал боль, как будто нож пронзает мою грудь. И понял я, что сердце мое с того момента серьезно заболело».

Так он был вынужден, чтобы ему был установлен донорский аппарат. Конечно, он подвергся дважды хирургическому вмешательству, причем второй раз без наркоза, так как первое было неудачным. Аппарат был установлен, но у правой подмышечной впадины, так что и крестное знамение совершал, страдая от боли, подобно и поднимая Евангелие.

Ишемия миокарда старца была очень тяжелой, ибо несмотря на лекарственный курс лечения и очередные и внеочередные помещения его в Афинский Госпиталь для стационарного лечения, состояние становилось все хуже. Холод, как и жара, усиливали боль в груди, сопровождаемую холодным потом и упадком сил.

Однако, ревность старца и любовь его к Богу и творениям Его укрепляли многострадальное оное тело, и до последнего своего часа «упрямым терпением» и «упорным мужеством», как он говорил, с улыбкой на устах и любовью непрестанно служил, буквально расплавлял, просвещая и согревая, и исцеляя души и тела, возливая «масло и вино», как близкий ученик «Врача душ и телес наших».

Подвижник отец Иаков, кроткий и смиренный, в последние годы просвещенный Святым Духом, стал учителем с простым и медоточивым словом. Те, кто знали его, считали большим счастьем слушать то, что он говорит, иногда повествуя о случаях своей жизни детского и юношеского возраста, или о семейной своей жизни, иногда поведая «чудеса многолюбимого им Святого Давида, или, когда рассказывал различные духовные рассказы, которыми давал параллельно ответы на вопросы конкретных слушателей его по дару прозорливости, который имел.

Этот дар, подтверждают безчисленные случаи от личного общения со старцем духовных его чад и многих поклонников. Все они изумлялись, когда при первой встрече со старцем, он называл их и детей их по имени и начинал напрямую тактично беседовать о волнующих их проблемах, давая решения и чудесные советы. Другим открывал скрытые страсти и грехи способом, внешне шутливом, но колким. В рассказе своем бывал он очень радостным. Говорил с детской простотой, и радость, которую он излучал вокруг, была столь великая и столь воскрешающая, что люди, сидящие и стоящие, просили старца не кончать беседу, считая за великое благословение находиться рядом с ним, видеть и слушать его.

Много раз, после окончания Божественной Литургии, путь в двадцать метров от Храма до трапезной, где выпивал два-три глотка кофе, старец совершал за час-полтора, пробираясь, окруженный буквально безчисленным множеством народа всякого возраста.

Несмотря на утомление его после многочасового Последования и Божественной Литургии, с улыбкой всех их успокаивал, для всех имел слово утешения. Выдерживал прямостояние на дворе Обители, до того как ему удавалось добраться до своего стула в трапезной.

Какая телесная боль скрывалась под улыбкой старца и какое терпение! Многие поклонники, которые не знали состояние его здоровья, радовались о нем, что видели его столь хорошим. Все делания его были в тайне.

За отеческой любовью и райской сладостью его образа скрывался аскет (подвижник), который был добровольно распинаем постоянно, как говорит тропарь: «Не пожалел самого себя глиняного сосуда, преподобне отче, но из меди выковал сего, мучениями, и благопотребным сего сотворил Владыке Христу».

И таким образом, наполнился в последние годы, неизвестный до сих пор многим, Монастырь Преподобного Давида поклонниками со всей Греции и из-за границы. Множество людей всех классов, от неграмотных до преподавателей Университета и от видных судей и политиков до пастухов и дровосеков, монахов и клириков всякой степени, в лице старца видели человека Божия, который снимал имусталость, облегчал и воодушевлял, дарил им надежды и радость, одним словом, их успокаивал.

Достойно чудесной жизни было и преподобническое успение его. Он знал наперед смерть свою, поэтому и попросил агиорита Иеродиакона, которого исповедал утром, остаться до обеда, чтобы «одеть» его. В последний день земной своей жизни он был особенно радостным.

Утром 21-го ноября, в праздник Введения Богородицы, пел, как всегда от всей души, всем сердцем, в одноименной часовне Обители. Часа в четыре по полудни, во время исповеди и тогда как его ожидал, чтобы возвратиться в Монастырь, брат Обители, который в тот день был рукоположен в Иеродиакона, в епитрахили своей на шее – в той епитрахили, которая нас столько раз ободряла, услаждала, освобождала от стольких тяжестей – взлетел он как непорочный голубь, сопровождаемый Святыми сердца своего, Святым Давидом, Святым Иоанном Русским, Святим Харалампием и, Господь знает, сколькими еще подобными ему подвижниками и преподобными. Предстоя пред Жертвенным Агнцем, сладчайшим своим Иисусом, одной и единственной любовью своей, чтобы молиться за всех нас непрестанно.

Ушел из этого мира, где никогда не отдыхал, на вечный покой. Ушел во время великого таинства прощения и милости.

Те, которые присутствовали на последовании исхода его сознавали, что «днесь благодать Святого Духа нас собра». Жили не столько печалью человеческого разлучения, сколько уверенностью и радостью Воскресения. Мы были уверены, что имеем утешителя пред Господом, преподобного старца, отца Иакова, который молится день и ночь за всех нас. Но, отче, ты, который нам явил своей жизнью дары Святого Духа, ты, который нас возлюбил, не преставай молиться за отцов Священной Обители твоей, за нас, духовных твоих чад, за каждую душу христианина, который подвизается добрым подвигом во Христе. Аминь!

Рассказы, видения, наставления старца

Говорил отец Иаков: «Благодать Святых наших и на досках Святых икон есть. В Отечестве нашем, в Малой Азии, турок-животновод, когда доил овец своих, накрывал сосуд с молоком большой и тяжелой строганной доской от некоей иконы Панагии нашей. Краски исчезли от времени и от плохого обращения, и она казалась как простая доска. Итак, случилось следующее чудо: когда турок утром приходил в овчарню свою, находил молоко пролитым и сосуд, подойник, вверх дном, а икону, прямо прислоненной к дереву. Сначала он не мог истолковать бывшее. Поскольку же часто проливалось молоко, сказал, припоминая:

– Ни эта ли доска мне его проливает? (Потому что знал, что это была древняя икона христиан).

Он схватил топор, чтобы расщепить икону и сжечь. Однако, с первым ударом, как врезался топор, икона начала кровоточить. Кровь струилась из раны и сбегала. Турок испугался и, дрожа, старался вынуть топор, но это было невозможно, потому что он вонзился глубоко. Тогда он взвалил топор вместе с иконой на плечо и бегом прибежал в деревню, где сельчане, видя чудо, о котором рассказал испуганный турок, взяли икону и воздали почести Госпоже Богородице, как подобало».

«Несколько лет назад, – говорил старец, – как я очень страдал от головокружения, мне сообщили, что икона Панагии Странницы Алмирской пришла в Лимну Эвбейскую. Несмотря на то, что я болен, я имею долг перед Панагией, подумал я, так как Она исцелила мне ноги, когда я был мальчиком.

Спущусь я поклониться Ей в благодарность. Я спустился в Лимну и после того как поклонился, начался Крестный ход с Чудотворной иконой. Тогда меня убедили другие священники принять участие и, даже, идти впереди как иеромонаху. Я же не хочу чести на свое лицо, но, что делать, послушался , и начался Крестный ход. На одной остановке, когда совершали моления, пришла моя очередь сказать «Услыши нас Боже, Спасителю наш, упование всех концов земли» и т. д. Тогда вижу на иконе живую Панагию нашу, Которая повернула голову Свою и посмотрела на меня большими Своими глазами и подняла руку и меня благословила. Я потерял голос, и у меня отнялись ноги, и я с трудом повторял часто «Услыши нас Боже, услыши нас Боже», все одно и тоже. Бог знает, как я окончил моление и продолжал шествие. Панагия, чадо мое, была живая на святой иконе Своей, это видел я своими глазами».

* * *

Рассказывал старец, что в Монастыре Святого Николая Галатийского, когда он был еще мужским, некий нечистивый пастух вместе со своими овцами пас и овец Обители, и давал в Монастырь некую долю от сыра, шерсти и т. д. Некогда умножилось зло его, и он несправедливо присвоил стадо Обители, не признавая никакого права Монастыря Святого. Несмотря на просьбы и советы бедных отцов не покаялся, а пребывал в неправде. Тогда Игумен в воскресный день, после Божественной Литургии, не снимая облачения, взял кадило, икону Святителя Николая, вышел из Монастыря и поднялся на горку, откуда было видно селение несправедливого пастуха. Было время молотьбы, середина лета. Сельские жители молотили, каждый на своем гумне. Игумен совершил моление и показал иконе Святителя Николая селение и сказал:

– Святителю Николае, если ты Чудотворец, каков ты и на самом деле, накажи этого человека, который поступилнесправедливо с Монастырем, потому что и мы от этих овец надеялись обезпечить себя в наших нуждах.

Тогда, в то время как небо было безоблачным, и светило солнце, послышался гром и упала молния на гумно этого человека, которая сожгла его самого, семью его и все хозяйство его, не причинив вреда никому из жителей, молотивших неподалеку. Поистине, «страшно впасть в руки Бога Живого».

* * *

В другой раз он снова рассказывал: «Некто нарочно срезал несколько оливковых деревьев Обители. Расстроившись, я пришел к Святому Давиду и говорю ему:

– Я, Святче мой, пришел в Монастырь твой тебе служить, не могу уследить за оливами Обители. Ты найди виновного и приведи ко мне сюда до обеда. Если не услышишь меня, не стану тебя восхвалять. Немедленно кости Святого затрещали и икона его почернела. Эта икона, – говорил старец, – живая, и много раз меняет выражение и цвет, в зависимости от духовного состояния Святого. В середине дня неожиданно приходит испуганный старик в Монастырь, дрожа, и попросил видеть меня. Я принял его особо, и тот открыл, что это он срезал оливы Обители, а сейчас пришел каяться. Святой привел его, как я просил.»

* * *

Бог имеет Своих, а диавол свои органы. Один пастух района причинил большое искушение кроткому и смиренному старцу. Так как он обнаружил, что несколько овец его были разорваны дикими безпризорными собаками, то и предположил, что привязанная собака, которая сторожила куриц Обители, явилась причиной его ущерба. Несмотря на уверения старца, что это не так, он подал жалобу на Монастырь, в которой писал, что «отец Иаков Цаликис, который имеет свору собак, есть виновник расхищения моего стада».

При этом старец говорил: «Поскольку я был очень смущен, вижу в углу двора Обители одного очень тощего и высокого, стоит и смотрит на меня. Тут же он очутился на крыше обители и оказал:

– Я принес тебе повестку в суд, я это все возбудил.

Это был искуситель наяву, потому что я был очень смущен, что пойду в суд, Освященное лицо. Все-таки, при поддержке адвоката и помощи Святого, мне не потребовалось идти в суд, и дело уладилось».

* * *

«Как-то, в другой раз, – говорил старец, – находился я при входе в Обитель и вижу, как входит одна старуха. Я приветствовал ее и говорю ей:

– Иди, бабушка, мы дадим тебе поесть и с собой тебе дадим еды, и в чем имеешь нужду, поможем тебе. Иди сначала поклонись в церкви и жди вечером здесь, тебе предоставим комнатку переночевать. Тогда эта кажущаяся старуха говорит мне:

– Ба, не останусь здесь, не могу оставаться, потому что вы часто дун-дун бьете в колокола. Просто пришла на вас поглядеть и уйду. Я пойду в такой-то женский Монастырь. Там мне сделают великий прием и поживу неделю. Подумал я, – говорит старец, – бабушка как женщина лучше успокоится в женском Монастыре, потому не хочет остаться здесь. Так разговаривая, мы продвигались ко входу церкви. Бабушка продолжала говорить:

– Как только прихожу в Монастырь, начинаю делать монашкам (и она показала мне пальцем своим, что их прокалывает), и у них сразу начинаются скандалы между собой, и начинается праздник.

Тогда, удивленный этими словами, я посмотрел получше на ее лицо и вижу, что у нее какие-то очень маленькие глазки и накрашены, носит большие серьги, а от носа шла нитка, которая была связана с серьгами. Я тут же перекрестился, говоря:

– Господи помилуй, что это за старуха?

Тогда она сразу же начала растворяться и исчезла, как дым. Это был диавол.

Тут я иду и рассказываю отцам, что я только что видел диавола и говорил с ним, думая, что это старуха, и она мне сказала то-то и то-то.

старец пояснял, сколько отгоняют искусителя денно-нощные Последования и ежедневная Божественная Литургия. Сам диавол исповедал, что не может пребывать в Обители, поскольку часто «дун-дун колокола,» и, напротив, столько он радуется скандалам и недоразумениям: это для него праздник. «Постоянно, – говорил старец, – приходит он и к нам, прогуливается, не обретет ли кого-либо неохраняемого, чтобы можно было ему делать работу свою.»

«В другой раз, – говорил старец, – был вечер и мы совершали с отцами повечерие, когда один из братьев захотел пойти в келлию свою, взять какую-то книгу. Открывая дверь своей келий, чтобы войти, вижу снаружи искусителя в женском образе, которая непристойно показала мне зад свой, говоря бесстыжие слова. Я взял в руки икону Панагии и вышел, говоря: «Под Твою милость прибегаем, Богородице» и т. д., и тогда как свистящий снаряд искуситель метнулся, перелетел через крышу Монастыря и разорвался на предлежащей горе с оглушительным шумом».

«На другое утро, на рассвете, – сказал старец, – выйдя из келлии пойти в церковь, вижу большого черного пса, стоящего у дверей моих. Прежде чем выйти из дверей конечно, как всегда, я перекрестился, увидев собаку, толкнул ее ногой, говоря:

– Ты здесь ночевала прошлой ночью?

Пройдя вперед, сказав: «Господи Иисусе Христе» и вновь перекрестившись, поворачиваюсь и вижу, что собака исчезла.

Это был искуситель, который ожидал, чтобы сбросить меня вниз по лестнице, но сила Честнаго Креста меня сохранила», – сказал старец.

В Священные Монастыри и Священные Храмы поклонникам следует приходить со скромностью и благочинием. «Как-то пришел, – рассказывал старец, – один молодой ученый, сельский врач, для посещения Монастыря, носил он рубашку с коротким рукавом. В тот момент на дворе Священной Обители находилась одержимая женщина, которая напала, схватила молодого человека за руку и его держала со страшной силой, говоря:

– Эй ты, безбожник, как ты ничему не веришь, как напишешь рецепт лечить людей, каким образом пришел ко мне в короткой рубашечке.

С большим трудом удалось нам его высвободить из рук одержимой и тогда он в панике убежал.»

* * *

Старец подчеркивал, что большое значение в духовном развитии потомков имеет духовное состояние и житие родителей и вообще предков их. старец рекомендовал родителям быть внимательными в жизни, сколько возможно, и советовать своим детям иметь дело и устанавливать семейные отношения с детьми добродетельных семейств. «Имеет большое значение корень», – говорил старец.

* * *

Достойно упомянуть и о Святом, которого дала семья старца. Два брата из его родни решили посетить Святыеместа и посвятить себя Богу. Один жил недолго, другой, после того, как поклонился Святому Гробу, уже не вышел из Храма Воскресения, но прожил все годы, как брат при Гробе Господнем, как затворник. «Патриарх, – говорил старец, – видя его святую жизнь, обеспечивал его хлебом, но в постный период не давал ни одного яичка. Так он угодил Богу и почил преподобнически».

* * *

Старец сказал: «Не разрешается одному духовнику изменять правило другого духовника. Пришла ко мне одна старушка и исповедалась, и дал я ей правило не причащаться три года. Священник же и духовник ее прихода спросил бабушку, почему она не причащается. Та ответила ему:

– Мне дал «правило» отец Иаков, да не причащусь три года.

– Почему тебе дал такое правило? – спросил тот.

И когда бабушка назвала причину, приходской священник ей отвечает:

– Нет, бабушка, не расстраивайся, отец Иаков неграмотный монах, что в этом знает? Я – образованный, и тебя разрешаю от правила. Приходи в воскресение, причащу тебя.

Когда бабушка пришла в воскресение причаститься, то ощутила во рту своем Святую Лжицу пустой и холодной. Одна «ложечка» пустая и холодная, как она сказала, и не поняла вкуса Божественного Причастия во рту, и это произвело на нее большое впечатление. Когда повторилось тоже самое в два других воскресения, она встревожилась, и вновь пришла в Монастырь и мне исповедала происшедшее. Тогда я ей сказал:

– Чадо мое, правило не разрешается (т. е. не отменяется), нужно исполнять правило, которое я дал тебе. Правила должны исполняться на деле.»

* * *

Безчисленны чудесные события в долголетнем исповедническом опыте старца. Приведем некоторые.

«Пришла одна бабушка, – говорил старец, – и мне сказала, что пошла зажигать лампадки в одну из часовен своего селения в самый день памяти Великой Параскевы. По женскому любопытству просунула голову свою через дверку и посмотрела внутрь Алтаря. Тогда видит на Святой Трапезе сидит Некто доброго вида тридцати лет, у Которого были раны на ладонях и на ногах и одна рана на боку, и из ран текла кровь. Ошеломленная бабушка говорит Ему:

– Кто Ты такой и как осмеливаешься и сидишь на Святой Трапезе?

Тогда отвечает Он ей:

– Я всегда здесь сижу, потому что это место Мое.

Тогда бабушка говорит Ему:

– Кто изранил Тебя так?

И отвечает ей:

– Ты Меня изранила грехами своими.

Удостоилась бабушка и увидела Господа, поскольку была в покаянии.

Другая бабушка вошла, кажется, без благословения в Святой Алтарь прибраться и, чтобы достать смахнуть паутину из ниши Алтаря, осмелилась и наступила на Святую Трапезу. «Тогда, – сказал старец, – она почувствовала, что наступила на раскаленные гвозди, сразу же упала и сломала ногу свою и через несколько дней умерла».

Говорил старец: «Как-то пришло одно образованное лицо пожить в Монастырь и в случившейся беседе со мной он сказал, что намеревается причаститься на Божественной Литургии в следующий день. Я видел, что ему не следовало причащаться, потому что он не исповедовался игрехи его не допускали к Божественному Причастию. Во время беседы я старался дать ему удобный случай поисповедаться, но безуспешно. Всю ночь я не спал, обдумывая, как причащу его, поскольку не положено, но и как не причащу его, когда это было бы для него оскорблением, если отлучу от Божественного Причастия. Когда настало время, и подошел недостойный причащаться, некоторое добродетельное лицо видело, что золотой луч, некое сияние исходит от Святой Лжицы, проходит через плечо священника и идет к Святому Дискосу на Святой Трапезе. Это была Святая Частичка, которая ушла и, таким образом, человек остался без причастия, поскольку это было бы для него в осуждение».

Говорил старец: «Когда я причащаю людей, никогда не смотрю на лицо их, но иногда говорит мне помысел посмотреть на лицо приходящих к Божественному Причастию. И вижу тогда, что лицо у одного нечеловеческое, но имеет образ собаки, у иного – обезьяны, у других -различные образы животных, страшные образы! Боже мой, говорю, как люди могут иметь лица животных?

Есть же и некоторые, которые приходят причащаться с лицом спокойным и веселым и как только причастятся, лицо их сияет как Солнце.»

Сказал старец: «Видел одного молодого семинариста и понял, что он ни в храме не имеет права стоять, и ни без страха Божия быть в церкви и причащаться Святых Тайн».

Говорил старец: «Однажды на Святом Дискосе я видел сгусток крови и даже показал его одному из братии и вскоре это исчезло».

Говорил старец: «Люди, чадо мое, слепы и не видят, что бывает в храме на Божественной Литургии. Однажды, литургисая я и не мог совершать Великий Вход от того, что видел. Псаломщик часто повторял: «Яко да Царя всех подымем», как вдруг чувствую меня подталкивает некто заплечо и меня направляет к Святому Предложению. Я подумал, что это был Псаломщик и сказал:

– Благословенный! Такое нечестие – вошел через Святые Ворота и меня толкает!

Оборачиваюсь и вижу огромное крыло, которое распростер Архангел до моего плеча и меня направлял совершить Великий Вход.

Что бывает в Алтаре в продолжение Божественной Литургии! Некоторый раз не могу выдержать и сажусь на стул, в то время как другие сослужители думают, что у меня плохо со здоровьем, но не знают они, что бывает в Алтаре в продолжение Божественной Литургии! Какой размах крыла, чадо мое, имеют Ангелы. Едва Иерей скажет «Молитв ради...», стекаются Небесные Силы и в Алтаре у нас абсолютное спокойствие.

* * *

Сказал старец одному духовному своему чаду:

– Сегодня, когда ты причастился, видишь как себя чувствуешь, я же постоянно так. Христос всегда во мне. Не возгордись, чадо мое, что лицо твое сияло, как солнце, когда ты причастился сегодня; и во всех добрых переменах да сохраняется человек от гордости.

* * *

Сказал старец: «Я был в больнице, и духовные мои чада совершали бдения о моем здоровье. Когда священник исходил из храма в больницу, чтобы меня причастить, я почувствовал в душе своей в больнице, что грядет Христос мой, грядет Божественное Причастие.»

* * *

Сказал старец одному своему духовному чаду: «Как радуюсь я, чадо мое, что вижу тебя в рубашке с длинными рукавами, скромного и аккуратного.» Другому своему чаду, у которого расстегнулась одна пуговица на рубашке, и он выглядел нескромно, сказал с укоризною:

– Застегни, чадо мое, эту пуговицу, чтобы тебе не замерзнуть.

Так старец следил за скромностью.

Послушание всегда жжет диавола. Это духовное чадо старца как-то повстречалось с одним неизвестным лицом, вероятно, бесноватым, который сказал ему:

– Расстегни вот эту пуговицу, потому что ты как деревенщина.

И тогда он вспомнил совет старца своего и в этом кажущемся пустячном случае.

Одному из духовных чад, который часто мысленно бывал в Монастыре, говорил старец:

– Чадо мое, не вижу фантазий, но вижу душу твою в храме, в келлии и т. д.

Говорил старец: «Иереям не следует стричь волосы. В Малой Азии, когда причесывались, клали белую салфетку и сколько волос падало, их собирали, клали в мешочек и когда умирали, волосы клали вместе с ними, потому что когда Святой Дух нисходит на хиротонии, освящается Иерей, даже и волосы его «освящены».

Один из духовных детей его, услышав, подумал: «Хорошо, волосы собирали, а ногти, когда их стригли, что с ними делали, бросали?» Тогда старец, зная прозорливым своим даром эти мысли его, поворачивает к нему лицо и говорит:

– И ногти их собирали.

Ничего не скрыто во Святом Духе, все перед ним явно, «обнаженно и четверорасплавлено.»

Говорил старец: « Старицы (матушки, жены священников) должны жить святой жизнью, почти монашеской, с большим уважением к священнику и в скромном одеянии.»

Рассказывал старец, что в Малой Азии старица непременно сама замешивала приношение свое, (просфору), носила темную одежду, почти монашескую и на голове платок. Когда шла она в церковь, шла в северные врата, клала поклон и священному супругу своему, целовала руку; давала ему просфору, и затем шла на свое место. За это ее скромное поведение и положение она была очень уважаемой и пользовалась великим почтением у народа.

Старец особенно советовал старицам не работать во избежание мирских искушений, которые особенно на них восстают, чтобы не повредить священнику, поскольку он есть главная цель диавола.

Говорил старец: «Ни в коем случае не принимает рукоположения человек, если имеет препятствие к Священству. Видел одного священника, который получил свидетельство духовника, чисто не исповедавшись, и спустя четыре года, он мне открыл грех, который являлся препятствием к Священству. Лицо его черное и печальное, не имело никакой радости. Очень меня огорчило состояние его.»

* * *

Говорил старец: «Да не возвещает верный людям исповедание свое, или жизнь свою или духовное делание свое. Все да бывает втайне и только по совету духовника.» Пришел некто и говорит старцу:

– Делаю три тысячи поклонов в сутки.

Старец говорит ему:

– Хорошо делаешь, чадо, но от сей поры и далее, делай сто поклонов, потому что далее ты устанешь и не сможешь сделать ни одного.

* * *

Говорил старец: «Нам нужно быть очень внимательными в молитве, что просить у Бога, так как не знаем, например, когда просим испытания, и, если нам даст, то выдержим ли мы его?»

* * *

Говорил старец: «Некий сослужитель мой почувствовал, что его жжет Божественное Причастие и мне сказал:

– Меня сожгло Божественное Причастие.

– Я, – говорит старец, – ответил, что когда причастился, не почувствовал, что меня жжет Божественное Причастие.»

* * *

«Когда я совершаю Проскомидию, – говорил старец, – вижу души, проходящие передо мной и просящие меня помянуть их, так что даже при желании, не могу их забыть.» Говорил также старец: «Когда Иерей вынимает частички и поминает имена верующих на Святом Предложении (Жертвеннике) нисходит Ангел Господень и берет поминовение это и приносит и возлагает к Трону Владыки Христа, как молитву поминовения о тех, которые поминались. Подумайте теперь, как важно, что вас поминают на Святом Предложении.»

«Однажды, – говорил старец, – я забыл помянуть в усопших мать мою, которая была святая женщина. Когда закончилась Божественная Литургия, и я пришел в келлейку, там, когда сидел, пришла душа, дух матери моей и мне сказала с огорчением:

– Отче Иакове, ты не поминал меня сегодня.

– Как, мама, вас не поминал. Каждый день вас поминаю и даже лучшую частичку вынимаю, – сказал я ей.

– Нет, чадо мое, сегодня ты не поминал меня, и душамоя не упокоевается столько, как в другие дни, когда ты меня поминал, – ответила она.

Подумайте, какую великую выгоду и пользу принимает душа, когда ее поминает Иерей.»

* * *

Детям старец советовал не иметь компаний и не отлучаться от родителей своих, и пусть характеризуют их другие, как необщительных. Советовал ничего не брать от чужого, ни одной конфеты, например, ни освежающего напитка, потому что велика опасность наркотиков, которая губит молодежь. Говорил старец: «От человека, которого не знаю и антидора не приму, потому что может тебе сказать, что антидор, а на самом деле, нет, но вещь от диавола.»

«Когда мы болеем, – советовал старец, – следует ходить к врачу, быть послушным в лечении. Я, – сказал, – в одну Четыредесятницу, несмотря на пост, выпил шестьсот пилюль. Следует следить за нашим здоровьем, потому что врачей и лекарства Бог дал и нельзя ими пренебрегать.

* * *

Относительно телевизора говорил:

– Телевизор – коробка диавола, приносит большой вред, особенно детям, потому и нужно удалить его из дома.

Исповедуемому ребенку, духовному чаду своему, который просил его разрешения смотреть на выбор некоторые образовательные или детские передачи, не дал благословения:

«Нельзя держать телевизор в доме. Когда услышишь Иерея, увидишь духовную передачу – в этом греха нет, но многажды передаются вещи непотребные, как мне говорят многие христиане. Сие не годится нам. Лучше возьмем, откроем Священное Писание, почитаем, помолимся, Панагии нашей сделаем пять поклонов, прочитаем пять псалмов Давида, чем смотреть телевизор, поэтому предостерегайте детей от телевизора, от вещей непотребных и непристойных.» «Для известий, – говорил старец , – существует радио, по которому их могут слушать родители.»

* * *

Девочкам старец советовал одеваться не в брюки, но в женские одежды. Относительно гимнастики в школе, как исключение, дал благословение носить форму.

* * *

Родителям, которые спрашивали, что нам делать с детьми, когда они не слушаются, говорил: «Молитесь с верою, вразумляйте, сколько можете, с любовью, по доброму. Потому что, простите меня, по строгости не пойдет. Так как тебе скажет: поднимаюсь и иду – и идет ... и бывает день Содома и Гоморы, и нечто худшее.»

* * *

Сказал старец: «Когда почил старец мой, отец Никодим, сказал я в молитве, – куда же пошла душа его? Тогда увидел не во сне, но духовным образом, что меня позвал старец мой принести ключи от Обители, потому что пришел Великий Архиерей. Итак, я пошел к воротам келлии, которая над входом в Обители, и когда подошел ближе, слышу разговоры: вопрос – ответ. Внутри шел экзамен, допрос. Я постучал в дверь и вошел в комнату, и что же вижу!... старец мой стоял прямо, непокровен, с опущенной головой, с перекрещенными руками, со многим страхом и благоговением. Напротив его был Великий Архиерей, сидящий на Троне. Трон висел в воздухе, в метре от пола. Лицо Его сияло: золотое, как чистый воск.

Я не могу описать, чадо. На коленях Его была открыта книга и на ней написана жизнь старца моего. Спрашивал Великий Архиерей, и защищался старец мой. Едва я вошел, прекратился допрос, я подошел к старцу, положил поклон и отдал ему ключи от Обители.

– старец, я принес и ключи от Раки с Мощами, не захочет ли Архиерей поклониться Святым Мощам? – сказал я.

Старец их принял. Я хотел было положить поклон и Великому Архиерею, но не сказал мне ничего старец мой, и так как я был послушник, не мог делать ничего без благословения. Так, положив поклон старцу и поклонившись издалека Великому Архиерею, идя не оборачиваясь, вышел я из комнаты. Едва я вышел, вновь начался допрос. Видел я, чадо, что вся наша жизнь, дела, слова, мысли записаны, мы дадим за все ответ. Насколько мне было извещено о старце, душа его пошла хорошо.

* * *

О брате Обители, который умер из-за ожогов, просил я Бога о душе его. Итак я увидел его духовным образом, и тот не был успокоившимся. Говорю ему:

– Что делаешь, отец мой, как поживаешь?

– Как поживаю? – говорит мне. – Не имею покоя.

– Почему, отец мой, не имеешь покоя?

– Потому что, – говорит, – и мне рассказал случай, о котором я забыл; – однажды я пришел к источнику, отец Иаков, а ты мыл овощи, и тебя не приветствовал. Ты же сказал мне:

– Отец, почему меня не приветствуешь? Скажи мне : «Добрый день», это будет по Богу.

– Разве Христос говорил «добрый день»? – ответил я тебе.

– Что говорил Христос? – ты меня спросил.

– Христос говорил «радуйтесь», – сказал я.

– Тогда, скажи мне «радуйтесь», отец мой, – ты мне ответил.

– Нет, не скажу тебе, потому что ненавижу тебя, – ответил я и ушел, и теперь не имею покоя.

Душа этого брата являлась мне и старцу моему и просила помощи. Я всегда поминал его на Литургии, но старец сказал, что он хочет и Трисвятого. Сказал мне также, идти после Божественной Литургии одетым в облачения в память его читать молитвы, и мне сказал какие, за упокоение его души. После того, как я все это сделал, вижу его у великого дворца, были сумерки, почти ночь, и он с фонариком в руке быстро бежал купить масло, я говорю:

– Что делаешь, отец мой?

– Оставь меня, не задерживай, – ответил он, – иду купить масло.

Тогда ему говорю:

– Отец мой, сейчас поздно, дверь закрыта, не продают масло. Тебе следовало бы купить, когда она была открыта, – и увидел его, как он исчезает во глубине темного прохода.

«Видел и душу отца моего» – говорил старец, – сидящего у простого домика, как келлия, и говорю ему:

– Отец, ты же был строитель, что же не построил большой дом, чтобы жить удобно, а сидишь в таком маленьком домике?

Тогда от говорит:

– Чадо мое, ты молитвами твоими и милостынями, мне построил домик этот, и теперь его имею и живу.

* * *

Сказал старец: «Читал я как-то в Евангелии «узок и тесен путь, ведущий в жизнь» и тогда я сказал: «что есть этот узкий путь?» И вот вижу, что очутился я духовным образом в некоем месте, где была узкая дорожка, и нужно было пройти по ней внутрь. Я подумал, как может человек пройти отсюда внутрь – изуродуется. Тогда я постарался, и сбольшим трудом продвигался в невыносимой тесноте, руками и ногами, и все-таки вышел из страшной той дорожки. По этой дорожке только я и старец мой прошли.

В другой раз я видел, что находился перед страшной пропастью, некая безмерная бездна. По верху этой пропасти проходил узкий золотой мост в палец шириной, и нужно было пройти на противоположную сторону. Напротив я видел прекраснейшее место, полное света. Я продвигался, шагая медленно, с большой осторожностью, так как если бы я упал в этот хаос, наверняка погиб бы. В то время, как я был в таком тревожном состоянии, вдруг этот золотой мост стал опасно раскачиваться, как при буре, того и гляди, упаду. Оборачиваюсь посмотреть, кто его качает и что вижу? Я увидел лица некоторых отцов, братьев Обители, которые качали мост и говорю им:

– Отцы, зачем качаете мост, разве не видите, если упаду, разобьюсь в этой пропасти.

Совсем почти этот долгий путь моста окончился, и лишь небольшое расстояние осталось, чтобы пройти до конца.

* * *

Старец был благостным и в рассказе о некоторых комических случаях и даже подражал голосу людей, о которых говорил. Приведем один такой случай.

Одна очень простая бабушка служила в какой-то церкви пономарем и имела вредную привычку пить вино и, мало-помалу, это стало ее страстью. Итак, она пила вино для Причастия, которое приносили христиане на Божественную Литургию. Как-то раз совсем не оказалось вина в шкафчике и бабушка, огорченная, пошла к иконе Панагии на иконостасе и стала просить Ее, не заметив, что священник был в Алтаре, говоря:

– Панагия моя, просвети какого-либо христианина, дапринесет немного винца, чтобы мне выпить.

Священник, услышав ее, стал сзади этой иконы и отвечал:

– Не пей вина, нельзя тебе пить вино.

Бабушка, думая, что это маленький Иисус говорил ей на коленях Панагии нашей, говорит Ему:

– Ты молчи, не разговаривай. Ты маленький! Я Маму Твою прошу.

* * *

Как-то духовное чадо попросило старца помолиться о некотором монахе, который достаточно долгое время жил в киновии, а затем, без благословения, ушел жить один в келлии.

«Вижу, чадо мое, демонов, пляшущих вокруг него», – сказал старец.

* * *

Один из духовных его детей говорит старцу: «Идем в Монастырь Святого Дионисия Олимпийского.» старец, вполне естественно, говорит ему:

– Чадо, Святой Дионисий был здесь несколько дней назад, и мы вместе Литургисали!

* * *

Когда дети одной одержимой женщины привели мать свою в Монастырь и спросили старца:

– Может быть, батюшка, наша мама стала бесноватой, потому что много молилась?

Тот ответил им:

– Молитва, дети мои, не делает человека бесноватым, но может быть, мать ваша имела гордость или думала, что она была Свята? Может быть, поэтому и попустил Бог ей беснование.

Высказываясь относительно поста, старец говорил, между прочим, следующее (дословно):

– Пост, есть заповедь Божия, поэтому мы и постимся, дети мои. Не повредил мне пост до сегодняшнего дня, когда мне семьдесят лет.

Меня научила мать поститься с детства. Я не притворяюсь, чадо, что пощусь, но этому меня научили родители мои. Я – малоазиат, по происхождению, родился в двадцатом году и до сегодняшнего дня сие соблюдаю, чада мои. Никогда мне не вредил пост, хотя и имею болезни при себе.

Сказали врачи и Епископы: пост и диета очень полезны для человека. Сколько полезно, когда врач, простите меня, нам говорит: пять дней, отец мой, не будем пить воды ни капли, чтобы произвести лечение, посмотрим, что будет. Итак, пять дней я выдержал, мне стало очень хорошо. А насколько полезней, когда мы постимся ради души. Но и в этом теле живет душа бессмертная, и поэтому будем заботиться о душе, которая есть вещь безсмертная.

Поститесь, дети, не слушайте, когда говорят, что пост – ничто, и что о нем говорят лишь монахи. Не монахи это говорят, дети, простите меня, это говорит Бог. Первая заповедь Божия была пост, как и Христос наш постился.

Мы можем сказать, что постимся. Вот едим столько и столько. Разве сейчас это пост, дети, которым мы постимся? Когда мы едим, простите меня, столько и столько еды, хотя и не мазанной даже... Существует много постной еды. Человеку достаточно иметь здоровье и желание поститься. Как-то пришло одно лицо и говорит мне:

– Батюшка мой, мне сказали, что пост не существует. И что, кто сказал, что бывает пост?

Я велел ему попросить иерея открыть Библию и посмотреть, есть ли пост. «Только молитвою и постом... » говорит в Евангелии Христос наш и многое другое. И бесы и болезни и все страсти постом и молитвою изгоняются. Святой Предтеча, что тот ел в пустыни? Что ел ПреподобныйДавид? С одним Антидором проводил в пещере всю седмицу. Но «постом, бдением, молитвою небесные дарования стяжав». Потому освятил его Бог, и он живет триста пятьдесят лет в священном месте сем. Он есть великий чудотворец и живой Святой. Молитва, дети, и пост полезны душе человека. И Пророк Илья, говорит Святой Иаков, брат Господень, «подобострастный» человек был, но молитвою и постом заключил небо, и не было дождя на земле три года и шесть месяцев, и затем вновь помолился и испросил дождь, и небо дало дождь, и земля произрастила плоды свои.

* * *

В 1989 году позвонил старцу один иеромонах, духовное его чадо, из Северной Греции и его попросил совершить моление Святому Давиду о дожде на их окраине, потому что уже полтора года не было дождя. Овцы, сказал он старцу, лижут языками своими землю, чтобы найти и поесть травы и вместо травы едят почву.

Старец ответил ему (дословно): «Отец мой, Епископа в Епископии имеете и вы сами отцы Церкви, скажите народу, пусть постятся, как делали в древние времена и делают до сегодняшнего дня, пусть христиане помолятся, покаются, исповедуются и возьмут Святые Иконы, Священные Мощи и совершат Крестный Ход, и по вере нашей, по молитве нашей все, что испросим от Бога, даст нам. Так делали в Малой Азии, нашем Отечестве, как нам говорила мать моя: тоже самое делаем и мы здесь в селениях. Приходят христиане из деревень и берут Святые Мощи. Как только вынесут Святые Мощи из Монастыря, появляется облачко в деревне этих христиан, и идет там дождь в границах селения. Идет дождь и дается благословение Его. Если и не идет дождь, Бог дает нам росу и благословение Свое.

Нам нужен дождь, но так же нужно заботиться о душах наших.

И засухи, и все бывает за грехи наши. Поэтому молитесь, будьте со Христом и со Святой Церковью Его».

* * *

Сказал старец: «Некий человек спросил: поскольку отец Иаков любит Бога и Святых, и Преподобного Давида, и верит в Священные Мощи, и в Иконы, и в Бога, почему же Бог попустил, и он попал в госпиталь и ему сделали серьезную операцию?

– Попустил Бог, чтобы смирился. Но снова помогла благодать Святого Давида и хотя говорили, что были серьезные болезни, их не было. Имею сердце, имею многие страдания, но на «страсти нынешнего времени к будущей славе» совсем не обращаю внимания. Вижу ежедневно гроб, вижу, что я смертный человек, но в этой смертной плоти живет душа бессмертная. Забочусь о душе моей, которая есть вещь безсмертная, потому, дети, и вы заботьтесь о душе вашей: вблизи Отцев Церкви.»

Старец часто посещал Святого Иоанна Русского, в основном, направляясь в Афины к врачам, которые его вызывали. «Как-то пришел я, – говорил старец, – и вижу Святого живого в его раке (усыпальнице). Говорю ему:

– Святче мой, как проводил ты жизнь в Малой Азии, какие имел добродетели, как освятился?

Святой мне ответил:

– В пещере, в которой была конюшня, я спал, а зимой покрывался соломой, чтобы не замерзнуть, имел и смирение и веру.

Через некоторое время он говорит:

– Подожди, отец Иаков, потому что пришли сейчас два человека и просят меня о больном ребенке. Подожди, пойду помогу ему.

Вдруг опустела рака, потому что Святой ушел. Через некоторое время возвратился, не видел, как возвратился, но видел, что он как человек устраивается в раке своей.

* * *

15 июля 1990 года в день воскресный, рано утром, как только отец Иаков спустился из своей келий в храм на Божественную Литургию, описывал он в Алтаре с изумленным лицом отцам Обители то, что Божественный Иоанн Русский духовным образом ему сказал ночью, которую он провел – «Бог знает» – перед Священной ракой с нетленными Мощами его в храме Его у Прокопия: «Христиане думают, что я сплю, умерший, что я мертвый и не подозревают, что я живой, их всегда вижу. Тело мое внутри, но я многажды исхожу из раки своей, бегаю среди людей, чтобы им помочь. Многое страдание. Они меня не видят; я же вижу их и слышу, что они говорят, и снова вхожу в раку мою. Но послушай, отец мой, что скажу тебе: много греха в мире, многое нечестие и многое неверие.

– Почему ты говоришь это, Святче мой? – ответил я, – разве не видишь, сколько народа приходят к благодати твоей и тебе поклоняются?

– Многие приходят, отец Иаков, но мало чад моих, – добавил Преподобный и продолжал: – Поэтому должна быть война из-за многих грехов народа.

– Нет, Святче мой, – тут же сказал я ему встревоженный. – От малого возраста находился я все в войнах и мучениях: в Малой Азии, где родился, да и когда пришли мы в Грецию. К тому же, Святче мой, если внезапно случится война, погибнут и души без покаяния.

– Быть войне, быть войне, быть войне, – ответил огорченно, но твердым голосом Преподобный и продолжал, говоря, что в районе Эвбеи будут наводнения, пожары и другие катастрофы, и некоторые другие бедствия.

Когда все это и большее излагал отцам Обители отец Иаков, присутствовал здесь и один богослов, народный проповедник Слова Божия из Афин, который ночевал в Обители. Он просил старца дать ему разрешение рассказать об этом в тот же день на проповеди.

Старец дал разрешение, только попросил не объявлять о лице, при котором случились эти откровения, но сказать неопределенно «один иеромонах...». Уважаемый богослов послушался.

Когда позднее об этом рассказывал христианам отец Иаков, он подчеркивал: «это говорю не я, потому что, простите меня, я вижу сны и фантазии, но это сказал Святой Иоанн Русский.»

Все, сколько открыл Преподобный Иоанн Русский в тот вечер старцу, действительно произошло и происходит: 1 августа 1990 года была объявлена война в Персидском заливе, немного позднее на о. Эвбея случились наводнения из-за ливневых дождей. Погибли люди, и произошли великие разрушения и пожары, сгорели леса и другие площади. И как говорил старец: «Разве те многие дорожные происшествия, которые бывают в нашем месте со столькими жертвами, не есть ли война?»

* * *

«Как-то читал я, – рассказывал старец, – житие Святого Серафима Саровского в том месте, где говорил Святой, что видел райские Обители: «в дому Отца Моего много обителей есть.» Тогда говорю: «Боже мой, каковы же эти Обители?» Неожиданно упала книга из рук и очутился я в прекраснейшем месте. Передо мной была дорога, поросшая фиалками, все одинаковой высоты и сплошным ковром благоухающие, и рядом стоял старец. Это был Святой Давид. Я хотел было пройти, но не решался, чтобы не помять цветы. Сказал даже, кто их насадил столь густо. Еслибы немного пореже, я бы поставил ногу между и не помял бы их; и не решался пройти. Тогда говорит мне старец:

– Проходи, проходи, проходи отец Иаков, не бойся, цветы эти не такие, как те, которые ты знаешь, не мнутся.

И так, как я проходил, наступал на них, они не мялись. Вижу справа от меня крутой спуск, земляную дорогу, очень опасную, и говорю ему:

– Какая эта крутая дорога. Если проедет автомобиль, подвергнется опасности. старец говорит тогда мне:

– Здесь, отец Иаков, нет автомобилей, оставь эту дорогу, не смотри на нее совсем, ты иди по дороге, по которой идешь. И так, идем мы по этой дороге, покрытой цветами, и я говорю:

– Дай взгляну, что здесь есть.

Вижу прекрасные домики, редко стоящие, как палатки и с дверками, полные цветов и красоты, и света, но они были совершенно пустые, ни одного человека не было внутри. Говорю тогда старцу, который меня сопровождал:

– Старче, какая тишина и какая красота сия здесь. Дайте же и мне такой домик, да сижу в молчании и творю молитву, потому что я человек молчания.

Тогда старец поднял руку свою и мне указал домик, который был для меня. Тут же очутился я в келлии моей и сказал: «зачем вернулся я в этот мир. Ах, не возвращался бы я, но жил бы всегда там!»

Господи, Иисусе Христе, удостой и всех нас, которые имели благословение знать раба Твоего Блаженного старца Иакова, ушедшего из привременного мира сего, жить в тех премирных обителях, молитвами его, молитвами Святого Давида и всех Святых, изряднее же представительством Пречистой Твоей Матери.

Молитвенно возгласим: «Молитвами Святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже, помилуй и спаси нас». «Госпожа Богородица, Тобою спасение наше. Аминь."

С монахом Серафимом

Отец Серафим, старейший из монахов Обители, кроме, конечно, отца Кирилла, который сейчас является Игуменом, и безусловно, много хранит в памяти о старце.

Вопрос: отец Серафим, когда поселились Вы в Священной Обители Преподобного Давида?

О. Серафим: В Монастыре я поселился в 1970 году. Тогда я узнал близко Игумена той поры блаженного Архимандрита о. Никодима как и старца о. Иакова, который был благочестивый, благоговейный и богобоязненный. Он во всем слушался старца своего. Я видел, что о. Никодим имел абсолютное доверие к старцу и в материальных и в духовных вопросах. Какое бы не было дело в Монастыре, о. Иаков как человек послушания, доводил его до конца наилучшим способом.

Вопрос: отец Серафим, расскажите нам о старце о. Иакове. Вы столько лет жили вместе и сможете многое нам сказать.

О. Серафим: Говорил старец Иаков: «Когда мне был 31 год, я, приняв решение стать монахом, пошел поклониться к Иоанну Русскому в день его праздника 27 мая. Там был и блаженнейший Владыка Халкидский Григорий. Отец Никодим, который был иеродиаконом, знакомый мне, представил меня Владыке взять благословение. Как только я приблизился, положил поклон и поцеловал руку, тот меня спросил:

– Как тебя зовут, чадо, и откуда ты?

– Меня зовут Иаковом, Преосвященнейший, я из Фараклы.

– Что же ты хочешь, Иаков?

– Преосвященнейший, хочу стать монахом.

Тогда Владыка посмотрел на меня пристально и сказал:

– Чадо, хочешь ли стать иереем, и я поставлю тебя на приход. Почему хочешь быть монахом? Может у тебя есть какое-то препятствие для Священства?

Тогда говорю ему:

– Я, Преосвященнейший, не знаю таких вещей. Я из объятий матери моей.

Тогда Владыка говорит:

– Послушай Иаков, не упущу тебя. Я распрошу о твоей жизни. Не спешу кого-либо сделать монахом, а наипаче, иереем, если не узнаю точно о жизни его.

И спросил меня, где я служил в армии, в каком полку и т. д.

– Какое у тебя образование? – продолжил он вопросы.

– Окончил народную школу, – сказал я.

– Немного грамоты знаешь. Но если я узнаю, что жизнь твоя была подобающая, сделаю тебя монахом и иереем.

– Преосвященнейший, и Апостолы неграмотны были, но сошел Святой Дух и их просветил, и затем они просветили вселенную и из рыбаков стали ловцами человеков. Так и меня, когда пойду в Монастырь, просветит Святой Дух, и просвещу и я мир.

И, продолжая, старец говорил: «Откуда я взял это мужество, столь стыдливый, каким я был, и говорил так Владыке в его кабинете в присутствии стольких других знаменитых людей? Слова эти произвели такое впечатление на него, что он попросил меня их повторить.

И действительно! Так и было. Когда о. Иаков пришел в Монастырь, своим благоговением, милостивостью, послушанием, вообще подвигом и освящением, которое даровал ему Бог, просветил мир. Потому и когда он жил, и по успении его в сердцах людей отец Иаков – Святой.

Вопрос: отец Серафим, сколько лет Вы втроем: старец, отец Кирилл и Вы?

О. Серафим: Семнадцать лет жили мы втроем. Я и отец Кирилл во всех службах Обители, а отец Иаков на исповеди. Блаженный полностью посвятил себя таинству Исповеди, чтобы служить множеству приходящих поклонников. Все мы в то время очень уставали.

Однажды, на следующий день праздника Преподобного Давида, я настолько устал, что попросил Святого меня утешить, дать мне силы. Стоял я у дверцы в Алтарь, когда вижу отца Иакова в скуфейке на голове, как прошел он передо мной и направился ко входу в храм.

На меня произвело впечатление, что в такой нарочитый день, и даже накануне вечерни, старец не надел клобука. Я окликнул его:

– О. Иаков, о. Иаков, иди сюда. Здесь открыта дверь в Алтарь. Я видел, как он обернулся, и после того, как скрылся за колокольней, более не увидал его. Я испугался, не случилось ли что, и пошел посмотреть, что происходит. Но никого не было.

В тот же момент вижу о. Иакова в клобуке – спускается по лестнице с тем священнолепием и серьезностью, которые он всегда имел, и его спрашиваю:

– О. Иаков, куда ушел ты только что, когда спускалсяв скуфейке и внезапно пропал? старец, улыбнувшись, сказал:

– Разве это я был, о. Серафим? Это Святой был в моем образе. Не сам ли ты просил его тебя утешить?

Он был. Знал старец просьбу молитвы моей, поскольку был прозорлив.

Вопрос: Мы знаем, отец Серафим, что старец особенно был одарен от Бога дарами ведения и прозорливости. Просим Вас, расскажите нам относительно этого.

О. Серафим: Я знаю то, что старец усердно скрывал дарования свои, не показывал их, так как был человек смиренный.

Мы слышим, как исповедовавшиеся говорят нам: «Пришел и мне сказал все проблемы, которые имел». А тот, когда мы его спрашивали, делал вид, что ничего не знает.

Самоотвержение его было таково, что, помню, когда в Великую Пятницу он был очень немощный, и к нему отец Кирилл принес немного помазанной маслом еды, для укрепления, старец огорчился и не ел, говоря:

– Не укрепит меня масло. Я хочу, чтобы Христос меня укрепил.

Возвещу вам и об одном чудесном событии, которое являет величие дарований старца.

Господин Е.В., житель Халкиса, построил загородный дом в местечке Камарице Эвбейской, но несмотря на то, что привел двух-трех специалистов, не смог найти воду. Тогда он прибежал к старцу, которому и исповедался об огорчении своем. старец сказал сразу:

– Возьми немного Агиасмы из Обители и икону Святого Давида и пойди в то место твоего двора, в котором ты хочешь обрести воду, и скажи Святому:

– Святче мой, Давиде, ты в монастыре сотворил чудо и извел воду в безплодном месте. Прошу тебя, изведи и в месте сем воду, что по человеку сделать невозможно, какпосоветовал мне старец Иаков.

Итак, после того, как он окропил Агиасмой и положил иконку Святого Давида, истекла на два дюйма очень хорошая вода, и он пришел в Монастырь благодарить старца.

Заканчивая, я расскажу вам еще об одном чудесном событии, которое случилось после успения старца.

Н.К., моряк, по специальности электрик, по происхождению из ближайшей деревни, а живет в Пирее, имел с малых лет большое благоговение к о. Иакову. Мореходная компания послала его однажды срочно в Индию для ремонта судна. Когда он прибыл на судно, то не мог исправить повреждение машины, и поскольку был расстроен, уставший от многочасового воздушного путешествия, уснул и увидел о. Иакова, который спросил:

– Отчего, чадо мое Нико, ты так расстроен? Вот та запасная часть машины (и ее держал в руке своей!), поставь ее на место и поедешь в Грецию без проблем.

По прошествии дней, когда он вернулся в Грецию и прибыл домой, сын сообщил ему о смерти старца, и когда спросил он о дне успения его, 21 ноября 1991, удостоверился по календарю, что это был именно тот день, в который старец чудесно ему помог. И пришел в Монастырь взволнованный, и нам об этом сообщил.

Да имеем и мы святые молитвы его. Аминь.

С монахом Алексием

Вопрос: Отец Алексий, Вы имели благословение знать старца с юношеского возраста, получить монашеский образ из его рук и быть послушником его. Вы имели и особую честь, по молитвам Отца, удостоиться священства. Итак, просим Вас, рассказать для общей пользы все, что неизгладимо запечатлелось в памяти Вашей от общения состарцем, из опыта Вашего за все эти годы до преподобной его кончины и до сегодняшнего дня.

О. Алексий: Мое общение со старцем является для меня, воистину, очень великим благословением. Настолько великим, что не находится слов благодарить Святаго Бога, Который дал мне такой великий дар – такого великого человека в старца, духовника и руководителя духовной жизни.

Блаженнейший, и незабвенный и святой старец, хотя и был столь великим, вошел в мою жизнь со многим смирением. Не выказывал надо мной власти, не желал накладывать на меня своего. Абсолютно уважал мою свободу, так чтобы я независимо сделал личный выбор. В то время, как я часто, как мирянин, приходил в Монастырь, в беседах, которые у нас были, он никогда не говорил мне о монашестве, несмотря на то, что я выражал стремление к монашеской жизни. Не делал ни малейшего усилия к моему обращению или предложения остаться в Монастыре. Напротив, видя прозорливым своим оком, он подчеркивал: «Чадо, нужно хорошенько обдумать эти вещи. Нужно много молиться, чтобы просветил Бог» и так далее. Это, конечно, очень полезно для тех, кто желает монашеского жития, поэтому не следует увлекаться временным энтузиазмом, но в душе должно быть нечто глубокое, должен быть зов Божий. Это хорошо знал старец, потому ни на меня, ни на кого другого не старался влиять. Напротив, многих сдерживал, чтобы посвящение их явилось результатом молитвы, результатом, во-первых, свободы их, а, во-вторых, воли Божией, а не собственной их привременной воли. Это уважение старца к свободе моей оставило неизгладимый отпечаток в моей душе. Чувства, которые я ощущал в первую, да и в последующие исповеди были, действительно, потрясающие.

И ранее, конечно, по благодати Божией у меня был духовник, и был опыт исповеди. Тем не менее, поскольку я узнал святость Отца, я был встревожен, так как помысел говорил мне, что старец, как святой человек, будет очень строг, как недосягаемый и отчужденный от людей. И так, после того, как имея этот ошибочный образ, исповедался, я удостоверился, насколько мог этот человек меня понять, снизойти к моей греховности, конечно, и не хваля грехи мои, и в то же время, выделил зло и научил, как следует молиться против сетей диавола; одновременно единственным и неповторимым способом, со многою любовью показал мне скверное положение мое, насколько низка была моя духовная жизнь. В конце исповеди я ожидал, что он на меня наложит епитимию и правила, но не только это не случилось, но, подчеркивая некоторые вещи, меня отпустил настолько облегченным, настолько успокоенным, с таким духовным багажом, что те чувства будут жить во мне незабываемо. Тот же самый опыт повторялся, как я сказал, в каждой исповеди, какой бы груз страстей и помыслов ни был, ничего не оставалось, когда ты проходил через его епитрахиль. В этом месте я хочу отметить характерную брань послушника против своих старцев. Встретился и я с этим великим искушением: помыслами совершенно несправедливыми и необоснованными. Помню, как мне помог старец преодолеть это состояние. С великодушием и рассудительностью помог преодолеть он это искушение, которое есть одна из самых трудных сторон монашеской жизни. И так, рассудительность, сладость, благородство и кротость украшали его отношения со всеми. Я лично хотел бы немного строгости, чтобы, хотя немного, смирился эгоизм мой, но старец, косвенным способом дал гонять, что следует делать: постарался пробудить любочестие наше. И, поскольку мы, Ромеи, имеем любочестие, но только не всегда им пользуемся, то с радостью исполняли его заповеди. И еще, когда он хотел сказать новость, с какой тактичностью ее говорил!

Вспоминаю, как он сообщил мне о смерти отца моего по плоти, который был болен раком, и мы ожидали кончины его. Когда об этом узнал старец, я еще не был извещен, он взял меня в церковь пред икону Преподобного Давида и мне сказал:

– Дитя мое, ты пришел сюда к Святому Давиду. На него имей надежду. Он будет тебе опора и помощь твоя. Вслед за тем он сообщил мне о кончине отца моего, а перед тем обнял и поцеловал меня. Благодать Святого и такое обращение старца мне помогли не только пережить горесть, но я воспринял это как радостное событие, несмотря на то, что как человек я огорчился. Верю, что эти дары старца до некоторого момента были естественные, но с тех пор и далее были чисто Святодуховны.

Вопрос: Отец Алексий, я бы хотел, чтобы Вы сообщили насколько возможно больше о внутренней духовной жизни старца, хотя эта жизнь в каждом человеке и, особенно, в Святых является тайной. Некоторые отражения света, который существовал в старце, замечался всеми нами, кто его более или менее знал. Вы так близко жили с ним эти годы, и мы уверены, что Вы ощутили то, что открыл Вам Бог из внутреннего духовного делания Отца. Пожалуйста, расскажите нам об этой великой теме.

О. Алексей: Без смиреннословия считаю самого себя очень бедным и малым, чтобы постигнуть эти волны темным моим умом и зараженным моим сердцем. Однако, эти отражения, как Вы сказали, иногда приближаются к тебе и просвещают тебя. И так, я видел, что душа старца была полна милости. Он никогда не накладывал строгих канонов и епитимьи. Это не означает, что он не уважал Священных канонов так же, как и другое. Однако, он имел такую любовь в душе и, видя сколько сегодня эгоизма в людях, использовал самое великое лекарство – любовь, для лечения великих наших грехов. Этот исключительный плод и благодать Святого Духа жили постоянно в сердце старца.

Имея любовь, он имел все и вся. Использовал, конечно, и «скальпель», когда требовалось, но с такой осторожностью, что я не понимал, что происходила операция, думал, что он тебя гладил, исцеление, однако, происходило независимо от того, оставался ли я неисцеленным и неисправленным, несмотря на то, что оно происходило от рук такого освященного целителя. Однако, не теряю надежды, так как знаю, что сейчас старец непрестанно молится за нас. Другим богатством является смирение этого человека. Очень часто говорил старец «земля и прах еси», и в то верил искренно. И то именно, что он очень часто говорил эту фразу, и та естественность, с которой он излагал чудесные события, случавшиеся с ним самим, как будто не он их переживал, но некое другое лицо, выявляют, что он не смиреннословил, но был по существу смиренный.

Духовная жизнь, которою он жил, была какая-то очень физиологическая. Как мы беседуем о чем-то обычном, так и он говорил о духовных опытах и видениях, которые у него были. Слово его было просто и смиренно, потому и давало результат. Было «живое и действенное».

Люди, слушая его, потрясались и каялись. Постоянно старец открывал малейшие духовные опыты, насколько могли мы понести. Не словами он убеждал подражанию строгой аскетической своей жизни. Сама жизнь его была призыв к нашему любочестию и образ для подражания. Действительно, этот человек был в жизни нашей великое благословение, но и великая ответственность.

Вопрос: отец Алексий, Монастырь Ваш является, кроме общежития, и великим местом поклонения. Среди этого наплыва людей, среди этих забот, которые Вас занимают почти сутки, что об этом мыслил старец, и как сейчас Вы следуете его примеру, как в отношении служенияближнему, так и в отношении охранения монаха?

О. Алексей: Вначале и я очень затруднялся в этом вопросе. Мои размышления по этому вопросу прошли много стадий, и сейчас я пришел к заключению, которое, по крайней мере, меня успокаивает.

Несомненно, ничего не бывает в нашей жизни без воли Божией; либо именно по благоволению Божию, либо по попущению. То, что сюда приходит столько народа означает, что это происходит, по крайне мере, по попущению. Говорил старец: «Почему приходит столько людей сюда, ведь их никто не звал? Верим, что приходят они, так как их хочет Святой Давид. Стало быть, приходят по благоволению Божию. Если же их желает Святой Давид, то как мы, послушники Святого, могли бы иметь иное мнение?»

Таким образом, сюда мы призываемся благодатию Божией держать равновесие между молчанием, без которого не бывает внутренней духовной жизни, ни Церкви – и этим современным миссионерством, к которому призывается служить сегодня монашество и всегда, конечно, существовало в традиции Церкви. Это взаимодействие является, по истине, трудным и может успешно осуществляться только при послушании и смирении. Так, мы видим старца, что он нес всю тяжесть мира и не только внешне, занятостью, но и действительную тяжесть большинства из приходящих. Он нес личный крест каждого, как духовник, и как руководитель душ их. Верим, что именно терпение старца в этой программе, которую Святой Давид в конце концов узаконивает в Монастыре своем в отношении потока людей и последующего миссионерства, оно, именно, освятило старца, и это есть то, что освятит и нас, насколько пойдем мы по этим стопам. Итак, трезвение и общая просфора (приношение) идут вместе в Церкви. Пример: многие из богоносных Отцов, которых призвала Церковь из Пустыни пасти народ. Они подвизались в этом служении, сохраняя Пустыню и молчание в сердцах своих.

Все, что говорим, не означает того, что мы отвергаем пустынническую жизнь. Да не будет! Ни других способов монашества. Всему нужно и необходимо быть в Церкви. Но мы пытаемся дать ответ для такого типа аскезы в Монастыре, который одновременно является и Местом поклонения. Отмечая мученическую жизнь этого способа, в котором, если сознательно терпит человек, приобретает благодать Божию и любовь, а ими все и вся. Наконец, люди, приходящие в этот Монастырь и приобретающие пользу от такого способа жизни, считают Монастырь своим, любят его, как дом свой, а это не малая вещь.

Заканчивая нашу беседу, скажем, что старец пришел в этот Монастырь для того, чтобы выйти из мира, однако, Бог привел его, в конечном счете, в центр мира. Он послушался воли Божией и достиг смирением и послушанием того, что не только не повредился от мира, но да явится сам благословенье миру.

Вопрос: Благодарим, отец Алексий за все, что Вы нам сообщили , и заканчивая беседу нашу, просим, расскажите нам, пожалуйста, о периоде после кончины старца.

О. Алексей: Все мы, и я лично, чувствуем присутствие старца в Монастыре «в другом образе». Гроб его излучает теплоту. И это не только мы, но и весь народ чувствует. Видим малых детей, играющих вокруг него (гроба), видим людей, приближающихся с умилением и молящихся старцу, высказывая каждый заботу свою, уверенные в том, что старец их услышит и им поможет. И, действительно, он им помогает. Всем нам помогает. Это мы понимаем и утешаемся.

С иеромонахом Иаковом

Вопрос: отец Иаков, Вы самый молодой Иеромонах Священной Обители. Вы имеете особое благословение носить имя блаженного старца. Пожалуйста, расскажите нам о старце, о жизни его и учении.

О. Иаков: В первый раз пришел я в Монастырь в 1962 году. Я был тогда студентом Духовного Лицея города Ламии. Происхожу из деревни Святой Эвбейский, которая рядом с Монастырем. Услышал о старце и пришел познакомиться с ним. В первое наше знакомство старец беседовал со мной после вечерни и мне сказал:

– Чадо, кем думаешь быть, когда вырастешь ?

Мне было тогда семнадцать лет.

– Думаю стать монахом, батюшка, – говорю ему.

– Желаю тебе, чадо, стать монахом там, где ты успокоишься, но и Монастырь Святого Давида открыт, приходи, когда хочешь.

Дал мне и четки, иконку Святого Давида и сказал, как молиться. С тех пор он стал моим духовником и я часто приходил в Монастырь, пока не закончил Духовный Лицей. Потом за полтора года я посетил много монастырей и Святую Гору. Узнал многих старцев, с которыми советовался относительно монашества. В душе, однако, я чувствовал, что старец меня привлекал больше всего. Я видел в лице его кротость, любовь, тишину, смирение. Он часто говорил изречение: «Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем». Он не знал, как сказать: гнев, убийство, ревность. Сердце его было, как я сказал, полно смиренномудрия и радости. Мне он говорил:

– Янаки, если Бог призовет тебя стать монахом, имей две сия: смирение и любовь, потому что они нас приведут в рай.

И продолжал:

– Сегодня многие могут быть монахами, как мы, но мы не имеем смирения, имеем эгоизм, гордость, и думаем, что мы нечто и делаем нечто. Если же, однако, эти немощи не изгоним из нас – ни Рая не сподобимся, ни Царства Божия не увидим.

Затем пришел я сюда в Монастырь и был послушником шесть месяцев, и старец облачил меня в рясофор с именем Илларион. Через полтора года старец сказал мне принимать диаконство. В день моей Хиротонии во диакона скончался старец. За три дня перед моим рукоположением старец написал свое завещание, мне прочитал его и когда подписывал, сказал:

– Увижу тебя диаконом и умру.

Тогда говорю ему:

– Не говори так, батюшка, потому что я расстраиваюсь.

Тогда он мне ответил:

– Не смущайся, отец мой, я устал уже в этой жизни, время мне сейчас уходить.

Тогда я не придал значения этим словам. Затем он мне много давал советов о Священстве, что мы, иереи, между собой должны иметь смирение и любовь, иметь кротость. Прежде чем литургисать мы должны простить все, если как люди имеем что-то между собой, так как иначе не принимается приношение наше на Жертвеннике перед Богом. Иерей непременно перед Литургией должен читать Последование ко Святому Причащению. Выполнять поклоны и молитву. Во время же Последования иметь свой ум собранным.

– Когда мы служим, отец мой, должны стоять в полуметре от Святой Трапезы. Не прикасаться руками сверху, для отдыха; так там находится Тело Христа нашего, и не оставлять на Святой Трапезе наши четки, или часы, или различные книги. На Святой Трапезе должны находиться только Святое Евангелие, Дарохранительница, свечи ини что другое. Да не делаем из Святой Трапезы «ящик» (свечной). Если место тесное, – стоим, по крайней мере, в десяти сантиметрах с крестообразно сложенными (на груди) руками и говорим Мирное и молитвы. Это и многое другое он мне советовал.

Старец был богат рассуждением и прозорливостью, но старался скрыть дарования свои.

Однажды пришли два юноши из г. Катерини и просили его увидеть. Когда я пришел к нему и сказал об этом, он говорит:

– Отец мой, скажи, пусть придут. Это Костя и Фанасий.

Когда их увидел старец, назвал их имена и сказал им о проблеме, которая у них была, которая и уладилась через несколько дней, и они вновь пришли в Монастырь, удивленные, его благодарить. Говорил старец:

– Отец мой, милость должна быть безропотной.

И я это видел каждодневно на практике, когда старец щедрой рукой раздавал людям, о которых знал, что они имеют нужду, различные блага, которые поклонники приносили в Монастырь. Много раз и мне давал закрытые пакетики с деньгами, приносимыми поклонниками и клавшими их ему в карман, говоря мне:

– Отец мой, отдай этот пакетик вон той госпоже, которая уходит.

Однажды я ему сказал:

– Батюшка, много денег в пакетике.

Он отвечал:

– Отец мой, я называюсь отец Иаков и сорок лет монах. Если открою, отец мой, пакетик и в нем, скажем, тридцать тысяч, и удержу пять, а отдам двадцать пять, то это было бы так, как будто я имею некий помысл. В то же время, как я все отдаю, Святой Давид мне возвращает вдвойне. Это есть, чадо мое, безропотная милостыня.

Если иной раз между братиями был какой-либо помысел или какое-либо недоразуменье от искусителя, старец вместо другого совета говорил: «Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем».

Когда он хотел наказать нас как старец, не накладывал ни канонов, ни четок, ни поклонов. Говорил, конечно, то, что следовало. Особенно помню следующий случай. Когда какой-то брат не выполнил послушание, старец Иаков со многой тактичностью и смирением сказал ему:

– Если не слушаешься ты старца, я буду слушаться тебя, как послушник.

После того, как он вразумил брата, держал его на расстоянии один-два дня. Когда послушник его встретил , сказал:

– Благословите, Батюшка, как поживаете?

– Я здоров, отец мой, подвизаюсь, – и более ни слова.

Когда прошли три дня, старец сказал ему:

– Отец мой, простите меня, что эти три дня имел тебя на расстоянии. Но я Игумен и имею ответственность и должен вас вразумлять. Прошу прощения.

Рассудительность и благоутробие старца были велики. Говорил, например, в некоторых случаях, когда отцы были уставшими по вечерам от трудного послушания, «пусть, по крайней мере, сотворят тридцать три поклона, пусть крестятся, пусть скажут «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя» и «Отче наш» и пусть ложатся. И молитва их услышится.

Нам старец советовал иметь любовь, страннолюбие, любить народ. Относительно этого он говорил нам: «Монастыри всегда должны быть открытыми, отцы мои. Так как поклонники могут прийти издалека, и несправедливо, если они будут дожидаться вне, снаружи на холоде и дожде или на жаре. Это есть любовь, должен монах жертвовать, потому что Монастырь не есть наш, мы здесь странники в Монастыре Святого Давида. Мы наемники и распорядители. Все принадлежит Святому, и одежда, которую ношу, и еда, какую ем – Святого есть. То только мое, что я принес, когда пришел в Монастырь – были грехи мои, и о них плачу до сей поры. Все остальное – Святого Давида есть».

Как-то пришел в Монастырь больной монах, сопровождаемый иеромонахом своей Священной Обители. старец с любовью нам повелел принести ему поесть немного мясного, чтобы окреп. Сопровождающий же поворачивается и говорит:

– Не надо мясного, старец, потому что он схимник.

Старец отвечает ему:

– Послушай, отец мой, тебе советует отец Иаков, сорок лет духовник. Монах в этот момент умирает, он будет есть для здоровья, а не для благодарения. Следует сохранять каноны, но с рассуждением и когда мы здоровы.

Старцы и старицы, и игумены, и Духовники должны иметь любовь и рассудительность. Иначе, мы все уже потеряли. старец или старица должны смотреть за своими братьями поровну и не делать «различия» так, как мы видим во многих Монастырях, что многие отцы жалуются, говоря: «старец вышел с таким-то братом, меня же не взял с собой» и так далее. Это, конечно, изначала применял сам он. Он никогда не проявлял особенной любви ни к кому из отцов, чтобы не смущались остальные.

Душа старца была душой маленького ребенка, он глядел на всех людей, которые приходили в Монастырь, с одинаковой любовью, любовью Христа. Поэтому он много работал и стал жертвой. О великой теме послушания он говорил, что все, что он делал в Монастыре, он делал с позволения духовника своего. «Когда приходил старец мой, отец Никодим, из городка Лимны, надевал епитрахиль свою перед Святой Трапезой я исповедовался ему обо всем, даже и до стакана воды, который Бог дал. Ради послушания, чадо мое, стал я хорошим монахом. Когда однажды я пришел к нему и сказал:

– Батюшка, у меня помысл, у меня искушение.

Он говорил:

– Погоди, отец мой, что ты делаешь из-за одного помысла? Если придет гонение и мучение так, что нам будут дергать ногти щипцами, отсекать голову и станут класть на колесо, как Святого Георгия, варить в смоле, как Святую Параскеву? Мы должны быть крепкими в тот день. Да не падем и не смалодушествуем от малейшего. Искушения и помыслы всегда будут, до смерти. Они прекратятся за гробом.»

Когда приходило Рождество Христово или Пасха, и я вспоминал свое селение, говорил старец:

– Ах, сегодня мне пришел помысл, что я был в деревне, как проводили мы праздники в то время...

И так, таким способом, выявлял мысли мои. Если когда-либо у меня возникали помыслы эгоизма, гордости и т. д. старец говорил: «Диавол мне сегодня принес эгоизм, что пою прекрасно, что я монах...» И так снова раскрывал мои мысли.

Много раз приходили святогорские отцы и просили его: «Пойдем, старец, на Святую Гору нас благословить, советовать нам будешь и т. д...»

И старец: «Молодому можно было бы побывать на Святой Горе, но не мог, потому что мы были очень бедны и много работали. Сейчас, когда состарился, у меня много болезней, и не могу пойти. «Дух бодр, плоть же немощна.» Однако ж, меня Панагия привела на Святую Гору, и я видел все Монастыри и Места Поклонения.» И когда я его спросил: Как это именно было батюшка?» Он ответил: «Это духовные дела и бывают духовным образом. Более не спрашивай. Об этом не говорят.» «Однако, – продолжал старец, – и здесь Монастырь Святого Давида – Святая Гора есть. Нас освящает не место, а средство. Можно, отец мой, быть на Святой Горе, а помыслом в миру. Или быть здесь телесно, а мысленно на Святой Горе. Если будешь правильный монах, куда бы ни пришел – Святая Гора есть.»

Когда несколько раз я сообщал ему о конкретных делах, Местах Поклонения, находящихся на Святой Горе, он говорил: «Я знаю это, отец мой, знаю! Мне их показала Панагия, я об этом знаю.»

О великой теме исповеди, которой посвятил он многие годы жизни своей, многое мы могли бы сказать, упомянем главное.

Он был в исповеди очень снисходителен, однако, без нарушения канонов. Он говорил: «Если девушке, которая, скажем, сделала аборт, и только что исповедалась о грехе своем, я, как духовник, скажу, что она убийца, что погубила дитя и что семь лет да не причастится, и затем ее изгоню из исповедальни, какие последствия вызовет все это в ее душе? В то время как, если я поговорю с любовью и ласково, говоря ей, «чадо мое, неправильно то, что ты сотворила это – грех», и не наложу немедленно каноны, и ей посоветую вновь увидеться через пятнадцать дней или месяц, мало-помалу устроится душа ее. Человека нельзя отпускать из церкви раненого, но исцеленного. Я, отец мой, ненавижу не человека, но грех.»

Он был снисходителен к канонам, которые налагал. Насколько он сострадал исповедуемым братьям, ясно из дальнейших слов его. «Я, отец мой, сострадаю человеку, который исповедуется, болею вместе с ним. Болею и плачу о исповеднике. Прошу Святого Давида после исповеди забыть, что не нужно и помнить то, что следует, чтобы помолиться, потому что молясь за исповедников, и безпокоюсь и жду, что они снова придут.»

Говорил старец: «Когда исповедую, отец мой, христиан и не вижу покаяния в некоторых из них, то не читаюразрешительную молитву, так как не имею права, поскольку отсутствует покаяние». Таким образом, старец интересовался о «внутренняя чаши.» Иной раз, когда без внутреннего расположения к послушанию говорим ему обычное: «да будет благословенно», говорил старец: «Отец мой, сделаешь ли послушание, или так просто говоришь: «да будет благословенно», без веры?»

О теме молитвы, когда однажды мы просили его с нами побеседовать о «Молитве», говорил нам: «Отец мой, я не знаю. Я сорок лет никогда не творил «Молитву». Однако, мы всегда в храме и в келлии, и где видели его, слышали непрестанную Молитву в устах его. Чистую и умиленную «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя.» Советовал не словами, но делом. Когда мы входим в келлию, почти всегда видим его в епитрахили молящегося, или с четками, или совершающего Параклис. Отвечал нам о том, что спрашивали двумя словами и, если мы продолжали далее оставаться в келлии его, – говорил: «Вот сижу, чадо, сижу и отдыхаю.» Никогда нам не говорил, что молится. И как только мы выходим, продолжает молиться. Все это делал в тайне. Всегда говорил: «Ничего не делаю», но и небесное было явлено духоносному старцу. Так, об одном монахе-святогорце, который был убит в дорожном происшествии, направляясь на послушание, он говорил: «Я просил Панагию и Святого Давида и видел душу его в Обителях Святых, где он готовит место и ожидает других отцов своей Обители. Тот, кто умирает на послушании – Свят.»

О супружестве говорил старец, чтобы любили друг друга, имели послушание между собой, советовались муж с женой, чтобы не творили каждый свое. Пусть знают правила Церкви, посты, умеренность, когда следует, воздержание. Все это им поможет в Божественном. «Отец мой, сегодня существуют супружеские пары в мире, которые живут, как монахи, и лучше нас, монахов. Постом, молитвами, четками, поклонами, послушанием и любовью между собой. О нас думают, что мы, как стекла, те, которые называют нас монахами, но мы не однажды, и от одного помысла становимся как порох. Нужно, отец, немедленно, и даже именно до смерти прощать друг другу.»

Да будет со всеми нами молитва его.

С монахом Никодимом

Вопрос: отец Никодим, Вы один из монахов Священной Обители Преподобного Давида, и даже, постриженик блаженного старца Иакова. Просим Вас, расскажите нам о Вашей жизни рядом с ним.

О. Никодим: О Монастыре Святого Давида я услышал от старца о. Иакова – незабвенного о. Никодима, когда он был у нас приходским священником в приходе нашем, в Паллинии Аттической. С целью поклониться его гробу привел меня Промысел Божий сюда в Монастырь, и тут я узнал старца Иакова. Первое мое знакомство с ним было очень кратким, я взял у него благословение и после того, как попросил помолиться за меня, возвратился в Афины. В следующие дни видел его во сне три вечера подряд, вразумляющего меня и сказавшего, что если я буду бороться со страстями, все пойдет хорошо, и что он молится за меня. Я был под впечатлением от этого случая, и у меня создалось впечатление, что этот человек действительно святой. С тех пор меня привлекла благодать Божия, и я часто приходил в Монастырь, пока не решил стать монахом.

Всего несколько дней я был в Монастыре как рясофорный, когда однажды, в то время как я находился коленопреклоненным в Алтаре во время Последования, ум мой блуждал, и я думал про случаи на работе, когда был мирянином. старец сидел на своем троне. Вдруг вижу, что он делает мне знак приблизиться к нему, и начал мне говорить: «Чадо, радуюсь о тебе. Ты выглядишь, как Мелхиседек, будешь, как древний монах. Чадо, прошу тебя, не обижайся на меня за то, что скажу тебе. Прошу у тебя прощения». В недоумении я ответил: «Пожалуйста, батюшка». «Подумай, чадо, – продолжал отец, – вот ты был сейчас в своем селении, сидел в кофейне со скрещенными ногами и пил кофе, ожидая слуг своих, чтобы идти устанавливать решетки, которые вы оставили от прошлого дня на стройке!» В удивлении, что человек мог с такой подробностью узнать мысли мои, говорю ему: «Тысяча извинений, батюшка, сейчас именно об этом я думал!» «Нет, чадо, – говорит батюшка, – оставь все это, они относятся к прежнему. Сейчас ты монах и нужно смотреть вперед. Как земледелец, который держит плуг, смотрит вперед, чтобы сделать ровную борозду пахоты, так следует быть и монаху. Ну вот, чадо, я радуюсь о тебе, что таким вижу тебя. Ты похож на Мелхиседека».

Так, со сладостью, он вразумил меня и я , изумленный, положил ему поклон и пошел на место.

Как-то нам принесли в Монастырь несколько перепелиных яиц. Мы положили их в самодельный инкубатор, и вместе с цыплятами вылупился один перепеленок. Он рос быстрее других цыплят, и клевал их и ранил. Я, огорченный, ходил два раза взять благословение у старца оставить его в лесу, чтобы он не причинял нам вреда, но было невозможно его встретить. Поскольку старец часто исповедовал, и было несправедливо отрывать его из-за такого незначительного, как я думал, дела. Так решил я оставить на свободе цыпленка, а благословение взять позднее, хотя я и чувствовал голос внутри меня осуждающий. В тот же самый вечер, после Повечерия, старец говорит мне: «Налей мне, чадо, немного водички, выпить пилюли.» Когда дал ему воды, он говорит: «Сегодня днем, о. Никодим, пошел я прогуляться в лес. Там сел немного отдохнуть и вижусреди веток кустов выходит цыпленок, похожий на цыпленка куропатки или перепела. Подошло благословенное и вскарабкалось на ноги мои. Это был перепеленок. Я наклонился, погладил его, и он снова, фрут-фрут, – скрылся среди веток. Что скажешь, чадо? Что же это означает?»

Я покраснел от стыда и говорю: «Батюшка, означает, что ничто не скрыто под солнцем».

На другой день, утром, пришел я объяснить старцу, что сделал и просить у него прощения. Тогда старец говорит: «Чадо, непослушание и все, что делает монах без благословения, смерть есть. Когда мы что-либо делаем без благословения, не угождаем Богу, но Его огорчаем. Потому, чадо, во всем, что хочешь делать, бери благословение. И если не сможешь взять благословение в один день, возьми в другой. И если не сможешь в другой, оставь на следующий. Лучше запоздать, чем сделать совсем без благословения». Затем он начал мне перечислять от своего опыта и от Отцов различные случаи с монахами, которые, послушав своего помысла, а не старца, причиняли себе великий духовный вред или погибали. Два часа перечислял он такие случаи, несмотря на усталость, чтобы я понял, насколько эта тема была важна для монашеской жизни и спасения моего.

Здесь, к Славе Божией и к пользе Братий, хочу сообщить чудесный случай, который попустил Бог, и я пережил, несмотря на недостоинство мое.

Было лето 1990 года. Я находился в складе Обители, где устраивал некоторые дела, когда открылась дверь и вошел старец. Одновременно с его входом невыразимое благоухание наполнило атмосферу. старец меня приветствовал, сказал два словечка и ушел. Я перекрестился и не предал значения случившемуся.

В тот же самый вечер, в продолжение трапезы, на которой присутствовал и старец, я вновь сильно ощутил невыразимое благоухание. Невольно говоря отцам: «Вы ничего не ощущаете?» Те посмотрели на меня с недоумением, и я понял, что они ничего не поняли. Однако, я увидел, как старец бросает на меня взгляд и опускает голову свою, как «виновник».

На следующий вечер, после Вечерни, когда я поклонился старцу и поцеловал его руку, вновь я почувствовал то же самое благоухание. Я подождал у келлии и опросил одного-двух из отцов, почувствовали ли и они нечто, и снова ответ их был отрицательный. Я начал безпокоиться, может быть это был некий обман диавола. И я подумал сказать об этом старцу. Но опять, как бы я ему сказал: «Батюшка, ты благоухаешь?» Мне показалось это трудным. Попросил Святого Давида просветить, что делать, так как боялся, что если бы я сказал это старцу неправильным способом, то смутил бы его, хотя верю, старец был выше всякого смущения. Но, несмотря на это, вновь не решался.

На следующий вечер, пришел я в келлию старца и попросил помыть клеенку, которая висела на веревке в его келлии. На нее клал ноги старец, когда врач ухаживал за ним.

Старец сказал: «Оставь ее, чадо, не мой, не мешает, повесь ее там на веревке.» «старец, – говорю, – немного водички на нее полью и принесу.» «Хорошо, чадо,» – ответил он. Направляясь к центральному источнику Обители, в то время, когда я поднимался по лестнице со двора, я подумал о том, что на эту клееночку кладет больные ноги свои старец Святой мой, и за ним ухаживает врач. Сразу же струя, ветерок, сильный поток несказанного благоухания набежал на меня, и я не мог дышать. Невольно я упал на колени на лестнице и начал непрестанно плакать.

Впоследствии я поднялся, вымыл ее и принял решение на другой день, прежде всего, сказать об этом старцу. Иснова попросил я Святого Давида меня просветить, как говорить. На следующий день пришел я в келлию старца и, когда постучал в дверь, услышал, что он говорит: «Входи, дорогой мой.» У Отца была в обычае эта нежная фраза. И так, войдя в келлию, вижу старца, лежащего на кроватке своей, смотрит на меня и улыбается. Ему говорю: «Благословение Вам, Батюшка.» Но тот вместо ответа, продолжал улыбаться. Я в недоумении говорю: «Почему улыбаетесь, Батюшка, может быть у меня на лице пятно?» Тот не ответил, но продолжал улыбаться. Тогда говорю: «Батюшка, простите меня, хочу Вам сказать нечто важное.» Но, как тот продолжал улыбаться, говорю: «Батюшка, последние три дня, когда нахожусь в одном и том же месте с одним из отцов Обители, чувствую благоухание, которое, полагаю, исходит от него. Боюсь, не обман ли это диавола?»

Старец тогда посмотрел на меня серьезно в упор и сказал, одновременно крестясь: «Мы, чадо, будем креститься и делать все, что скажет Бог.» Я положил ему поклон и вышел из келлии.

Вопрос: Отец Никодим, мы подозреваем, что в этом, кажущемся странным поведении, старец старался рассеять удивление и внутреннюю Вашу уверенность о святости лица его.

О. Никодим: Как-то, у меня был помысл, и я не решался о нем признаться старцу, поскольку он показался мне незначительным. Все-таки я решился исповедаться. В тот момент старец выходил из Церкви Святого Харалампия, а я восходил на последнюю ступеньку лестницы, но прежде, чем мне шагнуть, вижу старца, как открывает он дверь своей келлии и входит. Я был ошеломлен: как очутился старец столь далеко во мгновение ока?

Вопрос: Отец Никодим, это мне напомнило подобный чудесный случай, который мне рассказал один поклонник несколько лет назад. Два-три юноши попросили старцапроводить их до пещеры Святого Давида, не зная, что это невозможно из-за болезни его. старец им сказал: «Вы отправляйтесь, дети мои, а я иду.»

Когда после достаточного времени быстрой ходьбы пришли они в пещеру, нашли внутри старца, их ожидающего. Ошеломленные они начали его спрашивать: «Когда пришел, батюшка, так быстро? Мы не видели, что ты нас обгонял по дороге» и т. д. И старец: «Пришел, дети мои, пришел».

Подобные случая мы читаем в Синаксарях некоторых Святых, таких, как Святой Максим Кавсокаливит или Святой Марк Афинский. Кажется, что они повторяются в наше время.

О. Никодим: Однажды я имел жестокую брань от помысла с десяти часов утра до двенадцати. Видя упорство брани, побежал я к старцу признаваться. Как только взял благословение, прежде чем успел сказать, он говорит мне: «Чадо, для чего пришли мы в Монастырь?» «Чтобы спасать души наши»,– ему ответил. «Если, чадо, осуществить на деле помысл, который имеешь, – и он мне сказал какой именно, – спас ли бы ты душу свою?» «Нет, батюшка, не спас бы.» «Конечно. Теперь скажи мне, что ты хотел мне сказать.» «Что Вам сказать, батюшка, иметь Ваше благословение», – сказал я, и ушел исцеленный.

Вопрос: отец Никодим, как думаете, какая причина того, что так одарил Бог старца?

О. Никодим: Верю, что ею была – крайнее смирение его. Добродетель, которую он с детства возделывал по Писанию: «смиренным же дает благодать.» Также послушание его. Ребенком имел он великое послушание родителям, монахом – старцу Своему. И третьей причиной явилось старание старца в подражании Святым.

Наконец, я хотел бы выделить то спокойствие, которое находил всякий исповедник в епитрахили старца. Сколь трудной и запутанной ни была бы проблема, душа уходила облегченной.

Вопрос: отец Никодим, могли бы Вы нам сказать о чем-либо после успения старца?

О. Никодим: Не могу ни сказать о чудесном случае, который произошел в первую пятницу Приветствий (первая седмица Великого Поста) 5-го марта 1993 года. Из-за тяжелого радикулита от грыжи межпозвоночного диска, который подтвердился посредством осевой томографии, я два месяца находился на кровати с ужасными болями. Несмотря на физиотерапию, которую делал я по благословению старца о. Кирилла, тяжелое состояние продолжалось. Поскольку перед этим произошло чудесное исцеление поясницы о. Павла, сказал и я: «Почему и мне не попросить помощи старца, чтобы стать здоровым?» И так, я взял немного масла на ватку из лампадки с гроба и, после того как перекрестился на икону Панагии и на Святые Мощи, пошел в Алтарь, встал на колени перед иконой Святого Давида и горячо молился, говоря: «Святче мой, батюшка Иакове, помоги мне. Сделай меня здоровым.» Я перекрестил три раза поясницу и сказал: «Если ты меня исцелишь, батюшка, буду говорить повсюду о чуде твоем.» Сразу же, в тот же момент, у меня прошла боль и душа моя наполнилась неописуемой радостью. Было утро после Последования, когда это случилось. Эта радость жила в душе моей до вечера. Когда кончилось Последование Приветствий, видя самого себя здравым, я рассказал о случившемся старцу нашему о. Кириллу. Когда он меня выслушал, сказал: «Дивен Бог во Святых Своих!» Еще он посоветовал крестить поясницу мою маслом в три последующих дня, призывая молитву старца. И мне пожелал иметь всегда на него надежду. Так я и сделал.

И с тех пор совершенно здоров и, только если случится поднять большую тяжесть или побежать, кое-что мне напоминает, что у меня была болезнь в пояснице.

Еще хочу Вам сообщить о чудесном явлении старца во время Божественной Литургии. У нас было раскрыто одно крыло Обители, и я заботился о строительстве и установке больших железных перекрытий на новой крыше (так как до монашества у меня было ремесленное производство). Так как это была тяжелая работа, а техника здесь бедна, и не имел я специалистов-помощников, я чувствовал тревогу за завершение дела и еще, поскольку начинались дожди.

Итак, когда я был в церкви и продолжалась Божественная Литургия, то ум мой не отступал от этих мыслей. Вдруг, вижу, что из северной двери Алтаря выходит старец, одетый в камилавку, окруженный сияющим светом. Борода его – как бриллиантовая. Тот свет, который исходил от старца, был настолько сияющий, что я не видел ничего другого в церкви, несмотря на то, что слышал певчих и Иерея. Он приближался ко мне с лицом радостным, говоря: «Я скажу тебе, чадо.» Слова эти изгнали из меня всю тревогу относительно этого дела. Я даже подумал после того, как мне скажет старец, что еще хочу! В тот момент услышал я служащего Иерея: «Твоя от Твоих...» Тогда я почувствовал в душе ответ Божий и на это дело, что все именно есть Его и Тому мы снова все приносим. Одновременно, ради священного этого момента, упал я на колени, в то время как старец пропал передо мной. И я вновь увидел Храм, как он был.

Итак, является фактом: старец – здесь живой помощник нам во всем. И действительно! Мы и не понимали, как окончилось это дело, так что все мы удивляемся, однако, не следует удивляться, но славословить Бога, Который нас удостоил и знать и иметь благословение жить под руководством такого раба Божия, который тогда, и еще более сейчас поддерживает нас во всех душевных и вещественныхнуждах. Благодать старца да будет с нами и со всем миром. Аминь.

С отцом Гавриилом

Вопрос: отец Гавриил, Вы один из монахов Преподобного Давида, которые имели счастье знать старца. Вас привлекла святость его. Вы отреклись от мира, посвятив самого себя Христу. Пожалуйста, расскажите нам о воспоминаниях Ваших, Вашем опыте в годы послушания блаженному старцу.

О. Гавриил: Что можно прежде сказать о старце? Впервые я узнал его (в начале 1989), когда, оказывая услугу, на автомобиле привез в доселе неизвестный мне Монастырь Преподобного Давида одного знакомого монаха со Святой Горы, который хотел, по благословению Игумена своего, посоветоваться со старцем Иаковом по какому-то серьезному духовному вопросу. По дороге в Монастырь этот монах, между прочим, говорил мне, что старец Иаков слывет Святым человеком, одаренным прозорливостью, ведением и прочее.

Так я подумал, попрошу Бога, чтобы он удостоил меня встретиться, хотя бы на немного со старцем Иаковом, посоветоваться с ним и, чтобы через него, так как он был человек благодатный, Бог явил бы мне волю Свою, поскольку в то время, несмотря на дела и на мою активность в мире, я уже начал думать о монашестве, как средстве спасения.

Мы встретили старца в церкви Святого Харалампия, здесь, где сейчас беседуем. Это был старец медоречивый, смиренный, простой и в то же время благородный. Только добрые слова находил он сказать, – дело, которое, конечно, же было в обыкновении старца, отчетливо примечая, по крайней мере поначалу случайные недостатки и будущие признаки, которые он видел по благодати в людях, впервые встречавших его.

В какой-то момент старец, обращаясь ко мне, смотря параллельно и на монаха-святогорца и на двух-трех присутствовавших отцов Обители (о.Алексия, о.Иллариона и др.) сказал: «Что сделаем с этим парнем? Монаха из него сделаем?»

Это сказал он прежде, чем я успел сказать что бы то ни было, прежде чем открыл волнующие меня вопросы. С тех пор по молитвам старца и Преподобного Давида я стал частым поклонником Священной Обители. Когда несколько раз я хотел с ним посоветоваться о каких-либо вопросах, прежде чем успевал сказать ему, тот давал мне ответ со многим рассуждением.

После того, как я, по молитвам старца и благоволению Божию, поселился в Монастыре, то тем, чем я, по благодати Божией особенно жил, был дар прозорливости и ведения старца. старец знал, что я делал, что думал, что буду делать и что буду думать! Еще и причину молитвы моей знал! Об этом он мне открывал в беседах, которые у нас были, прозорливо и с любовью. В отношении к этим дарам старца, личные мои опыты ежедневно умножались, и аналогичные опыты, которые имели и нам о них рассказывали многие духовные чада старца, клирики и лаики, и другие поклонники, приходившие в первый раз в Монастырь.

Характерными являются слова одного знакомого мне соплеменника, который живет здесь, и тридцать пять лет жил в Америке и пришел в первый раз в Монастырь в 1990 году, чтобы отблагодарить старца, который ему помог молитвой своей в серьезной болезни: «... Когда я увидел в первый раз старца, – сказал он нам, – я ощутил в себе, что это был святой человек. Он знал, что у меня были те и те затруднения в Америке, и мне о них сказал. Как будто бы он знал меня годы...»

Другая, тоже знакомая мне госпожа, рассказывала: «Унас с мужем были частые беседы вокруг серьезной проблемы, которая занимала нас в то время. Когда мы прибыли в Монастырь и встретили в первый раз старца Иакова, тот, между прочим, нам сообщил и о проблемах наших, тогда как мы ему ничего не говорили. Он нам сказал такие вещи, о которых только супруг мой и я знали.»

Аналогичный случай и другие многопоучительные – безчисленны, и требуется много книг, чтобы их собрать. За шесть, примерно, месяцев со дня моего вселения в Монастырь, я собрал в тетрадке основы об общей исповеди. Особенно на меня произвело впечатление то, что старец никогда ни меня и, насколько я знаю, ни других вновь приходящих кандидатов в монахи, не принуждал исповедоваться и не налагал монашеского правила. С терпением ожидал только твоей свободы и одной твоей свободной просьбы об этом. Никогда не принуждал к таким вещам. Абсолютно уважал свободу другого. Эта стадия терпения, конечно, одинаково имела ввиду и другую, педагогическую, цель.

Итак, на первой моей общей исповеди, на которой старец слушал все, что я ему говорил с терпением, любовью и серьезностью, в какой-то момент, когда я ему рассказывал о периоде жизни за двенадцать лет со дня этой моей общей исповеди, старец спросил меня:

– Чадо, может быть в таком-то случае случился грех?

И поскольку я не помнил, случилось ли то, о чем мне он сообщил, ответил ему:

– Нет, батюшка.

Старец продолжал:

– И желание грех есть, чадо.

И снова я не вспомнил, исповедь закончилась. старец прочитал мне разрешительную молитву и пошел в келлию. Там, обдумывая, вспомнил я, что-то, о чем меня спросил старец, прошло через меня, как мысль и как желание двенадцать лет назад. Вещь, которую старец узнал и выделил мне благодатию Святого мужа. Когда на следующей исповеди я сказал ему об этом, старец сделал вид, как будто ничего не знал.

Первое полугодие после моего вселения в Монастырь провел я в ужасном мучении от помыслов, в основном, на Божественной Литургии. О всем этом рое мыслей и фантазий, который воздвиг искуситель, старец был извещен, и он мне помогал со многой любовью, кротостью и сладостью. Он был, действительно, медоточивый. Конечно, когда требовалось, был и строг. Один единственный строгий взгляд его, если даже и ничего не скажет, был для меня очень болезненный, потому что, как все мы, так и я очень его любил. После такого педагогического «наказания», которым он предохранял меня от тяжелого состояния, видя пользу, которую я получил, побежал я к иконе Христа и обильно просил облагодетельствовать старца нашего за всю эту заботу его о моей душе.

Дерзновение молитвы старца также следует подчеркнуть, как и страх демонов перед ним, который обнаруживался через одержимых людей, часто приходящих в Монастырь.

Однажды вечером, в первое время моего переселения в Обитель, в то время, как мы совершали Повечерие в келлии старца, одержимая девушка, которую привели родители, кричала, бранилась и не давала нам покоя. Тогда старец, видя страх мой, равно, как и страх других отцов, вышел и стал ругать ее, как ругают ребенка, когда он сотворит серьезный непорядок. В действительности же, он запретил демона. Сразу же девушка прекратила и не возобновляла разговора. Тут я почувствовал великую безопасность рядом с этим святым человеком.

Много раз он насмехался над демонами или устрашал их своей палочкой. Была, поистине, достойной удивления, благодать, какую имела эта палочка.

«Философом» был этот старец и в отношении к суетной славе мира сего.

Как-то, когда он беседовал с одним знаменитым лицом, который пришел в Монастырь, я задавался вопросом и говорил в себе: «Как же чувствует себя сейчас старец в продолжение этой беседы?» Итак, проходя мимо меня, отец, после того, как кончилась беседа, нарочно сильно запел мертвенный тропарь. «Вся суета человеческая, елика не пребывает по смерти: не пребывает богатство, ни сшествует слава» ... и т. д., желая показать мне, что все такие звания очень эфемерны, и после гроба начинается другая жизнь.

Как молодого послушника меня посылали Отцы, и я носил достаточное число раз еду старца в келлию его, когда он был болен или поздно кончалась исповедь, и был чрезмерно измучен и не спускался на трапезу. Несмотря на свои болезни, он не оставлял воздержания и поста. «Отщипывал» немножко от еды и, прежде чем начать, заканчивал. Видя его, говорил и я в себе: «Так нужно и мне делать. Съем немного в подражание ему.» старец, однако, узнав по благодати, мои мысли сказал однажды:

– Не гляди на меня, чадо. Я с малых лет был монах, и не ел в жизни ни мучного, ни сладкого, также как и мать моя, малоазиатка. Также и жирной пищи. Ты же до вчерашнего дня был в своем дому, поэтому ешь на трапезе еду, которую ставят Отцы. Как-то в другой раз я сказал ему:

– Батюшка, поешьте немного, чтобы укрепиться.

Тот ответил:

– Укрепляет благодать Божия...

Большое искусство имел блаженный в том, чтобы рассеять удивление наше о святости его. Однажды, например, после Божественной Литургии он говорил с народом в трапезной, отпивая два глотка из чашки кофе. Когда закончил и поднялся уходить, неожиданно упала перед ним одна крупная одержимая девушка, которая билась, кричала и т. д. старец благословил ее, сказал какую-то молитву, и девушка сразу успокоилась. Все мы удивились действенности его молитвы. Вечером, после Повечерия, чтобы рассеять наши мысли об утреннем эпизоде, он пожаловался всем нам, что никто не пришел помочь ему в ту трудную минуту, но оставили одного справляться с ней.

Явил себя немощным, простым человеком! Здесь позвольте мне привести некоторые мысли старца относительно его дарований. Сам старец, я слышал, сказал:

– Просил я на молитве у Бога дать мне дар, чтобы знать по лицам сердца людей, чтобы мог я им помогать; и Бог дал мне. Бог мне дал все дары, как и все достоинства (священство, духовное отцовство, игуменство и др.), но все они последуют лишь до гроба: после гроба начинается другая, новая жизнь.

Свою рассудительность он старался передать нам. Как-то я ему сказал, что прочитал, что такой-то Святой делал то и то, и я то сделал. Правильно ли?

Он сказал:

– Чадо, Святые делали все с рассуждением.

Как бы так говорил, что этот или другой подвиг нельзя делать когда угодно и кем угодно.

Кратко о старце можем сказать, что «Духом Божиим водимый,» он жил по заповеди: «Возлюби Господа Бога Твоего всем сердцем твоим ... и ближнего твоего, яко сам себя, «Радуйся с радующимися и плач с плачущими.»

Как поведала нам исповедавшаяся некая госпожа, что старец плакал вместе с ней о скорбях ее, как ни она, ни сама мать ее не плакали. Тоже говорил сам отец: «Чадо, я смеюсь с теми, кто смеется, и плачу с теми, кто плачет.»

У него был великий дар слова (дар исключительно пастырей). Никто не уходил от него без утешения, чтобы нипроизошло. Уходил укрепленный, обновленный, с надеждой, с радостью, с благоговением, и действительно, впоследствии все обстояло так, как говорил старец, прощаясь: «Не огорчайся, все пойдет хорошо!» И так на самом деле было.

Бог дал старцу кроме всего и дар врачевания. Сколько и сколько измученных и больных людей нашли исцеление по его молитвам и благословению! И сколько бездетных супружеских пар приобрели благодатных детей по молитвам его! И тот, «во смирений своем», все относил Святому Давиду.

Выразительно говорил о нем мой друг иеродиакон (о. Н. Р.), духовное чадо от многих лет старца: «Половину чудес делает Преподобный Давид, другую половину – о. Иаков, но скрывает...»

Знаю также случаи исцеления одержимых людей, которые освобождались от бесов или получали значительное улучшение по молитвам и благословению старца.

А сколько детей, страдающих от наркотиков (от этой диавольской штуки, как о них говорил старец), освободились, благодаря нежности, любви и молитве его? Сколько и сколько людей, которые приходили в Монастырь, или звонили и просили молитв старца были облагодетельствованы по его молитвам и находили чудесное разрешение в различных трудностях и в разнообразных проблемах ежедневной своей жизни? И когда затем звонили в Обитель и благодарили старца, и мы приходили к нему об этом сказать с радостью и удивлением, тот или передавал это Святому Давиду или, принимая вид, как бы недоумевая, нам говорил свое характерное «не помню....» и молчал.

Не хотел бы я также опустить и не привести, хотя бы и кратко, священные слова, которые выходили из святых уст старца по образу Сладчайшего. Это не были его личные слова, это были слова Святой нашей Церкви, СвятогоПисания и Святых Отцов, однако, оживленные через него в высшей степени, потому и доходили прямо до сердец людей, которые имели великое благословение и дар от Бога его слушать, и очи производили в них добрую перемену.

Мне приходят на ум некоторые из этих священных слов, и я чувствую потребность принести их, хотя это не означает, что они являются наиболее значительными из тех, которые говорил старец и здесь не приводятся.

«Жив Господь Бог Сил...», часто я слышал, как произносят уста старца, когда особенно он сообщал о многочисленных ежедневных чудесах Преподобного Давида. Много раз подчеркивая достоинство веры и силу молитвы, говорил: «Имейте веру Божию, просите и дастся Вам. Эта вера мне помогает и спасает семьдесят лет».

«Не нужно, дети, иметь сомнения, ни маловерия, имейте веру Божию, как зерно горчичное и все, что попросите, Бог даст вам. Любая молитва, чада, не пропадает, и меня эта молитва держит столько лет.» «Молитва всегда подкрепляет. Не смущайтесь и не бойтесь; если Бог с нами, никто на нас.»

«Много искушений, дети, много сетей диавола и в Монастыре и миру, но все они молитвой и благодатию Божией преодолеваются.»

В другой раз, вновь подчеркивая силу Честнаго Креста, говорил он то, чему научился от своей матери-малоазиатки: «Оградив себя Крестом – как с копьем перед врагом.»

О Церкви почти ежедневно он говорил: «В Церкви приобретаем мы здоровье, утешение, надежду на спасение душ наших.»

Подчеркивая цену душевной нашей чистоты при божественном Причащении, он говорил: «Без душевной чистоты, не имеем никакой пользы от Божественного Причастия.»

О великом даре Божием, великом Таинстве СвященнойИсповеди говорил:

«Не будьте нерешительны, не стыдитесь: все, что бы вы не сделали, самый великий грех, духовный отец имеет власть от Самого Владыки Христа и от Апостолов своей епитрахилью – какое достоинство имеет священное облачение, которое мы носим! – прощать. Все, что прощает духовник, то прощает одновременно и Бог на небе, все, что не прощает, остается непрощенным.»

«Изгоняйте злые помыслы, фантазии, которые приносит диавол, не давайте им значения, отбросьте их», – говорил старец часто, показывая нам способ, как противоборствовать мысленным нападениям диавола.

«Смущение есть величайшая болезнь, изгоняйте его», – говорил и напоминал слова Преподобного Давида самому себе, когда иногда миряне, движимые лукавым духом, огорчали его.

Старец, беседуя о воскресении душ, говорил: «Если бы мы имели только тело, многое бы натворили, однако, в этом смертном теле живет дух безсмертный, поэтому позаботимся о душе нашей, которая есть вещь безсмертная. Пекитесь же о душе – вещи безсмертной.»

Когда однажды пришли взять благословение двое ученых и один рабочий, обращаясь к которому он сказал: «Будем зарабатывать на хлеб, чадо, там, где бы мы ни были. Все профессии хороши, только будьте с Богом, только работайте справедливо и честно и правдиво, и Бог сделает все хорошо.»

О священниках и о других отцах Церкви говорил: «Мы, отцы Церкви, являемся всечестными слугами Бога. Мир говорит по-разному об Архиереях, Иеромонахах, Монахах ... И самый грешный из отцов Церкви, если преклонит колена перед Жертвенником, все, что ни попросит от Бога, даст ему Бог. Тем более, если он благодетельный пред Богом»...

«Заботьтесь, дети, о душе вашей вблизи отцов Церкви, – говорил также старец, – так как Христос наш, когда пришли десять прокаженных исцелиться, не исцелил их, но послал к Священникам: «идите к Священникам,» – сказал им. И после того, как пошли к Священникам, о чудо, очистились от проказы. А сколько и сколько чудес не совершает Бог!»

Старец добавил слова Святого Иакова, брата Божия, относительно Елеопомазания: «Если болен кто у вас, да призовет пресвитеров церковных, да помолятся над ним и помажут его елеем, призывая имя Господне, и молитва веры спасет болящего.»

«Когда облачаемся в рясу, – говорил старец, – делаем это с целью освятить души наши. Однако, требуется внимание, так как желание мирской чести, желание славы, эгоизм может сделать вместо освящения души нашей, гибель ее.»

Много раз слышал, как старец говорил о смерти: «Когда кончится срок наш, уйдем. Сколько будем жить?» И привел то, что говорит Апостол Павел: «Мы подчинены попечителям и домоправителям до срока, Отцам назначенного». Нужно нам быть всегда со Христом, так как не знаете ни дня, ни срока... Он определил и день и срок, когда придет взять нас. Нам нужно быть готовыми. Хороших Христиан извещает через Ангела Своего, что возьмет души их. К Святым идет Сам Христос – как к Святому Давиду – не посылает Ангела, а берет души их и устраивает там, в небесных Обителях».

Незабвенным для меня также останется благословение, которое давал мне старец всегда от всей души! «Преподобный Давид, Святой старец, да дарует Вам здоровье, радость и благословение Небесное».

Многому меня научило также поведение старца перед смертью. Он знал с уверенностью, когда уснет. Нам описывал даже, радуясь, происшествия, которые случатся при успении его, чтобы мы не огорчались. Говорил, например: «Когда умру, соберутся сюда люди от страны Тирской и Сидонской», или: «святой Протосинкел будет стоять во Святых Вратах и дирижировать, двигая своими руками», – и нам представлял, каким образом – хором остальных отцов, которые будут стоять справа и слева его и запоют: «Руце Твои сотвористе мя и создасте мя» и т. д. Так и было.

Говорил также: «Тогда, когда я буду лежать в гробу и сделаю то, что поднимусь немного, и те, которые меня увидят... спасайся, кто может».

Это говорил он так для того, чтобы скрыть свой дар прозорливости.

И действительно, так и случилось.

В то время как народ поднял гроб и обносил вокруг Храма, некоторые стоявшие на одном из балконов Обители увидели, что гроб стал прозрачный, сияющий и, что старец поднимается и благословляет народ!

Последний день своей земной жизни, несмотря на то, что знал, что уходит, прожил его как все другие дни.

Этим личным опытом я был научен, что люди, которые подвизаются быть со Христом, ничего не боялись до самой смерти, так как через нее они переходят к истине и вечной жизни. Смерть для них означает Воскресение.

Горячо просим Святого старца нашего о. Иакова быть вместе со Святым Давидом защитниками и помощниками нашими в настоящей жизни и во время исхода, смерти нашей. Аминь.

С Монахом Павлом

Вопрос: отец Павел, что привело Вас к старцу?

О. Павел: Как бы то ни было, святая жизнь его и доброта, с которой он действительно входил в твою душу и успокаивал тебя, в результате уходишь от него обновленный, отдохнувший.

Старца я знал много лет и он был моим духовником. Когда родилось желание к монашеской жизни, я обдумывал, была ли воля Божия на это и в каком месте. На уме у меня был этот Монастырь и Святая Гора. И так, спросил я старца об этом вопросе. Он сказал:

– Отвечу тебе завтра.

На другой день утром говорит:

– Вот та келлия твоя, чадо мое, Петре.

Так получил я ответ из уст старца, как из уст Божиих и сейчас вполне спокоен.

Заканчивая, я хотел бы выделить смирение старца, которое, полагаю, было главной характеристикой его.

Вопрос: После успения Отца, что бы могли нам сообщить, о. Павел.

О. Павел: Могу сообщить Вам о чуде, которое случилось со мной лично.

Давно, еще когда был в миру, страдал от поясницы. Бывал у Святого Иоанна Русского и стало лучше, но когда уставал, всегда страдал. В прошлом году в период обрезания веток масличных деревьев Обители очень сильно устал, так как мы носили много дров. Боль в пояснице стала непереносимой. Пришел ко гробу старца и говорю:

– Отче Иакове, тружусь в достоянии твоем, в достоянии Преп. Давида. Прошу тебя, помоги мне.

Помазал поясницу маслицем от лампадки гроба. Мгновенно исчезла тяжесть в пояснице. Пошел в келлию, и утром, когда встал, не имел никакой проблемы.

Больше совсем не болело. Работал напряженно месяц и до сего дня я здоров.

С тех пор, когда приходят поклонники и просят маслица от гроба старца, я первый советую, так как позналчудодейственную его силу.

С настоятелем Священной Обители Преподобного Давида отцом Кириллом

Вопрос: Отец Кирилл, прежде чем Вы нам расскажите о блаженном предшественнике Вашем старце Иакове, просим, обрисуйте личности отцов, которые служили в Монастыре ранее и однодвременно со старцем так, чтобы лучше и объективнее показать духовную обстановку, в которой выдвинулась, поистине, чудесная личность его.

О. Кирилл: Действительно, и я очень желаю поговорить об отцах. Однако, прежде чем сообщить о священной личности о. Никодима, который был духовный отец и руководитель и старца Иакова, и мой, и от которого получили много пользы все мы, позвольте рассказать об о. Анфиме, который был настоятелем Обители перед о.Никодимом, и которого я узнал в первый раз в 1950 году. старец Анфим пришел в Монастырь наш перед 1920 годом. Побыв малое время послушником, он с другими отцами отправился посетить Святую Гору. По причине же штормовой погоды, стало невозможным отплыть им по своему предопределению. Тогда он подождал пятнадцать дней в своем селении у брата, который был учителем, и тогда родители его, к сожалению, заставили жениться. Брак был недолговременный и с трагическим концом, так как жена его и первый ребенок умерли при родах. Он сразу пришел в Монастырь и стал монахом с именем Урван. В последствии блаженнейший Халкидский Хрисанф сделал его иеромонахом. Позднее Григорий Халкидский рукоположил его в Архимандрита с именем Анфим. По условиям того времени онслужил как священнослужитель в селениях окрестного района, игуменом тогда был иеромонах Мефодий. В 1933 году в то время как о. Анфим служил Литургию в селе Пиргос Истиэйская, ему явился Святой Давид и сказал: «Ожидаю, что ты возьмешь мой Монастырь, потому что он близок к падению». Действительно, он послушался Святого и, придя в Монастырь, предался с ревностью сохранению и воссозданию разрушенной тогда Обители, и трапезная Обители, которая у нас сейчас, и многие келлии являются его делом. Чтобы показать еще и самоотвержение этого мужа, скажем, что в продолжение гражданской войны, он мученически противодействовал партизанам за тот вред, что они причинили Монастырю. Они заключили его в народную тюрьму и сторожили.

Когда позднее дела утихомирились, не хватало отцов, чтобы действовал Монастырь, и была нужда разрешить одной семье пастухов Обители поместиться в ней. В народе, который всегда склонен к осуждениям, после этого случая стали разноситься подозрительные и ложные слухи. Я лично, не верил ни чему, в чем меня соблазняли. Даже и прошу Вас это написать, жена пастуха, которая для народа была камень соблазна, приняла из моих рук последнее Божественное Причастие по разрешению о. Иакова, который ее предварительно исповедовал. Как только она причастилась, ее лицо засияло. Еще такой же случай однажды случился у меня с одной (женщиной) больной раком, когда я ее причастил незадолго до смерти. Поэтому верю, что Бог показал это знамение, чтобы мы не соблазнялись и не судили несправедливо, но да оставляли Судье нас судить.

После о. Анфима игуменство Священной Обители принял отец Никодим, который был действительно святая душа. Дарования этого человека были богатыми. О чем прежде всего сказать? О дерзновении его молитвы? Невозможно было, если он прочитает молитвы против засухи, ине пошел бы дождь. О заботе его о восстановлении Обители?

Сам Святой Давид явился ему и сказал: «Дерзай и все, что тебе недостанет, я принесу.»

О нежности сердца его? Много раз клал он, как детям, в рот отцов карамельки или шоколадки. Такую любовь имел! Но и дар слова Божия был столь богат, что когда он говорил, народ плакал. Были случаи, что лишались чувств от волнения. Такого пламенного проповедника мы больше не слышали. Блаженнейшему старцу Иакову оказывал особое доверие, уважение и любовь. Много раз, чтобы духовно его возвысить, испытывал. Он, сам кроткий, был с ним гневливый, сам справедливый, поступал с ним несправедливо, сам рассудительный, вел себя безрассудно. Когда он увидел, что о. Иаков со смирением и кротостью преодолевал искушения, радуясь об успехе своего духовного чада, хлопал с любовью его по спине, говоря: «Радостей тебе, аскет Иакове!»

Когда о. Иаков по случаю какой-либо болезни спускался в Лимну, о. Никодим, старец его, принимал его в дому своем, устраивал на ночлег с матерью и сестрами, ведь такая была любовь Никодима к о. Иакову, что давал ему кровать свою, а сам спал на полу.

Прежде чем закончу духовное это воспоминание об о. Никодиме, следует сказать и даре милостыни, который он имел. Добродетель эта была у него столь богатая, что мы действительно изумляемся, когда Бог нам ее открыл. Так как делал он в тайне, истинно по-Евангельски.

В конце жизни удостоил его Бог блаженства: «Блаженни изгнанни правды ради...» Так как он несправедливо преследовался, был выслан и в гонении предал незлобивую и освященную душу свою в руки Господа. В незлобии и любви его к гонителям удостоверился и я незадолго до смерти его, когда его посетил в больнице, и он с интересомменя расспрашивал о здоровье их, сожалея, что болеют. На похоронах его, которые состоялись здесь, в Монастыре, незабвенными останутся у нас небесные песнопения, которые мы слышали. Но и после успения и погребения Бог почтил мощи его благовонием, и масло от лампадки с гроба его благодатию исцеления, насколько я в состоянии свидетельствовать.

Вопрос: старец, мы считаем справедливым, что Монастырь ваш заботится об издании биографии этого освященного человека, который был, поистине, велик пред Богом, как кажется и по духовному своему плоду, блаженному старцу Иакову.

О. Кирилл: Прежде чем закончить наш рассказ об отцах, я бы хотел посвятить несколько слов в память Преп. Монаха о.Евфимия.

Благочестивейший этот монах, простой и сильный в подвиге, жил в Монастыре 52 года подряд. Редко выходил из Обители. Даже был период в 13 лет, когда совсем не выходил. Практически затворник. Благословенный столь любил службу, что, как он мне сказал, только одну службу пропустил за все эти годы. Был также очень милостив. Когда почил, всех денег, которых мы нашли в келлии его, оказалось 700 драхм. Был и большой ревнитель отеческого, так, что когда мы ему говорим: «Сейчас, отче Евфимие, будут менять церковные нравы и обычаи, сократят посты и т. д.», отвечал: «Пусть у меня голову отсекут на пороге двери. Все, что нашел я у отцов, не подлежит изменению.»

Отец Евфимий спас Монастырь при немецкой оккупации от окончательного разрушения. Когда немцы были готовы его поджечь, он предстал перед командиром их и попросил убить его, а Монастырь оставить. Немец был тронут этим и отдал приказ своим мужам вынести наружу только кровати и матрацы и сжечь, чтобы его не использовали партизаны как госпиталь. Так он спас Монастырь.

«Политические» немцы издевались над старцем Евфимием, нагрузили на него пулемет и заставили его маршировать, бегая вокруг Обители, а сами фотографировали, смеясь. Все это он пережил за Монастырь свой.

Чтобы показать детскую его простоту, приведу и один веселый случай. Как-то посетил Обитель нашу блаженнейший Владыка Халкидский Николай. старец Евфимий сидел босой, как обычно, на завалинке дома. Владыка приблизился к нему и говорит:

– Знаешь старец, кто я? Я Владыка Халкидский Николай.

Тогда о. Евфимий, не смущаясь, отвечал:

– Возьми, чадо, благословение мое. Ступай, принеси мне стакан воды, так как я жажду. И тот, как смиренный:

– Да будет благословенно, отче.

И пошел, и принес воду с любовью. Да будет вечная память о. Евфимию.

Вопрос: Вы, отец Кирилл, являетесь тем человеком, который жил с блаженным старцем наибольшее число лет. Итак, обрисуйте, пожалуйста, личность его.

О. Кирилл: Я узнал о. Иакова с тех пор, как он пришел в Монастырь. Сразу же слух о нем распространился в окрестности. Народ говорил: «Пойдем в Монастырь целовать руку о. Иакова, который благоухает.» Этот старец был, действительно, человек благодетельный, сильный в подвиге, человек литургической жизни Церкви. Тогда мы в первый раз услышали в наших селах, что существует сорокоуст. Народ узнал об этом и записывал имена свои в Монастыре, принося все, что мог, чтобы старец помянул их на сорокоусте. О главной черте о. Иакова мы могли бы сказать, что это была жизнь, при которой он утеснял самого себя во всем. Осуществляя написанное: «Царствие Божие нудится и нуждницы восхищают е». Не снисходиллегко к самому себе, да и прямота его была единственная. Он был человек «да, да» и «нет, нет». В добродетели поста подвизался чрезвычайно. Конечно, и от природы своей он был малодиетным, поскольку, как известно, никогда не ел в жизни жирной пищи, или мучного, или сладкого. Но прилежанием умножил талант сторицею.

Преуспевал как духовник, как прозорливый старец. Прежде чем привести некоторые случаи, которые выявляют дар нашего старца, расскажу Вам один, который произошел со мной лично. Когда в 1966 году я серьезно поранил глаз, старец за три дня до этого предвидел несчастье и обратил мое внимание, потому что, как он оказал, видел на яву диавола, который причинил мне искушение.

Пришел как-то генерал, который нам исповедался, что никогда в жизни не боялся так, как когда входил в исповедальню старца на первую свою исповедь. Как же он был удивлен, когда услышал, как старец открывает ему всю его жизнь! Так приобрел он мужество и исповедался.

Одна госпожа из Афин, которая после десятилетнего брака не приобрела детей, пришла с мужем посоветоваться у старца. Так как думали усыновить ребенка и пожелали знать мнение старца об этом деле. О. Иаков, хотя никогда их не видел, говорит: «Не расстраивайтесь. Бог даст вам двух дочек.» После возвращения из Монастыря жена забеременела и родила двух девочек. Затем целых десять лет они не приезжали в Монастырь и не писали старцу. По прошествии десятилетия с уже большими девицами своими они пришли благодарить о. Иакова, который, как только увидел женщину, спросил: «Как поживают дочери твои?» и начал с ними беседовать. Там стояла и другая госпожа, которая расстраивалась, так как старец не обращал на нее внимания. Неожиданно О. Иаков обращается к ней, говоря: « Госпожа Елена, – не так ли тебя зовут? – нет причины тебе безпокоиться о чем-либо.» Сразу же дал ей ответ на вопрос, с которым она приехала в Монастырь. Так как она приехала посоветоваться со старцем о каких-то страхах, от которых страдала.

Пришла и одна пара в первый раз в Монастырь и когда встретила старца, он говорит им: «Как поживает дитя ваше, Елевферия? Приведите ее ко мне завтра благословить.»

Одного иеродиакона с Кипра, отца Неофита, прежде чем ему посвящаться, спросил старец: «Какое было, отец мой, твое имя?» «Гомер, батюшка.» «Какая-то произошла ошибка, чадо, потому что имя твое должно быть Мирон.» Действительно! Так как бабушку его, в честь которой ему дали имя, звали Мирофора. Неизмеримы подобные случаи.

Вопрос: старец, после успения Отца, есть ли у Вас, что нам сообщить?

О. Кирилл: Много чудесных событий. Приведем один-два. Игумения Макария Священной Обители Святого Герасима в Лутраке Коринфской нам рассказала об одной госпоже, больной раком, со многими хирургическими вмешательствами, которая посетила Монастырь в отчаянии, так как опухоль вновь образовалась на этот раз на руке, и врачи ей советовали хирургию. В ту минуту Игумения читала биографию старца и посоветовала перекрестить руку ее фотографией и попросить его. На следующее утро опухоль исчезла.

Госпожа Мария Гека из города Воло, у которой был очень тяжело больной ребенок, и несмотря на все лечение, улучшения не наступало, как только призвала помощь старца, сразу ж ребенок ее исцелился.

Таким образом, дерзновение и благодать исцелений старца и после успения его является фактом. О подобных случаях почти ежедневно люди приходят в Монастырь и нам сообщают.

Кажется, что сейчас открылось величайшее сокровище святого пришествия старца в наше время.

Пусть будет благословение его с нами.

– Источник